Революционное самоубийство - Ньютон Хьюи Перси. Страница 84

С момента моего последнего пребывания в Аламедской окружной тюрьме здесь мало что изменилось. Плохая еда, грязные камеры, оскорбления со стороны охранников и еще сотня прочих способов унижения человеческого достоинства — все это было для окружной тюрьмы обычным делом. Со Славным малым у нас получился отличный разговор о партии «Черная пантера». Кстати, у него были привилегии в отсеке, а, значит, больше свободы, чем у остальных.

Одной из обязанностей Славного малого было разносить еду остальным заключенным. За это он получал дополнительный сэндвич и кофе. Каждый день около шести вечера полицейские сопровождали «привилегированных» заключенных с подносами из кухни обратно к камерам. Славный малый принес еду в «комнату отдыха». Прошло двенадцать часов после моего прибытия в тюрьму. В тот вторник некоторые заключенные сидели у себя в камерах, наверное, они неважно себя чувствовали. В этих обстоятельствах полицейский должен был открыть каждую камеру, где сидел заключенный, с тем, чтобы «привилегированный» внес в камеру поднос с едой. В противном случае ему приходилось пропихивать поднос под дверь. Однако была отличная причина не проталкивать подносы под дверью. Решетки в камерах чистотой не отличаются, поэтому очень вероятно, что в еду попадет грязь, когда поднос будут пропихивать под дверь. Больше двух лет назад, когда я впервые попал в окружную тюрьму, ее инспектировало большое жюри. Согласно одной из рекомендаций большого жюри, еду не следовало проталкивать под дверь. Но когда Славный малый попросил охранника открыть камеру, полицейский отказался и велел ему протолкнуть поднос с едой под дверь. Славный малый не стал выполнять приказ и объяснил причины своего отказа.

В этот момент полицейский напустился на Славного малого, что было совсем не к месту. Полицейский сказал, что, если Славный малый ведет себя как человек, то он будет обращаться с ним как с человеком, на что Славный малый ответил, что не хочет, чтобы с ним обращались как с человеком, пусть с ним обращаются как с осужденным, иначе он будет обходиться с охранником как с полицейским. Интересно наблюдать, как этот парень ведет себя в напряженной ситуации: когда он что-то объясняет, он начинает двигаться. Так что и сейчас его руки и ноги немножко подергивались. Какое-то время Славный малый спорил с полицейским. Наконец, он пропихнул поднос под дверь, но на этом спор не закончился. Я попытался остудить Славного малого. Я знаю, что происходит в подобных ситуациях; когда ты сидишь взаперти, о победе речи не идет. Так или иначе, тебе приходится защищать какие-то принципы. Но пока остальные не посягают на основные права, лучше уйти в сторону, воспользовавшись благоприятным моментом. Иными словами, победить очень сложно, поэтому ты почти всегда проигрываешь. Прежде чем зайти слишком далеко, нужно убедиться в том, что за принцип, который ты защищаешь, можно умереть.

Между тем конфликт набирал обороты. Стоило полицейскому что-нибудь сказать, Славный малый отвечал ему. Проталкивание подноса под дверь камеры перестало служить предметом спора. Осталась только злость и взаимные оскорбления. Я вновь попытался утихомирить парня, но он не хотел остановиться. Он стоял около двери в тюремный отсек, препирался с полицейским, ходил туда-сюда и подергивался. Все остальные молча ели и наблюдали за происходящим.

Неожиданно полицейский ушел. Я рассказал Славному малому о рекомендации большого жюри не допускать проталкивания подносов под дверями камер. Он был абсолютно прав, сказал я ему, однако он должен был либо что-то сделать, либо вообще ничего не делать, но только не спорить по данному поводу. Ему следовало позволить мусору упасть туда, куда он мог, потому что спором здесь ничего не решишь.

Через десять минут, когда атмосфера в отсеке опять стала спокойной, вернулся полицейский и приказал Славному малому «сворачиваться», т. е. готовиться идти в карцер. Парень впал в бешенство и отказался. Полицейский отправился за подкреплением. В окружной тюрьме у каждого заключенного есть деревянный ящик, где он хранит свои вещи. Как только полицейский удалился, Славный малый достал свой ящик, прыгнул на него и разнес его на доски размером фута четыре длиной и пару дюймов толщиной. Потом он стал ждать нападения.

