Путь эльдар: Омнибус (ЛП) - Кинг Уильям. Страница 3

Первым высмотрел Арадриана своим острым взором Корландриль, и по его телу пробежал легкий трепет удовольствия от одержанной победы, хотя ни о каком состязании между ними не было и речи.

— Вот он, наш скиталец вернулся к нам, словно Антемион с Золотой Арфой, — произнес Корландриль, указывая на дорожку слева от них, на кратчайший миг прикоснувшись пальцами к обнаженной руке Тирианны, чтобы привлечь ее внимание.

Хотя Корландриль сразу узнал его — по худым щекам и тонким губам, которые остались прежними, Арадриан сильно изменился с той поры, как покинул Алайток. Его голова слева была острижена по-варварски коротко, почти наголо, а справа вьющиеся волосы свисали всклокоченными, неухоженными лохмами. Темные тени на веках сделали его пронзительно пылающие глаза впалыми, а лицо — похожим на череп. Одет он был в темно-синее и черное, его обволакивали длинные полосы сумеречного света. Свой ярко-желтый путеводный камень он носил как брошь, почти скрытую складками мантии. Суровый взгляд Арадриана упал на Корландриля, а затем — на Тирианну, и его мрачная резкость сменилась вспышкой радости. Арадриан помахал рукой в знак приветствия и направился к ним, непринужденно лавируя сквозь толпу.

— С удачным возвращением! — провозгласил Корландриль, открыв объятия в приветствии и развернув ладони к лицу Арадриана. — И счастливым воссоединением.

Тирианна обошлась вовсе без слов, она слегка прикоснулась тыльной стороной ладони к щеке Арадриана и положила свои тонкие пальцы на его плечо. Арадриан сделал то же с Тирианной, вызвав вспышку ревнивой досады у Корландриля, которую он изо всех сил попытался скрыть. Змея у него внутри с интересом приоткрыла глаз, но Корландрил вновь подчинил ее своей воле. Прошло мгновение, и Арадриан, отступив от Тирианны, положил ладони на руки Корландриля, на его губах играла кривая улыбка.

— Рад нашей встрече и премного благодарен за радушный прием, — произнес Арадриан. Корландриль всматривался в лицо друга в поисках озорного обаяния, которое некогда скрывалось в его взгляде, легкой заразительной ухмылки, которая таилась в каждом движении его губ. От них не осталось и следа. Арадриан излучал серьезность и искренность, даже сердечность, но Корландриль обнаружил некую помеху: лицо Арадриана было самую малость повернуто к Тирианне, а его спина чуть-чуть отклонилась в сторону от Корландриля.

Даже среди эльдаров такими тончайшими нюансами можно было пренебречь, но Корландриль посвятил себя Пути Художника и отточил свою наблюдательность и внимание к деталям почти до микроскопического уровня. Он замечал все, запоминал каждый нюанс и оттенок, и из своих глубоких занятий знал, что у всего есть значение, будь то намеренно или нет. Не бывает невинной улыбки или бессмысленного мигания. Любое движение выдает побуждение, и неуловимая сдержанность Арадриана теперь беспокоила Корландриля.

Корландриль задержал руки Арадриана в своих на мгновение дольше, чем это было необходимо, надеясь, что акцент на физической стороне приветствия напомнит другу об их связи. Если и так, Арадриан не подал никакого знака. С все той же легкой улыбкой он высвободил руки и, сцепив их за спиной, вопросительно поднял брови.

— Расскажите, мои дорогие друзья, которых я так счастлив видеть, что я пропустил?

Троица отправилась по Проспекту Грез, серебристому переходу, который тянулся под тысячью хрустальных арок в самое сердце Алайтока. Тусклый свет Мирианатир, попадавший в сводчатое покрытие, преломлялся замысловато ограненным хрусталем и проливался на пешеходов внизу нежными оранжевыми и розовыми тонами.

