ПОД НЕМЦАМИ. Воспоминания, свидетельства, документы - Александров Кирилл Михайлович. Страница 17

Наши встречи с благородным фельдкомендантом, полковником и бароном продолжались, и взаимное доверие раз от разу росло. Однако заметных реальных результатов от этого не было. Наш подопечный, арестованный с советскими листовками, был переведен из Гестапо в военную тюрьму. Его не били и не допрашивали даже, но и не выпускали на свободу. Комендант хмурился и бурчал: «Сложное дело, сложное дело». А что в нем было сложного? Целая серия докладных записок была отправлена нами через фельдкомендатуру в Берлин, но никакого ответа на них не последовало. При вопросах на эту тему фельдкомендант махал неопределенно рукой и цедил сквозь зубы: «Там у них тысячи подобных записок сложены…»

Относительно системы использований бывших коммунистов в гражданском управлении на занятой территории мы постепенно выведали у него следующее: партия была за использование, армия — против. Спор по этому поводу в высших сферах все больше и больше разгорался, а с мест все чаще и чаще поступали в центр сведения, вполне подтверждающие наши слова. Симпатии самого коменданта были в этом вопросе явно на нашей стороне, но положение вещей в городе от этого не менялось.

Мы рассказали фельдкоменданту, что кое-где по деревням жители для защиты от парашютистов и зарождающегося «партизанского движения» пытаются организовать самоохрану. Это вызвало с его стороны самый живейший интерес и сочувствие. Но вооружать мужиков он не видел абсолютно никакой возможности: «Я вижу, вы хотите, чтобы Гестапо сделало из меня главного партизана», — шутил он. Так и стояли наши воинственные мужички по ночам вокруг деревень, прикрывая свои контрабандные винтовки от «дурного глаза» одной только темнотой и рискуя одновременно получить или партизанскую пулю спереди, или визит карательного отряда — сзади. Это казалось каким-то символом исторической России вообще, которая вот уже тысячу лет честно и самоотверженно стояла на часах между неистовым Востоком и холодно-жестоким Западом. В серьезную опасность партизанского движения [105] тогда не верил никто из немцев: не верил даже наш относительно разумный фельдкомендант, который в других случаях был склонен более внимательно прислушиваться к чужому мнению.

Между тем город продолжал жить своей странной, ненормальной жизнью военного времени в условиях иностранной оккупации. В силу совершенно исключительной, небывалой еще политической ситуации и эта жизнь, и эта оккупация настолько не походили на всякую другую жизнь и на всякую другую иностранную оккупацию, что для понимания ее (а вместе с ней — и всей современной России) обычные человеческие мерки абсолютно не годились.

Чтобы дать хоть какую-то возможность всякому «непосвященному» составить себе собственное, более или менее обоснованное представление о том, что происходило в полоцком микрокосмосе весной и летом 1942 года, мы постараемся перечислить ниже все главнейшие события того времени, особенно волновавшие умы и сердца. Анализ и оценку их мы предоставляем читателю. Но во избежание грубых ошибок последний должен предварительно отрешиться от очень многих общепринятых в так называемом культурном обществе взглядов и представлений.

1. Однажды, еще очень ранней весной, немецкий военный чиновник зашел по ошибке во время обеденного перерыва в помещение банка. Увидев его, писавшая на машинке девушка быстро выдернула работу и как-то уж слишком опасливо спрятала ее в стол. Чиновнику показалось это подозрительным. Он вышел на улицу, а через несколько минут вернулся обратно вместе с уличным патрулем. Оказалось, что машинистка размножала советскую инструкцию по принудительной мобилизации крестьян в партизанские отряды. Машинистка и начальник банка были тут же арестованы. Переводчик банка, который в эту минуту был в отсутствии, в тот же день бежал из города.

2. Служащий городской полиции, переодетый партизаном, пришел ночью к одному из пригородных крестьян и, угрожая оружием, потребовал письменного согласия работать на стороне Советов. Крестьянин против воли подписал готовую бумажку, а на утро прибежал в город к о. Иоанну за помощью и советом. Мы направили его в фельдкомендатуру. Там его допросили и оставили временно при рабочей команде. На другой день Гестапо явилось в деревню за мужиком. Не найдя его дома, власти чуть-чуть не расстреляли его жену и детей. Смилостивившись, они все же подожгли хату, а жену сбежавшего крестьянина, его соседа и деревенского старосту арестовали. Скандал получился страшный. Неприятности из-за него между Гестапо и фельдкомендатурой продолжались несколько месяцев. Кончилось дело, однако, ничем, если не считать сгоревшей хаты. Из людей не пострадал никто — ни сам «партизан», ни его семья, ни полицейский-провокатор.