Полицейский, спровоцировавший этот инцидент, был чернокожим. Он быстро привел с собой шесть белых коллег. Они открыли ворота, приказали всем остальным убраться в камеры и велели Славному малому пройти с ними в карцер. Тот молча стоял, сжав свою палку. Полный тупик. Если бы мы разошлись по своим камерам, мы бы оставили парня одного против семерых полицейских. Все посмотрели на меня. Я не двинулся с места, остальные тоже остались там, где были. Если бы я пошел в камеру, на наших отношениях со Славным малым можно было бы ставить крест, ведь он был моим другом и при том — абсолютно прав. Я удивился, почему остальные не расходятся по своим камерам. Наконец, до меня дошло, что это все из-за меня. Итак, мы все стояли не шевелясь. Полицейские держали свои длинные дубинки, символы их власти, заключенные смотрели, Славный малый стоял рядом с разломанным ящиком.

Единая акция подобного рода — необычная вещь для заключенных. Я участвовал в нескольких волнениях в Аламедской окружной тюрьме, и каждый раз в рядах заключенных случался раскол: один хотели спокойненько вернуться в камеры, а другие были готовы бросить вызов охране. На этот раз все заключенные держались вместе — и белые, и черные, и чикано. В конце концов, двое полицейских убедили Славного малого пойти с ними. Я вышел за решетку и спросил полицейского насчет разговора со Славным малым. Тот сказал — никакого разговора, а другой полицейский закричал: «Если все не вернутся в камеры, вы знаете, парни, что это означает? Это бунт — восстание — неподчинение приказам. У вас остался последний шанс». По-прежнему никто не двинулся с места. Потом другой полицейский повернулся ко мне и спросил: «Ньютон, ты что-то хотел сказать мне?» Я вернулся назад за решетку и, понизив голос, поговорил с ним. Я сказал полицейскому, что он был не прав и спровоцировал все происходящее. Теперь ему надо было спасать репутацию, и Славный малый тоже должен был сохранить достоинство и не остаться запуганным. Обоим мог помочь компромисс. Я постараюсь уговорить парня перебраться в другой отсек с теми же условиями, что и в отсеке Б. В итоге полицейские сохранят свой авторитет, в то же время Славный малый не будет наказан, что и было самым лучшим вариантом, коль скоро он был кругом прав. В случае отказа полицейских последовать моему плану беспорядки грозили им наверняка. На следующий день я готовился идти в суд и получить освобождение. Естественно, я не хотел схватки. Но я решил участвовать в ней, если обстоятельства меня заставят. Я не собирался позволить им забрать Славного малого в карцер без драки.

Пока я излагал свой план, меня обступили все полицейские и стали слушать. В конечном итоге, они согласились с моими предложениями. Полицейские пообещали, что не набросятся на парня, как только он выйдет из камеры, и не потащат его в карцер. Затем я пошел к Славному малому и объяснил задуманное ему. Поначалу он отказывался, но потом неохотно согласился. Он бросил свое оружие в камере и пошел по коридору. За ним по пятам следовали охранники. Мы напрягли слух в ожидании услышать отголоски потасовки, но все было тихо.

Минут через пятнадцать вернулся тот самый чернокожий полицейский и приказал всем расходиться по камерам. После того, как заключенные были заперты, он подозвал меня к решетке и сообщил, что завтра я буду изолирован. Когда я поинтересовался о причинах, он сослался на только что случившийся инцидент. Я спросил его, значило ли это, что ответственность за происшедшее ложится на меня. Он ответил отрицательно. Однако мое присутствие послужило причиной того, что заключенные не разошлись по камерам, когда им было приказано, а также причиной их единодушного сопротивления. Я выразил сомнение по поводу того, что именно я вызвал такую согласованность действий. Заключенные проявили солидарность потому, что они устали от плохого обращения и постоянного третирования. Что касается меня, то я мог сидеть где угодно, включая карцер, поскольку не собирался здесь задерживаться. «Так что отправляйте меня куда хотите, — заключил я, — никаких споров не будет». Я добавил еще, что полицейскому не нужно было ждать до завтра: я мог перейти и сейчас, потому что хотел, наконец, устроиться нормально. Если я обоснуюсь в камере, мне уже не захочется никуда перебираться. Он начал оправдываться: «Да я тут ни причем, просто уже внесено в ведомость, что тебя нужно в любом случае изолировать. Ты можешь подождать до следующей смены, она тебя переведет утром». Но я сказал ему, что в объяснениях не было необходимости и что они могут перевести меня прямо сейчас.