СверхНОВАЯ правда Виктора Суворова - Хмельницкий Дмитрий Сергеевич. Страница 34

Причем в рассматриваемой статье говорилось, что «в трудах ряда видных советских и иных теоретиков тех лет вопрос о соотношении наступательных и оборонительных средств прорабатывался весьма глубоко». И отмечалось, что именно в конце 20-х — начале 30-х годов в теории военного дела произошел важный перелом. До него основным оружием были станковые пулеметы, скорострельная артиллерия и инженерные средства (мины, окопы, колючая проволока и т. д.). Но все они более эффективны при обороне. И прорвать такую оборону оказывалось очень трудно. Что привело к проблеме так называемого «позиционного тупика». Но военными теоретиками в разных странах продолжался поиск средств его преодоления (в каких — в статье не указано, на самом деле — в первую очередь в Англии). То есть активно искали новые формы и средства обеспечения именно «наступательных операций, преодоления сильной обороны».

И они были найдены. В статье отмечается, что «главную роль при этом были призваны сыграть, конечно, крупные массы танков, штурмовая и бомбардировочная авиация». Причем эта идея в разных странах возникла якобы независимо. Ведущими советскими теоретиками названы — В. К. Триандафилов, М. Н. Тухачевский, Е. А. Шиловский, А. К. Ко — ленковский, которые и разработали теорию «глубокой операции». Ее суть заключалась в том, чтобы на определенном участке фронта собрать крупные мобильные соединения (танков, мотопехоты, конницы и самолетов) и кинуть их в стремительный прорыв заранее подавленной обороны противника. А прорывать должна пехота с артиллерией. Таким образом, для применения новой тактики требовалась массовая замена в армии лошади на мотор с броней (и с крыльями). В статье указывается, что «аналогичные разработки имелись и в Германии, а также в ряде других государств».

И вполне справедливо отмечается, что «массовое использование во Второй мировой войне средств прорыва и развития успеха — танков, самоходной артиллерии, авиации, подводных лодок и авианосцев — с самого начала придало активный наступательный характер войне на земле, в воздухе и на море. Сочетание танка со штурмовиком и пикирующим бомбардировщиком превратилось в ходе войны в ее решающий тактический фактор».

Другими словами, деление оружия на оборонительное и наступательное имеет смысл. По крайней мере сравнением количеств тех или иных типов оружия. Как бы ни пытались отрицать эту идею некоторые историки. Действительно, одно дело иметь 500 танков, а другое — 32 ООО. Но вот далее в статье дается абзац, малопонятный непосвященному. Оказывается, некая «передовая военная мысль в союзе с пацифистскими силами» накануне конференции 1932 г. отрабатывала идею качественного разоружения, так как одним сокращением количества якобы проблему не решить. «Английский военный теоретик Б. Лиддел-Гарт…, один из идеологов наступательной механизированной войны, решил «удушить свое собственное детище». Он начал пропагандировать такую концепцию разоружения, которая уничтожала бы саму военно-техническую основу проведения крупных наступательных операций. А для того, чтобы обеспечить перевес за средствами и возможностями обороны, теоретик выдвинул предложение запретить и уничтожить тяжелую артиллерию, танки и бомбардировочную авиацию».

Что это за «передовая военная мысль»? В какой стране? Кто такой Б. Лиддел-Гарт? Он является «идеологом» только в Англии? Или вообще в мире? Что означает «наступательная механизированная война»? Это вариант советской «глубокой операции»? А кто у кого ее «позаимствовал»? Развивались независимо и параллельно? Есть ли где-то более подробное описание, как эта теория «мехвойны» создавалась?

В статье эти вопросы не рассматриваются. Конференция же так и не пришла к каким-то решениям, и гонка вооружений продолжалась. Некоторые страны не посчитали нужным пойти на компромиссы. В частности, СССР и Германия.