Корландриль предложил было подвезти Арадриана до его жилища, но тот отклонил предложение, предпочтя насладиться сполна ощущениями от своего возвращения и случайных встреч с группами эльдаров. Из немногословного рассказа друга Корландриль заключил, что свое путешествие на борту «Лаконтирана» он совершал в основном в одиночестве. С некоторой завистью Корландриль проводил взглядом небольшой антигравитационный катер, который плавно проскользнул мимо них, быстро унося своих пассажиров к местам назначения. Будь он помоложе, его ужаснула бы леность, которая властвовала над Корландрилем-скульптором: приземленные физические усилия отвлекли его от абстрактных размышлений. Однако сейчас такой самоанализ был невозможен, поскольку, стремясь принять всякое влияние извне, впитать в себя все впечатления и переживания чужого тела и разума, он прекратил самоосмысление.

Таковы были размышления художника, приподнятого над обыденностью, кружащегося в звездном свете чистого наблюдения и воображения.

Именно это стремление к восприятию извне побуждало Корландриля вести главным образом разговор. Он пространно рассуждал о своих произведениях и о том, что происходило на Алайтоке с тех пор, как Арадриан покинул его. Арадриан же, со своей стороны, был весьма лаконичен и отнюдь не цветист в комментариях и ответах, лишая Корландриля вдохновения и разочаровывая его артистическую натуру.

Когда же заговорила Тирианна, Корландриль заметил, что Арадриан стал куда более красноречив и, казалось, охотнее говорил о ней, чем о себе.

— Я чувствую, что ты больше не следуешь в тени Кхаина, — произнес Арадриан, глядя на Тирианну и кивая в знак одобрения.

— Это верно, Путь Воина для меня завершен, — задумчиво ответила она, не сводя глаз с Арадриана. — Аспект Зловещих Мстителей утолил мой гнев, и этого хватит на сотню жизней. Я пишу стихи под влиянием поэтической школы Уриатиллина. Я нахожу, что это достаточно сложно, чтобы стимулировать в равной степени и рациональную, и эмоциональную стороны.

— Мне бы хотелось узнать Тирианну-поэта, и, возможно, твои стихи познакомят меня с ней, — заявил Арадриан. — Я бы очень хотел услышать, как ты читаешь их, когда ты сочтешь это возможным.

— И я тоже, — присоединился Корландриль. — Тирианна отказывается разделить со мной свое творчество, хотя я много раз предлагал ей посотрудничать в создании произведения, сочетающего ее стихи и мою скульптуру.

— Мои стихи — только для меня и ни для кого больше, — спокойно заметила Тирианна. — Они — не для публичного исполнения и не для чужих ушей.

Она бросила на Корландриля взгляд, полный досады.

— Тогда как некоторые создают свои произведения, чтобы выразить свои мысли и чувства миру, мои стихи — это сокровенные тайны, и только я должна понять их значение, угадать свои страхи и желания.

Получив упрек, Корландриль было умолк, но сразу почувствовал себя неуютно в наступившей тишине и озвучил вопрос, который не давал ему покоя с той поры, как он услышал о возвращении Арадриана.

— Ты вернулся на Алайток, чтобы здесь остаться? — спросил он. — Ты достаточно побыл рулевым или вернешься на «Лаконтиран»?

— Я только что прибыл, неужели ты так хочешь, чтобы я снова уехал? — ответил Арадриан.

Корландриль открыл было рот, чтобы возразить, но слова испарились — перед ним на мгновение словно возник из прошлого по-прежнему бойкий на язык Арадриан. Скульптор улыбнулся, оценив шутку, и склонил голову, признавая свою роль — мишени для шуток Арадриана.

— Пока еще не знаю, — продолжил Арадриан с задумчивым выражением на лице. — Я научился всему, что мог как рулевой, и чувствую, что достиг совершенства. Исчезла сумятица в мыслях. Водить корабль по бурным волнам туманности или по головокружительным каналам Путеводной Паутины — для развития самообладания и сосредоточенности лучшего не найти. В межзвездном пространстве мне довелось повидать много великого, много поразительного, но я чувствую, что там осталось гораздо больше еще ненайденного, нетронутого, неслыханного и неиспытанного. Я могу вернуться на звездные корабли, могу и не возвращаться. И, разумеется, мне бы хотелось провести немного времени со своими друзьями и семьей, вновь познать жизнь Алайтока, понять, желаю ли я опять отправиться в странствие или смогу удовлетвориться жизнью здесь.

Тирианна кивнула, соглашаясь со столь мудрым подходом, и даже Корландриль, склонный поддаться иногда опрометчивому порыву, не мог не увидеть плюсов в том, что такое решение будет хорошо взвешенным.