Живые и прочие (41 лучший рассказ 2009 года) - Касьян Елена "Pristalnaya". Страница 62

Только когда за ней закрывается окно, я быстро одеваюсь и отправляюсь к тем, кто меня ждет: восьмой по счету люк от начала соседней улицы. Погода так себе, конечно, и люки ржавые еще руками ворочать, в шахте этой все ржавое, мокрое, слизь… Ну не мне бы на ржавчину и сырость пенять. К тому же у других сантехников есть свои обязательства.

— Да ничего я не скрываю, никаких секретов, — говорю я на понятном тем языке, стараясь почти не двигаться и делать успокаивающий жест очень плавно, пока десятки маленьких лапок, почти человеческих, изучают меня на ощупь, а огромные лемурьи глаза — на вид. — Я бы конечно рассказал что-нибудь, да только те, наверху, так и не придумали ничего интересного.

Елена Боровицкая

ХЕЛЛОУИН ПРОФЕССОРА ПАХОМОВА

Пахомов опять попытался заснуть. Самолет мирно гудел, свет в салоне притушили, на экранах телевизоров мелькала какая-то погоня… Нет, заснуть не получится, нечего и мечтать. Не помогает даже предыдущая бессонная ночь. Последняя ночь дома. Он опять прокручивал в голове все то, что рухнуло на него и его семью за последние три месяца. Впрочем, на всю страну. Еще в июне жена ездила отдыхать в Испанию, вернулась довольная, строила планы, как они будут ремонтировать их маленькую квартирку, покупка которой ввергла их в кучу долгов. Планы так и остались планами: грянул августовский дефолт. Деньги были взяты в долг не у бандитов, у друзей. Которые сами сели на мель, а кое-кто и в минус.

Он хорошо помнил, как в середине сентября, недели через три после дефолта, жена проснулась утром в слезах, со словами: «Неужели это все та же страна, мне снилось, что мы уехали». И он понял, что выбора-то особого нет. Сколько можно? Он никогда не хотел уезжать насовсем, мотался на несколько месяцев в научные шабашки в Европу. Но насовсем — об этом даже не думал. Сын учится в институте, дочь в хорошей школе, куда им.

Тем утром он принял решение. Отъезд получился скорым, поспешным. Договорились, что жена с дочкой присоединятся к нему позже, когда он хотя бы немножко обживется. Сын продолжит учебу в институте. Пахомов схватился за первое подвернувшееся приглашение и, получив визу, взял билет на 31 октября до Нью-Йорка.

За круглым окошком самолета серел бесконечный день. Который час подряд — и все два пополудни. Стюардессы сновали по салону, разнося алкоголь, льющийся на рейсе Москва — Нью-Йорк рекой. А Пахомов старался не думать о последних минутах в аэропорту, о том, как перехватывало дыхание. Как побледнело и стало таким взрослым лицо сына.

— Ничего, ничего, — говорил он больше для себя, — не прежние времена, мир стал маленьким… Это раньше было — уехать, как в небытие кануть…

Маленький значок самолета на экранах телевизоров наконец-то достиг американского берега, загорелась лампочка «пристегнуть ремни». Когда самолет коснулся земли, Пахомов по европейской привычке захлопал в ладоши, но осекся: никто его не поддержал.

Переходы внутри аэропорта казались бесконечным лабиринтом, а длинная очередь к границе — совершенно неподвижной. Граждане Америки и носители зеленых карт споро ныряли в отведенные для них проходы и исчезали за распашными дверями, уже на территории США. Пограничник, пропускавший Пахомова, был корректен и деловит, как хорошо отлаженный автомат с газированной водой. Он произвел действия, для которых был предназначен, точно, четко, без спешки.

Распашные двери наконец-то открылись и для Пахомова. Наверное, он должен был что-то почувствовать, что-то важное. Но увы, ничего, кроме практического вопроса — где тут автобус до автовокзала в Манхэттене, — у него в голове не было. Надоело думать и переливать свои сомнения из пустого в порожнее. Хотелось последовательно выполнять простые действия, которые должны привести его в город Троя, штат Нью-Йорк. Где он сможет сначала выспаться в гостинице, а потом приступить к работе и решению мелких бытовых проблем: поиску жилья, мебели, какой-то посуды… Словом, он наконец-то займется тем, что неплохо отвлекает от дурацких мыслей о смысле жизни.