Возвращаясь к теории, можно задать и такой вопрос: можно ли «наступательное» оружие применять в обороне? И как быть с расчетом количества нового оружия? Например, только для обороны. Допустим, в стране построено N военных заводов. Они произвели Y штук вооружения. И для обороны его должно хватить. Что делать дальше? Заводы остановить? Поменять им профиль, и пусть они производят что-то мирное, например лучшие в мире стиральные машины? Или продолжать производство вооружений? В каких пропорциях? Только взамен старых, которые отправлять на переплавку? Или для экспорта? Или продолжать копить себе? Для чего? На случай полезного наступления («исключительно против агрессора!»)? А если тот так и не появится на границе?

Конечно, никакой действующий полномочный политик не будет открыто объявлять, что оружие копится для каких — то плановых наступлений. «Исключительно для обороны!» Но отсюда может возникнуть и тема честности того, о чем говорят политики.

Исполнилось?

Наврали?

Поэтому «научно» принимать на веру различные политические объяснения историку нежелательно. Но вполне важно их учитывать. Ибо они могут помочь в понимании движущих мотивов тех или иных событий. Особенно, в понимании действий высших политических руководителей.

Предварительные соображения

Например, 22 июня 1941 г. на СССР якобы неожиданно начинается вооруженное нападение его соседа по западной границе. В первую очередь «неожиданным» оно оказалось для советского политического руководства. Хотя, по другим данным, неожиданности не могло быть в принципе. Во-первых, военное столкновение с любым капиталистическим соседом в СССР ожидалось уже давно. И относиться к нему советская пропаганда должна была иначе: «наконец — то на нас напали!», «а мы о чем говорили?». Ибо советское политическое руководство задолго до того июньского дня неоднократно предупреждало об угрозе империалистов «сровнять СССР с землей». Во-вторых, военные приготовления конкретно Германии тоже были замечены массой информаторов. Но все равно немецкое нападение почему-то оказалось неожиданным! Странно, однако!

То есть уже видно, что что-то не вяжется в объяснениях, не просматривается политическая логика. Странная она какая-та. И вариантов возникает два: или объяснения неправильные, или должно существовать что-то такое, в рамках которого эта самая «политическая логика» имеется. Но получается, что долгие годы ее почему-то скрывали. Почему? Есть риск обнаружиться «аморальному тезису: цель оправдывает средства»? То есть на словах говорили про одно, а подразумевалось нечто другое? Ошиблись кадры, которые расставляла эта самая высшая власть? Действительно, задача их подбора и расстановки существовала и проводилась всегда и везде. Вон, например, светлейший князь (1707) Меншиков Александр Данилович, русский гос. и военный деятель, граф (1702), генералиссимус (1727), (сын придворного конюха) в свое время упустил контроль над влиянием на своих начальников, вот и отправили они его в Сибирь, в поселок Березово Тюменской области (на пенсию). И его место занял кто-то другой. Это понятно.

Непонятно другое. Любые кадры на госслужбе не могут пороть отсебятину. Они должны выполнять планы и приказы. В достижение ранее определенных целей. И до 22 июня 1941 г. советское политическое руководство просто обязано было разрабатывать различные методы достижения неких конкретных целей! Иначе для чего оно существовало вообще? Штаны протирать (с лампасами)? В подкидного дурака бились на заседаниях Политбюро? Или же что-то обсуждали серьезно? Какие планы? (Производства тех же «мигов»). А зачем? Ведь нельзя же разрабатывать МЕТОДЫ достижения целей, не имея этих самых ЦЕЛЕЙ!

Но была и проблема. Не все процессы поддаются планированию. Планы по внутренней политике можно было разрабатывать вполне конкретно. А вот касательно политики внешней не все зависело только от советских начальников. Там действовали и другие «высшие главковерхи» других стран со своими экономиками и армиями. И оставалось товарищу Сталину либо только наблюдать за их деяниями и лишь реагировать постфактум, или и самому оказывать на них влияние.