Адептус Механикус: Омнибус (ЛП) - Абнетт Дэн. Страница 70

Условия всё ещё оставались тяжёлыми, но улучшались. Тота Мю-32 был требовательным, но Авреем всегда считал, что работа должна быть трудной. Не невозможной, но достаточно трудной, чтобы чувствовать, что день не прошёл зря. В чём награда и гордость, если работа оказалась лёгкой? Разве такую работу можно считать достойной Бога Машины?

Конечно же, Хоук смеялся над ним, высмеивая идею работы, как религиозного служения.

Для Хоука работа была для других людей, а лучший вид работы — избегать работы.

Как и многие из тех, кого перевели из перерабатывающих залов, Авреем, Койн и Исмаил нашли приют в одном из многочисленных машинных святилищ, разбросанных по всем палубам, пока корабль скрипел и стонал, словно его разрывали на части. Их импровизированное убежище представляло собой длинный узкий закуток между потрескивающей эмфиземной вентиляционной трубой и гудящими магистральными кабелями, каждый из которых был толще, чем грудь взрослого человека. Создавалось впечатление, что стоит хоть где-нибудь в технических помещениях найтись свободному месту между оборудованием, как там сразу появится святыня Богу Машине и Символ Механикус, собранные из всевозможного мусора или обломков, которые удалось незаметно забрать и использовать для новой цели. В теории такие неканоничные инсталляции были запрещены, но ни один надзиратель или техножрец и не подумает о том, чтобы убрать святыню Омниссии на технической палубе, где слуге Машины за отсутствие веры могла грозить смертельная кара.

Разделённый пополам машинный череп в конце их нефа оказался мозаикой из плазменных флектов, подобранных в перерабатывающих залах. Бывший начальник Авреема и Койна стоял перед ним на коленях, сложив руки, как ребёнок в молитве. Странный отсутствующий взгляд Исмаила свидетельствовал о повреждённом разуме и провалах памяти. Гладкий череп блестел в мерцающих лампочках вентиляционной трубы и электро-факела, который слегка покачивался, когда палуба двигалась из стороны в сторону.

— Плохой удар, — сказал Койн, когда вентиляционная труба заскрипела и на сварочном шве, соединявшем две секции, появилась трещина. Раздалось шипение, и во влажном воздухе почувствовалась химическая вонь машинных масел.

— Они все плохие, — ответил Авреем, считывая испуганный шёпот, визг и другие странные звуки бинарного эха с кабелей, которые разносили информацию по всему судну. — Корабль боится.

— Грёбаный корабль, я скоро подштанники обмочу, — произнёс Хоук, откинув брезентовый занавес и садясь рядом с Авреемом. За ним следовал Крушила, который нёс на плечах пару вместительных матерчатых мешков. Стены задрожали, и Авреем внезапно почувствовал тяжесть в животе, когда судно накренилось, как плот во время шторма. Он старался не думать о том, какие силы могли творить такое со столь колоссальным кораблём, как ковчег Механикус.

— Замолчи, — велел Койн. — Прояви хоть каплю уважения, а? Не забывай, где находишься.

— Хорошо, — ответил Хоук, быстро сотворив символ Шестерёнки. — Извиняюсь, просто мне никогда не нравится вспоминать, что я нахожусь в герметичном железном ящике, который летит в космосе.

Авреем кивнул. Было легко забыть, что похожие на пещеры огромные пространства, где они жили, работали и спали, находились не на поверхности планеты, и что на самом деле они мчались сквозь пустоту в гигантской машине, которая могла прикончить их миллионом способов.

— Знаешь, на этот раз я полностью согласен с тобой, — сказал он.

— Да ладно, — произнёс Хоук. — Звучит так, словно всё остальное время мы не согласны.

— Не могу вспомнить никого другого, с кем я так же часто не соглашаюсь.

— Корабль… в опасности? — спросил Исмаил, продолжая стоять на коленях перед Символом Механикус.

— Да, — подтвердил Авреем. — Корабль в опасности.

— Ты можешь помочь ему, как помог мне? — Исмаил поднялся и встал перед Авреемом, его руки безвольно свисали вдоль тела.

— Я не помогал тебе, Исмаил. Ты ударился головой, и, думаю, это перестроило твой мозг. Части, которые отключили Механикус, восстанавливаются. Ну, по крайней мере, некоторые.

— Савицкас, — ответил Исмаил, протянув руку и снова позволив электронной татуировке появиться.

