Из жизни насекомых - Чапек Карел. Страница 17
Дровосек. А нам-то чем худо? Лишь бы всегда было к чему приложить руки.
Школьница (с ранцем за плечами выходит справа). Хвала господу богу.
Дровосек. Во веки веков!
Тетка. Во веки веков!
Школьница проходит.
Дровосек. До чего кругом хорошо, а, тетя? Словами не опишешь!
Голос школьницы (за сценой). Хвала господу богу!
Мужской голос. Во веки веков!
Тетка. Погожий будет денек.
Путник (выходит из леса). Добрый день!
Тетка. Добрый день!
Дровосек. Счастливый, добрый день!
Занавес
Дополнение для режиссера
В эпилоге Путник тождествен Бродяге. Если режиссер ощущает потребность смягчить концовку, он может использовать нижеследующий вариант (после ухода слизняков). Пауза. Рассвет. Пробуждаются птицы. Слышен стук топора.
Бродяга (просыпается). Стук?.. Стук! Раны Христовы! (Садится.) Что это?
Тишина.
Ну, и дурной сон мне приснился!
Стук топора.
Первый голос. Ах, боже!
Второй голос. Да все ничего, быть бы только живу!
Бродяга
Да, лишь бы жить!.. Так, значит, я не умер?!
И, значит, ничего такого не стряслось?..
Что видел – видел!.. Но еще вопрос,
не сон ли все это безумье?..
Да хоть бы и не сон… Что за беда!
Я жив, и вы, ейбогу, хоть куда!
Чего ж еще?!
(Пауза.)
Жизнь продолжается, – трынтрава!
Пусть мотыльковая!.. Ну и что же?!
Как бы там ни было – жизнь жива!
И ничто и никто ее не уничтожит!
Что там тужить?
Нужно – жить!
Первый голос. Ох, и уморился я.
Второй голос. Помалкивай, было бы чем занять руки.
Бродяга
Вот именно!.. Лишь бы дело нам!
И у жизни хлопот полон рот!
Словно что-то еще не доделано,
словно что-то куда-то зовет…
Человек ли ты, мошка, – мы затем и живем,
чтоб жила вся земля, все живое кругом!
А работы всегда по горло!
Выходят оба дровосека.
Первый дровосек. Доброе утро, папаша!
Второй дровосек. Работа нужна?
Бродяга. Что?
Первый дровосек. Ну, ищете работу?
Бродяга
Я все время чего-то ищу, с юных лет наблюдаю старательно.
Смысла жизни ищу, – и жизнь одаряет вниманьем искателя.
Поглядите на эти живые шеренги, на этот размах!
Жизнь, пожалуй, сама в себе что-то ищет,
потому и не станет вовеки нищей.
Не позволит себя погубить, хоть и губит себя сама…
Губит, – но продолжается,
словно ждет от себя чего-то и сама себе поражается.
Лучшего ждет!..
Может, я и работу ищу!..
Первый дровосек. Хотите нам подсобить? Бродяга. Что?
Второй дровосек. Ну, помочь нам рубить лес. Бродяга. Помочь?
Первый дровосек. Так ведь если б люди не помогали друг другу…
Бродяга
Верно сказано! Помогать – это долг!
Пока помогаешь, – не все потеряно!
И себя не теряешь,
видя, как мается мир и блуждает от века…
Пока человеку можно помочь, –
не осуждай человека!
Второй дровосек. Так что, пошли с нами?
Бродяга. Пошли!
Входит Путник.
Путник. Доброе утро. На работу, что ли?
Первый дровосек. Да, на работу.
Второй дровосек. Как и каждый день.
Путник. А до чего хорошо сегодня!
Бродяга. Да, погожий будет денек.
Путник. Ну, так счастливо! Добрый день!
Первый дровосек. Добрый день!
Бродяга. Добрый день.
Весь мир. Счастливый добрый день! Счастливый… добрый день!
Занавес
Примечания
(1) Замысел комедии «Из жизни насекомых» возник у братьев Чапеков в 1919 году при чтении книг французского энтомолога ЖанаАнри Фабра (1823–1915) «Жизнь насекомых» и «Энтомологические воспоминания». Идея пьесы, замысел второго действия и образ Бродяги принадлежат Иозефу Чапеку, замысел первого и третьего действия – Карелу. Комедия была опубликована осенью 1921 года в издательстве «Авентинум». Премьера ее состоялась 3 февраля 1922 года в брненском Национальном театре. 8 апреля 1922 года пьеса была поставлена на сцене пражского Национального театра.
Братья Чапеки многократно полемизировали с безнадежно пессимистическим толкованием комедии: «Правда, огорчительно видеть изображение и аналогию человеческой жизни в тщетной суете мотыльков, жуковнавозников, муравьев или сверчков; но существует и более светлая сторона картины, где зритель может увидеть человеческую жизнь в лучшем свете, главным образом в нашем Бродяге, роль которого заключается в стремлении к знанию и пониманию, в поисках высших форм жизни и готовности, если нужно, принять смерть на пути к истине. […] Не позволяйте, однако, внушить себе взгляд, что жизнь блуждающего, ищущего истину Бродяги пессимистична. Его жизнь была безутешной, потому что в пьесе он одинок… И это наша пессимистическая ошибка, ибо и мы создавали эту пьесу в одиночестве; но если бы Бродяга сознавал, что в других лесах – например, американских – другие Бродяги тоже блуждали в поисках, он умер бы, испытывая большее чувство облегчения, и завещал бы им свою бесконечную тоску по истине» (О пессимизме пьесы «Из жизни насекомых». Открытое письмо братьев Чапеков Оуэну Дейвису, опубликованное в газете «НьюЙорк геральд», 1923, 9 марта) [К. Сареk Divadelnikem proti sve vůli. Praha, 1965, s. 311.].
Еще до премьеры на сцене пражского Национального театра авторы написали альтернативный вариант эпилога, который под названием «Дополнение для режиссера» вошел в третье книжное издание пьесы (осень 1922 г.).
О причинах, побудивших предложить режиссерам альтернативный вариант эпилога, братья Чапеки писали: «[…] критика получилась более беспощадной, чем задумали авторы; оказалось, что возвращение к простой человеческой жизни, которое они предприняли в эпилоге, не сглаживает в спектакле мучительного впечатления от предшествующих обвинений. А эпилог, несмотря ни на что, должен был в какойто степени дать зрителю внутреннее освобождение от вынесенного ему безжалостного приговора; должен был пробудить в нем сознание того, что он человек, а не насекомое и что человеческая жизнь, вопреки всему, учит доверию и радости. Авторы этого не достигли и потому написали другой вариант конца, где Бродяга пробуждается от кошмарного сна о насекомых и перестает критиковать человека, так как видит, что лучше и проще подать ему руку помощи; ведь „…пока человеку можно помочь, нет оснований судить его“» [К. Чапек. Об искусстве, с. 68.].
Русский перевод пьесы «Из жизни насекомых» впервые был опубликован в «Библиотеке драматурга» (М., «Искусство», 1959 г.). В настоящем издании перевод дается с исправлениями, внесенными редколлегией настоящего Собрания сочинений. Перевод стихов в пьесе принадлежит И. Инову.