3. В самую распутицу в городскую больницу из деревни Россоно, расположенной в 25–30 километрах от Полоцка, привезли «на излечение» трех женщин — мать и двух дочерей. У матери были отрезаны груди и выколоты глаза, у девушек были отрублены ноги выше колена. Все три, конечно, очень скоро скончались в страшных мучениях, ибо у них, кроме того, были отбиты все внутренности. Это была семья крестьянина, которого незадолго перед тем партизаны попытались насильно взять к себе в отряд. Крестьянину удалось обмануть начальника отряда и бежать к родственникам в город. В наказание за бегство, а главное «чтобы и другим было неповадно», партизаны зверски расправились с его семьей.

4. В марте на Полоцк был сделан большой налет советской авиации. Город, совершенно засыпанный снегом, сливался во мраке с окружающей равниной, а на небе были развешаны зловещие «лампады» осветительных ракет, которые медленно спускались на парашютах. В разгар бомбежки, когда сильные фугасные бомбы беспорядочно падали на огромные пустыри и на оставшиеся от пожара немногочисленные жилые дома, в окнах большого каменного здания ортскомендатуры, стоявшего на высоком берегу Западной Двины, вспыхнул яркий электрический свет. Кто-то повернул, очевидно, выключатель в комнате с незавешанными окнами, и верхний этаж здания сиял, как фонарь. Немецкие часовые, которые во время бомбежки предпочитают обыкновенно сидеть в укрытии, не сразу заметили с земли этот свет. Зато самолеты ринулись на огонь со всех сторон. Свет был, в общем, все-таки довольно быстро потушен, зато бомбы еще в течение целого часа ложились около ортскомендатуры. Последнюю, очевидно, спасло высившееся рядом здание бывших Иезуитских коллегий, занятое под немецкий лазарет, а также громада Николаевского кафедрального собора, расположенного на той же площади. Комендатура совершенно тушевалась рядом с ними. И бомбы попадали в госпиталь, в собор, в реку, на площадь, но только не в комендатуру. Причина несвоевременной иллюминации не была выяснена, но с той поры во время воздушной тревоги стали выключать ток сразу во всем городе прямо с электростанции.

5. В связи с участившимися визитами парашютистов и партизан в отдаленные деревни и непринятием немцами действительных мер для охраны и защиты от них населения, началось массовое бегство крестьян в город. Весной они наводняли со своими семьями улицы Полоцка, не находя для себя ни крова, ни работы. От полной безвыходности своего положения они начали добровольно записываться на работу в Германию. Около биржи труда, где шла запись, и на вокзале железной дороги, где происходила погрузка в вагоны, целыми неделями стояли очереди в десятки и сотни человек. Немцы были этим очень довольны.

6. Ранним июньским утром к дому, где жил один из младших врачей городской больницы, хирург по специальности, подъехала подвода. Врача просили оказать срочную помощь опасно больному крестьянину в пригородной деревне. Врач собрал инструменты и отправился. К вечеру он не вернулся. Так его больше никто и не видал. Нарождающиеся партизанские отряды постепенно обзаводились собственным медицинским персоналом. Но на немцев подобные случаи по-прежнему производили удивительно малое впечатление.

7. С наступлением темноты в городе по ночам время от времени были слышны сильные отдаленные взрывы. Это партизаны взрывали полотно железной дороги. Зимой этого совсем не было. Немцам пришлось пустить для охраны полотна подвижные патрули, кроме того, они из предосторожности стали всегда прицеплять перед паровозом по две порожних платформы. Крупная катастрофа от взрыва поезда в течение лета 1942 года мне известна только одна. Тогда целую ночь и весь последующий день возили раненых в полоцкий военный госпиталь, единственный между Витебском и Двинском. Что же касается взрывов полотна, не имевших серьезных последствий, то к концу лета они имели место почти каждую ночь.