Дорога Короля - Гринберг Мартин. Страница 153
Мне показалось, что в эту минуту Лиз могла запросто убить ее. Ох, ей бы это ничего не стоило! Но, к счастью, что-то ее остановило — что бы это ни было: «не могу», «не хочу» или же простое удивление.
Она с трудом поднялась на ноги — впервые она двигалась не так грациозно, как обычно. Даже красота ее, казалось, померкла; бледность заливала лицо, и черты его были какими-то слишком резкими, уши, нос, скулы и подбородок странно заострились…
Впрочем, матушка Адель смотрела на Лиз без малейшего сочувствия.
— Ну что, отделалась от милорда? — спросила она. — Весьма умело, надо отметить. Да он теперь скорее сам в ад спустится, чем снова в Санси вернется! Но ты, я полагаю, прекрасно понимаешь, что он может дать показания под присягой и призвать на помощь Святую Инквизицию. И уж она нас покарает, будь уверена! Да твой Жискар способен сжечь дотла весь Санси за то, что ты с ним сделала!
— Нет, — отвечала Лиз твердо. — Этого он никогда не сделает. Об этом я позаботилась.
— Хм… Позаботилась?
Даже Лиз не сумела выдержать гневный взгляд матушки Адели и прикрыла лицо руками. А потом бессильно уронила руки и промолвила:
— Я заставила его сделать только то, чего ему больше всего хотелось.
— Но ты его заставила!
— А ты бы предпочла, чтобы он вернулся сюда с огнем и мечом?
С минуту они смотрели друг другу в глаза, точно сами превратились в меч и огонь. Наконец матушка Адель покачала головой и вздохнула:
— Ладно, что сделано, то сделано. И, если честно, я бы не хотела как-то переменить сделанное. Хотя за это мне придется дорого заплатить, наложив на себя епитимью. А ты… ты, наверное, за все уже расплатилась сполна. Ведь тебе вообще не следовало покидать свой лес…
— Нет, — прервала ее Лиз, — я так не думаю. Но мне действительно не следовало оставаться здесь так долго. — Матушка Адель подняла было руку в протестующем жесте, но Лиз остановила ее своей тонкой холодной улыбкой. — Не бойся: я не читаю твои мысли, — тут же сказала она. — Все и так написано у тебя на лице. Ты хочешь, чтобы я ушла.
— Не просто ушла, — поправила ее матушка Адель, — а ушла домой.
Лиз даже глаза закрыла.
— Клянусь всеми святыми!.. Вновь оказаться дома… за родимыми стенами… стать той, какая я есть на самом деле… жить вместе с моим народом… — Она судорожно вздохнула, точно ребенок. В голосе ее зазвенели слезы. — Неужели ты думаешь, что я не пыталась? Я ведь поэтому и сюда пришла. Чтобы найти дверь. Чтобы взломать замок. Чтобы вернуться.
— Ты плохо старалась, — сказала матушка Адель. — Все-таки для тебя всегда самые главные слова — хочу или не хочу!
— Это не я не хочу, — возразила Лиз. — Это мой король.
— Да нет, это ты, — покачала головой матушка Адель, похоже ничуть не тронутая слезами Лиз. — Я ведь тоже немного умею читать по лицам. Скажи, а там, откуда ты пришла, все такие же упрямые?
— Нет, — вдруг улыбнулась Лиз и даже глаза открыла, сразу приободрившись. — Некоторые еще упрямее.
— Ну, это вряд ли, — сказала матушка Адель. — Впрочем, мы тебе всегда будем рады. Ты это запомни и даже не сомневайся. Но здесь не твой мир. И мы — не твой народ. Ты сама так сказала. Хотя ты и любишь нас, а мы и вовсе умереть за тебя готовы.
— Но с этим ведь ничего поделать нельзя, — пролепетала Лиз.
И матушка Адель не выдержала и рассмеялась. Лиз изумленно уставилась на нее.
— Ступай домой, детка, — сказала матушка Адель. — Ступай, ступай. Мы для тебя компания неподходящая.
Лиз, казалось, была смертельно оскорблена этими словами. Я думаю, она в действительности была гораздо старше матушки Адели, да и по рождению куда выше. Впрочем, язычок свой она на этот раз придержала. И лишь почтительно склонила голову перед аббатисой. Даже если и не смирилась до конца.
Холоден был Большой лес в сером вечернем свете. Ни одна птица не пела. Ни одна ветка даже не шелохнулась.
