Жасмин (ЛП) - Белл Алекс. Страница 3
Гроб только опустили в землю, как на него шлепнулось с неба что-то большое, черное и мокрое. Священник застыл на середине предложения, и все обескураженно зашептались, заглянув в могилу...
— О боже, — услышала я тихий мамин возглас рядом.
Оказалось, что с неба свалился мертвый лебедь, перья которого, все как одно, были черными, как у ворона, клюв красным, а глаза розовыми, как крышка гроба. Я задрала голову и, жмуря глаза от дождя, посмотрела в темное, затянутое тучами небо. Тут в небе появилось еще одно пятно, и слева от меня, совсем рядом, упало еще одно мертвое тело лебедя, длинная шея которого распласталась на влажной траве под неестественным углом. Кто-то взвизгнул и инстинктивно прикрыл голову руками. Я поймала себя на том, что слежу за тем, как с моих ресниц стекают капли и падают на землю.
Третий лебедь упал справа от меня. Церемония закончилась, люди начали разбегаться по своим машинам, чтобы ехать на панихиду, которая была организована в Ратуше. Я обнаружила, что на моих губах играет ухмылка маньяка. Это же все не по-настоящему. Это определенно был сон.
Слава Богу. Очередной раскат грома, громче предыдущего — словно над нами гладиаторская арена, представление на которой в самом разгаре.
— Думаю, нам следует зайти внутрь, — сказала мама, повышая голос, чтобы перекричать шум дождя.
— Когда же я наконец проснусь, — произнесла я тихонько. Я не собиралась говорить этого вслух, так получилась. Хотя вряд ли мама расслышала меня из-за дождя. — Я буду держаться за него изо всех сил. Я больше никогда не буду его принимать как должное.
— Пойдем, Жасмин, — сказал Бен, который вдруг появился рядом и взял меня за локоть.
Мои белые волосы промокли насквозь и прилипли к лицу. Не успела я вытереть глаза, как с неба свалилась еще парочка лебедей. Бен взял меня за предплечья и развернул лицом к себе. У него тоже не было зонта, и шапка темных волос прилипла к голове, по длинному носу стекал дождевой ручеек. И я хорошо разглядела это только потому, что он близко склонил голову, чтобы я могла расслышать сквозь дождь его слова:
— Не смотри на лебедей. Не смотри на них. Смотри только на меня.
Я непонимающе смотрела на него, и на долю секунды мне показалось, будто передо мной Лиам. У меня защемило сердце — до чего же они похожи. Когда я посмотрела в глаза Бену, то увидела мужчину, которого любила. Я чувствовала онемение — от холода, от горя, от шока — мне захотелось свернуться в клубок здесь, на мокрой траве, и больше никогда никуда не двигаться. Но Бен крепче сжал мои руки, лишая всякой надежды на капитуляцию. Он развернул меня и, будто лунатика, потянул за собой, подальше от гроба и черных лебедей, и кладбища, пропитавшегося водой... и Лиама, который теперь остался один в холодной мокрой земле.
Глава 2
Черный рыцарь
Несколько недель подряд мне снился день смерти Лиама. Но во снах его смерть всегда казалась ошибкой, розыгрышем, недоразумением... Лиам любил пошутить, поэтому какое-то мгновение я почти верила, что это неправда. Когда во сне медики высаживали меня у дома, я заходила внутрь, чтобы найти его там. Он смеялся и говорил, что ему даже в голову не приходило, будто я куплюсь на этот детский розыгрыш. Или бывало, что мне снился телефонный звонок. Звонили из больницы. Мне сообщали, что произошла ошибка, что Лиам жив, и я должна немедленно приехать к ним и забрать его. Как же я ненавидела эти сны.
Меня накрывало таким облегчением, радостью и счастьем, что я зарекалась еще когда-нибудь спорить с ним по какому бы то ни было поводу или ругаться. Я клялась, что больше ни за что не буду растрачивать попусту наши драгоценные моменты совместной жизни. Но потом я смутно осознавала, что сплю, и меня скручивало тошнотворное разочарование, которое почти уничтожало мою душу. А затем сны повторялись. Я опять будто просыпалась от звонка из больницы, и мне сообщали, что Лиам жив... И каждый раз мой разум отчаянно желал в это поверить, и каждый раз я спрашивала себя, сон ли это? Сплю ли я?
