После прочтения уничтожить - Цветков Алексей Вячеславович. Страница 13

В советские времена власть грубо душила подпольное искусство и не давала ему стать мейнстримом. Сегодня ситуация изменилась. Влиться в мейнстрим просто: нужно всего лишь усвоить необходимые правила и вписаться в формат. И новый андерграунд это те, кто просто не желает успеха по принятым форматным правилам.

Я помню морозный день, все ту же Красную площадь, 1995-й год. Александр Бренер в боксерских трусах и перчатках разминается на пятачке Лобного места, пробуя ударами невидимого противника, и кричит:

— Ельцин, выходи!

Я стою на перилах Лобного и размахиваю большим черным флагом с изображением красного злого ощетинившегося кота.

— Выходи, подлый трус! — кричу я, стараясь, чтобы слова перелетели через зубчатую стену, достигли ушей президента.

— Ельцин, выходи! — кричит Бренер, боксируя воздух.

— Выходи, подлый трус! — снова и снова повторяю я, поднимая знамя как можно выше, чтобы президенту было из окна видно.

Через несколько минут к месту действия подъезжает машина с мигалкой и вышедшие из нее недовольные люди в форме все заканчивают.

— Он играет только в теннис, — сокрушенно кричит боксер Бренер, усаживаемый в авто.

Если бы президент вышел тогда, с ним, может быть, и драться бы никто не стал. Поговорили бы, как нормальные люди, посидели где-нибудь, в чем-то убедили друг друга. Но времена прямой античной демократии, когда каждый гражданин мог дотронуться до своего избранника на холме Нимф и обменяться с ним посильными соображениями, прошли безвозвратно. Избранников теперь транслируют с помощью ТВ, от их имени вещают уполномоченные лица, и непосредственность общения в общественной жизни давно уже недостижима. Многие тогда увидели это на конкретном примере.

Отсидев в амстердамской тюрьме за свой жест против коммерциализации авангарда (нарисовал зеленым спреем знак доллара на баснословно дорогой картине Малевича), Александр Бренер живет сейчас в Германии и активно участвует в деятельности тамошних антиглобалистов вместе с немецкой анархисткой и художницей Барбарой Шурц. Их совместная книга «54 технологии сопротивления власти» стала учебником для более молодых арт-радикалов, продолжающих линию «Радека».

Вместе с компанией московских акционистов, называвших себя «Фиолетовым Интернационалом», в течение 1990-х мы выходили на большие и серьезные митинги с транспорантами «Референду — муда!» или «Лойбы, канах!». Устраивали на ночном Арбате необъявленную «зарницу» с игрушечным оружием в руках, чуть было не окончившуюся настоящей стрельбой из-за недопонимания отдыхавших в одном из тамошних ресторанов крутых парней. Ходили по улицам с банкой заряженной воды, предлагая встречным опускать в нее медные предметы и ждать сегодня ночью контакта с внеземным разумом, о чем немедленно сообщать в редакции центральных газет, дабы прорвать информационную блокаду и донести до народа слова космических братьев. Клеили на жесть дорожных знаков свои «альтернативные» варианты, изображавшие многорукого бога, кентавра с косой на скользкой дороге и пограничника с собачьей головой, ведущего на поводке собаку с головой пограничника в фуражке.

Похожими акциями в Новосибирске занималась группа молодых умников во главе с Катей Дробышевой и Максом Неродой. Профессиональные уличные провокаторы: путают политикам карты, выходя на их демонстрации с портретами Сальвадора Дали и лозунгами вроде «Бало», «Зае» и «Ы-ы-ыть!». Оккупировав главные колокольни города, вызванивали там мотив шнуровского «Бумера». Ратуя за бесплатное распространение всех видов информации под черным лозунгом «Свобода! Равенство! Пиратство!» срывали акцию против пиратского кино и музыки, коллективно усевшись на диски и кассеты, предназначенные к ритуальному раздавливанию трактором. Переодевали статуи в парках. Разбрасывали на улицах горы мелкой монеты. Их метод: стрит-пати, флэш-мобы и другие вовлекающие спектакли всех типов. Цель — создание собственной реальности, не совместимой с системой товарного обмена.