Неожиданно что-то яркое и нездешнее отвлекло Пахомова от здоровых практичных мыслей: серебристо-серый холл аэропорта неспешно пересекала стайка вампиров и ведьм. Они о чем-то весело щебетали, а одна из самых юных ведьм, встретившись взглядом с Пахомовым, приветливо пропела: «Happy Halloween!» Ну да, ведь сегодня канун Дня всех святых, праздник Хеллоуин. В России он почему-то так и не прижился. Пахомов улыбнулся и продолжил свой путь к выходу. Он не понимал смысла этого праздника: ну что за удовольствие рядится во всякую нечисть?

Автобус медленно полз по направлению к Манхэттену. Больше стоял в пробках, чем полз. А ведь еще добираться до Трои, часа три, наверное. Только к полуночи и приеду. Пахомов поглядывал в окошко. Он никогда не бывал в Америке и удивлялся тому, что совершенно не видно небоскребов, только какие-то пакгаузы и красные кирпичные здания, при виде которых в голову приходило неуместное слово «арсенал».

«Похоже, Америка действительно существует, — почему-то развеселился Пахомов. — Но нет, не поверю, пока не увижу своими глазами небоскреб». Зачем ему был нужен небоскреб, мало он, что ли, повидал их во Франкфурте? Наконец автобус вполз в низкий и душный ангар. Приехали.

Воздуха в ангаре не было, только коктейль из бензиновых паров и еще какой-то странной гари. Так пахнет Манхэттен, это знают все, кто там бывал. Но для Пахомова все было впервые. Он взял билет до Трои и вышел на улицу, до автобуса оставался еще час. Закурил, в горле запершило. Чужая страна песком набилась под веки. А может, и не страна вовсе, а обычная бессонница: пошли вторые сутки бодрствования. Вокруг, в вечерних огнях, царило людское столпотворение. Преобладали ведьмы, вампиры и летучие мыши. Но было и несколько чертей. Молоденькая нетрезвая чертовка уронила на тротуар розовый пластиковый трезубец, но даже не оглянулась, скрылась в толпе. Пахомов подобрал пустяшную безделку, повертел в руках и зачем-то решил взять себе. Сигарета противно горчила. Все вокруг противно горчило, даже эти яркие и, в общем-то, веселые вечерние огни.

«Ну и где же их хваленые небоскребы?»

Пахомов поднял глаза, вверх, выше, еще выше… Дома вокруг уходили в поднебесье, наклонялись, словно говоря: а вот мы где, небоскребы, давно надо было посмотреть вверх. Пахомов стоял, задрав голову, глядел и не мог наглядеться — сомнения рассеялись. Это был Манхэттен. Америка действительно существует.

Место в автобусе рядом с ним пустовало, и он был рад этому. Надеялся хоть немножко поспать в темном салоне и действительно задремал, пропустив выезд из Нью-Йорка. Когда проснулся, за окнами вдоль хайвея мелькали редкие, похожие на игрушки маленькие домики, золотисто освещенные изнутри. На деревьях висели фосфоресцирующие белые привидения. Пахомов вздохнул: так и испугать недолго. Впрочем, местные, наверное, привыкли.

Пока Пахомов спал, место рядом с ним занял красивый, уже седеющий негр в костюме дьявола. Или дьявол, который решил явиться Пахомову в облике красивого негра средних лет. Пахомову было все равно. Дьявол держал в руках плоскую бутылочку виски, наполовину пустую.

— Man? — Он приветливо протянул бутылку Пахомову.

— Нет, спасибо.

Еще не хватало заполировать это безумие вискарем. Пусть уж все идет, как идет, на условно ясную голову.

— Где твой костюм, man? — Дьявол указывал глазами на трезубец. — Вилка есть, а костюма нет.

— Это не мое, кто-то потерял.

— Ты нездешний, man? — Ну еще бы, с таким-то акцентом. — Едешь домой, man?

Пахомов с трудом разбирал эти распевные интонации, этот странный, сладковато-тягучий язык. Он впервые слышал акцент эбоники.

— Я еду из дома, — сказал он неожиданно для себя. — Я сегодня уехал из дома.

Но тут же спохватился: зачем он говорит это тут, случайному попутчику?

— Знаете, я не понимаю этого праздника, Хеллоуина. У нас его не отмечают. Что за радость одеваться всякой нечистью? Жуткий какой-то праздник…