Когда на следующий день после похорон раздался настоящий телефонный звонок, я с трудом разлепила налитые кровью глаза и принялась шарить по тумбочке в его поисках. Нащупав, я судорожно схватила трубку, твердо уверенная, что это звонят из больницы. Я приподнялась на локтях, поднесла трубку к уху и прохрипела:
— Алло...
— О, я тебя не разбудила, дорогая? — поинтересовался мамин голос.
Я на мгновение закрыла глаза, сделала глубокий вдох и попыталась унять гнев, который совершенно несправедливо испытала по отношению к ней. Приняв её звонок за больничный.
— Да ничего, — выдавила я.
— Час дня уже, — укоризненно произнесла она.
— Разве?
— Хочешь, я приеду?
— Нет! — спешно сказала я. — Нет, слушай, мне сегодня хочется побыть одной. Прошу тебя.
— Ну, хорошо, — неохотно согласилась она. — Лебедей сожгли. Ты знала?
— Что?
— Вчера на похоронах с неба свалилось пять мертвых лебедей. Их всех сожгли. Ну, понимаешь, а вдруг они были заразными. Викарий сказал, что пытался дозвониться до тебя, но ты не брала трубку, потому он позвонил мне. Он считает, что их до смерти напугала гроза. Потому так случилось.
— А, ну хорошо, — промямлила я. — Мам, мне надо идти. Поговорим позже.
Только переживаний из-за мертвых лебедей мне не хватало. Я и без того едва пережила эти два долгих месяца.
Я внезапно осознала, что стало рано темнеть, и вечерами становилось все холоднее. На дворе стоял ноябрь. Осень почти закончилась, а я и не заметила. Лиам был мертв уже два месяца, а мне по-прежнему требовалось неимоверное количество усилий, чтобы стащить себя утром с кровати. Школа, в которой я преподавала по классу скрипки, позволила мне пропустить осенний семестр, но они не будут ждать моего возвращения до января, до которого, как оказалось, рукой подать. Мне непременно нужно было вернуться к работе. Пособие, выделенное из-за внезапной смерти Лиама, к тому времени должно было закончиться, да и, как все твердили, жизнь не стояла на месте.
Хотя моя, похоже, застыла. Я неустанно копалась в себе, вспоминая каждое недоброе слово или ехидное замечание, которые я когда-либо, не подумав, бросала Лиаму — а теперь горько сожалела о каждом. Мне оставалось только надеяться — он знал, что я говорила те слова от досады или злости. Я не имела в виду ничего такого на самом деле.
Как-то раз, после нашей очень жаркой ссоры (мы только обручились), Лиам пошел, купил мне цветы и предложил помириться. Но я была еще настолько зла, что не согласилась идти на мировую. Я швырнула этот букет лилий ему в лицо. И только я это сделала, как испытала к себе сильнейшее отвращение. Но это чувство только усилило мою злость. А когда Лиама тут же будто ветром сдуло из дому, я, вместо того, чтобы броситься вслед за ним, растоптала цветы. Я просто дала ему уйти и вела себя очень гадко, а теперь ничего уже не исправить.
Самым сложным для меня стали звонки друзей и семьи, а еще их визиты. С этим я справлялась хуже всего. Они, конечно, пытались помочь, что-то сделать для меня, оказать какую-нибудь услугу, но мне просто-напросто хотелось, чтобы меня оставили в покое, чего они, похоже, никак не хотели понимать и принимать. Они были преисполнены самых добрых намерений. Я знаю.
В следующем месяце, в декабре, я собиралась съездить на недельку в Калифорнию к Лоре — подруге, которая эмигрировала в Штаты в прошлом году. Мы с Лиамом купили билеты на самолет, чтобы слетать вместе. Когда она позвонила после похорон, я разрыдалась в трубку и сказала, что не смогу приехать, но она умоляла меня подождать и посмотреть, как я себя буду чувствовать к тому времени. Возвращать билеты было уже действительно слишком поздно, поэтому, чтобы её успокоить, я согласилась, хотя никуда лететь не собиралась. За все это время я всего один раз вышла из дома, за едой. Но даже это мне показалось пыткой. Нет, не вылазка сама по себе, а то, что пришлось возвращаться в пустой дом. Когда я была вне дома, мне поскорее хотелось вернуться обратно, но, когда я находилась дома, мне хотелось быть подальше отсюда. Я пребывала в ловушке постоянного беспокойства, и мое состояние не улучшалось, несмотря ни на что.