Помимо арт-групп, в девяностых заявили о себе и отдельные художники, тяготеющие к осознанному конфликту с новыми правилами жизни. Самый яркий из таких, критически настроенных, одиночек это Дмитрий Гутов, беспощадно наезжающий на все неолиберальные мифы 1990-х, такие как идеология личного успеха, бессовестное заигрывание с большой прессой, конформизм в отношении новой власти, продажность олигархам. Выставка Гутова «Мама, папа и телевизор» представляла собой портретную галерею сфотографированных с экрана и сильно увеличенных лиц наиболее известных телеведущих и политиков (Любимов, Караулов, Дибров, Леонтьев, Немцов и др.) таким образом, чтобы эти лица производили впечатление разлагающейся трупной плоти. Многие критики встретили выставку без понимания и немедленно уличили ее в недостойном интеллектуала примитивизме, а более молодое поколение арт-радикалов, наоборот, было в восторге. Гутов, как будто назло идеологическим противникам, в следующий раз выставил копии черновиков Маркса, выполненные из стальной проволоки и открыл у себя в мастерской школу изучения английского языка, основанную на коллективном переводе и обсуждении каждой строки из «Капитала».

Главными поэтическими радикалами стали участники группы «ОСУМБЕЗ» — сокращение от «Осумасшедшевшие безумцы». Группа была основана Мирославом Немировым и тюменскими панками из команды «Чернозем». Сегодня «ОСУМБЕЗ» на глазах превращается в опознавательный знак нового поколения русского литературного андерграунда, сменившего прежних митьков (Тихомиров, Шагин) и концептуалистов (Пригов, Рубинштейн). Ну кто сегодня не знает их стихотворных строк «Хочу Ротару я пердолить»?

Самыми громкими голосами товарищества стали поэты Емелин и Родионов, заменившие богеме нулевых годов и Шиллера с Гете, и Ильфа с Петровым, и братьев Стругацких сразу. Плотник и интеллектуал Всеволод Емелин поначалу запомнился строкою «Чтоб твоей здесь не было ноги — шляйся к пидорасам в их проект ОГИ» и поэмами про скинхедов, а уже потом был распознан как мастер, блестяще умеющий в куплете передать все, о чем только что прочел в газете или увидел в телевизоре. Получается остроумная рифмованная публицистика по всему спектру, от войны в Грузии до экономического кризиса, а отдельные удачи — «Оцинкованный лист» и «Рабочие районы, где нету работы» — стали точной симптоматикой жизни гастарбайтеров или социального расслоения больших постсоветских городов

Мытищинского пиита Родионова будут помнить хотя бы только за «пельмени это устрицы пьющих людей» и за рэповую манеру исполнения, отправляющую в отпуск всех гришковцов. Пророчески потрясая своей крупно исписанной стихами тетрадью, притопывая, прихлопывая и брызгая бешеной слюной, Андрей доносит до нас невероятный лиризм кишащих бомжами подмосковных платформ, милицейских протоколов, пролетарских наркотиков и коктейлей, а также навязчивых идей, балансирующих на грани между белой горячкой и прочитанной в детстве фантастикой. Его выступления на московских книжных ярмарках обычно заканчиваются тем, что Родионову вырубают микрофон.

Бывает, впрочем, что выступления осумбезумцев проходят не только без микрофона, но и без специально приглашенной аудитории. «Безумный май» и «безумный июнь», проводимые ими по московским клубам, запросто могли перенестись в какое-нибудь кафе «Вепрь» на Пятницкой, где декламация вызывала непосредственную реакцию у милиции, а во время знаменитого июльского отключения света во всей Москве осумбезумцы вышли из клуба и безумствовали прямо на улице.