— Да, Савицкас, — улыбнулся Авреем, закатав рукав и показав такую же татуировку.

— Ты прав, корабль страдает от сильной боли, — произнёс Исмаил, он говорил запинаясь и медленно, словно повреждённый мозг с трудом подбирал слова. — Мы чувствуем его страх, и это причиняет нам боль.

— Мы? Кого ты имеешь в виду?

— Других. Как я. Я могу… чувствовать… их. Их голоса в моей голове, слабые, как шёпот. Я могу слышать их, а они меня. Им не нравится слышать меня. Я думаю, что напоминаю им.

— Напоминаешь о чём? — спросил Койн.

— О том, кем они были.

— Он всегда будет так говорить? — спросил Хоук, а тем временем Крушила положил два мешка возле его ног и направился мимо Исмаила к символу-черепу в дальнем конце святилища. Как и Исмаил Крушила испытывал искреннее уважение к ритуалам и набожности.

— Не знаю, — произнёс Авреем. — Я никогда не слышал о сервиторе, сохранившем память о прошлой жизни, поэтому могу только гадать.

— Получается, они в глубине души помнят, кем были, — заметил Койн.

— Шары Тора, надеюсь, что нет, — произнёс Хоук. — Оказаться в ловушке в собственной голове, как раб, кричать всё время и знать, что никто тебя не услышит. Хуже этого я ничего не могу представить.

— Даже после того, что ты рассказывал о Гидре Кордатус?

— Нет, на самом деле нет, но ты понимаешь, о чём я.

— Сомневаюсь, что они осознанно что-то помнят, — сказал Авреем, надеясь избежать очередного пересказа битв Хоука против космических десантников предателей. — Думаю, их центры памяти вырезают одними из первых. После превращения в сервитора остаются только основные двигательные и воспринимающие функции.

— Значит, один удар по голове, и он помнит, кто он? — спросил Хоук. — Мы должны проделать это с ними со всеми и у нас будет чёртова армия.

Авреем покачал головой, а Хоук начал рыться в первом мешке. Тесное святилище задрожало от очередного кораблетресения, и Авреем быстро сотворил Шестерёнку напротив сердца.

— Сомневаюсь, что всё так просто, — возразил он. — Ты не можешь испортить чей-то мозг и точно знать, что будет потом.

— А, да кого это волнует, в конечном счёте? — ответил Хоук, вытащил из мешка завёрнутую в плёнку картонную коробку и сорвал упаковку, вздохнув от удовольствия. — Вот вы где, мои милые.

— Что это? — спросил Койн, безуспешно пытаясь скрыть любопытство.

Хоук усмехнулся, открыл упаковку лхо-папирос и зажёг одну паяльником на поясе. Он выдохнул несколько прекрасных колец дыма и, заметив выжидающие взгляды Авреема и Койна, неохотно протянул коробку. Койн взял три, но Авреем довольствовался одной. Хоук зажёг их, и они втроём курили в тишине, пока корабль снова не задрожал, а электро-факел не зазвенел на цепи.

— И как ты их достал? — поинтересовался Койн.

— Я наладил несколько контактов со скитариями. Не слишком желаю распространяться на эту тему, но даже аугметированные суперсолдаты не прочь промочить горло шайном с нижних палуб. Несколько бутылок здесь, несколько бутылок там…

— Что ещё у тебя в мешке?

— Всякая всячина, — сказал Хоук, наслаждаясь загадочными ответами. — Немного еды, немного выпивки без примеси машинного масла и дистиллированной мочи, ну и кое-какие технологии, которые я рассчитываю использовать для торговли с парой-другой надсмотрщиков. Оказывается, их положение ненамного выше нашего, поэтому они не против небольшого обмена, чтобы сделать жизнь чуточку комфортнее.

— И что же у тебя есть, что может им пригодиться?

— Это вас не касается, — сказал Хоук, погрозив пальцем. — Я и так уже сказал слишком много, но раз мы стали почти как братья, парни, я готов взять вас в долю.

— И что ты ожидаешь получить?

— Для начала ничего особенного. Полагаю, мы сможем получить немного дополнительной еды или чистой фильтрованной воды. Если это сработает, то мы сможем заняться поиском жилья получше или перебраться на палубу, которая не убивает нас радиацией или токсинами. Дайте мне шесть месяцев, и у нас будет тёпленькое местечко, где нам вообще не придётся работать. Главное знать нужных людей и это также верно на космическом корабле, как и в Гвардии.