Лиз, конечно, попыталась ускользнуть прочь так, чтобы никто ее не заметил. Однако же ей следовало бы знать, что от Франчи так просто не уйдешь. Ну, а моей вины тут и вовсе не было; я просто пошла следом за Франчей. Так что вскоре мы втроем стояли на пороге разрушенной часовни, и Франча обеими руками обнимала Лиз за талию, а я не сводила глаз с них обеих.
— Я не уверена, что проход вообще может открыться, — тихо и холодно промолвила Лиз. — Боюсь, из-за вас, смертных, он так и останется закрытым.
Я ее слышала, но не слушала.
— Ты что же, так и бросишь Франчу? — спросила я.
Лиз нахмурилась и посмотрела на прижавшуюся к ней девочку.
— Она все равно не сможет пойти туда вместе со мною!
— Почему?
— Потому что она — человек.
— Она не может жить в мире людей, — сказала я. — Она уже и так почти не жила, когда появилась ты. А когда ты уйдешь, она умрет.
— Нам запрещено…
— Тебе было запрещено уходить из леса. Но ты же ушла!
Лиз крепко обхватила Франчу обеими руками — казалось, она и сама не в силах с нею расстаться. Взяв девочку на руки, она прижала ее к себе и горестно воскликнула:
— Господи! Если б только я действительно была тем твердокаменным холодным существом, каким стараюсь казаться!
— Ты достаточно холодна, — возразила я. — И бессердечна, как кошка. Но даже у кошки есть свои слабости.
Лиз посмотрела на меня.
— Тебе бы следовало быть одной из нас, — промолвила она.
Меня передернуло.
— Слава тебе, Господи, что это не так! — Я посмотрела в небеса и перекрестилась. — Ладно уж, ступай, раз собралась, пока совсем не стемнело.
Лиз, возможно, хотела еще со мной поспорить, но даже и она не могла заставить солнце задержаться на небе.
Она так и не вошла в часовню, а осталась стоять снаружи, лицом к лесу, по-прежнему держа Франчу на руках. Под деревьями уже явственно сгустилась тьма; в воздухе плыл вечерний туман; его завитки уже повисли на ветвях деревьев.
Вдруг Лиз широко открыла глаза и изумленно произнесла:
— Проход открыт… И стены пали. Однако…
— Хватит болтать, — сказала я резко. В горле стоял комок. — Просто уходи — и все.
Но она осталась, где и стояла.
— Это ловушка. Или просто обман. Запрет действует весьма хитроумно; и всем прекрасно известно, для чего он наложен.
И тут Франча вырвалась из ее объятий и соскользнула на землю. Однако она по-прежнему крепко держала Лиз за руку и тянула ее… в чащу!
Лиз заглянула девочке в глаза — глаза у Франчи были настолько же человеческими, насколько нечеловеческими казались мне сейчас глаза самой Лиз.
— Нет, Франча. Это ловушка!
Но Франча, упрямо стиснув зубы, снова потянула ее за собой. Похоже, она все свои силенки в это вкладывала. Ее порыв был столь же понятен, как если бы она громко звала: «Идем же, Лиз!»
— Ступай, — сказала я. — Откуда тебе знать, ловушка это или нет? Сперва попробуй все-таки пройти. Ну, иди же!
Лиз гневно на меня глянула:
— А откуда тебе, смертной, знать…
И в ответ я произнесла одно лишь слово, но оно настолько потрясло ее, что она тут же умолкла. И пока она приходила в себя от растерянности, я все подталкивала ее к лесу, а Франча изо всех сил тянула ее за руку. Мы вместе чуть ли не силой тащили ее туда, куда она больше всего на свете желала попасть.
Боль пришла потом. А в те минуты я хотела одного: пусть она уйдет! Прежде чем сдамся я. Прежде чем позволю ей остаться.
Теперь она уже шла сама, хоть и очень медленно. Ветви огромных деревьев нависали над нами. Я чувствовала запах тумана, сырой земли, прелой листвы и холода — точно дыхание смерти.
— Нет! — вдруг крикнула Лиз и резко взмахнула рукой.
От ее руки во все стороны разлетелись веселые огоньки. Туман рассеялся и исчез без следа. Деревья вокруг были такими высокими, каких и на свете не бывает. То были даже не деревья, а высоченные столбы, поддерживавшие золотую крышу…
Явственно сгущались сумерки. Деревья снова стали просто деревьями, но их листва по-прежнему слабо золотилась в отблесках вечерней зари. Среди деревьев, слабо мерцая и уходя во мрак, вилась тропинка, и я всем своим нутром чуяла, что тропинку эту недолго будет видно. Скрепя сердце, я потащила Лиз по этой тропе. Мне даже думать не хотелось, что будет, если проход снова закроется, когда я буду еще там.