Комната Джованни - Болдуин Джеймс. Страница 26

Бремя его спасения было возложено на мои плечи, и я изнемогал под этой тяжестью.

А деньги, меж тем, таяли, хотя вроде бы мы и тратили немного. Каждый раз утром Джованни спрашивал меня, стараясь подавить сильную озабоченность в голосе:

– Ты зайдешь сегодня в американское агентство?

– Конечно, зайду, – отвечал я.

– Думаешь, сегодня придут деньги?

– Кто его знает.

– И что только они делают с твоими деньгами в Нью-Йорке?

В агентство я не пошел, а отправился к Жаку и занял у него еще десять тысяч франков. Я сказал ему, что мы с Джованни испытываем материальные затруднения, но скоро из них выкарабкаемся.

– Очень мило с его стороны, – сказал Джованни. – Иногда он бывает милым и добрым.

Мы сидели в открытом кафе неподалеку от Одеона. Я смотрел на Джованни и думал, что было бы хорошо, если бы я мог сбыть Джованни Жаку.

– Ты о чем думаешь? – спросил он.

На секунду мне стало страшно, а потом стыдно.

– Думаю, хорошо бы смотаться из Парижа.

– И куда бы ты хотел податься?

– Сам не знаю. Куда-нибудь. Тошнит от этого города, – сказал я вдруг с такой злобой, что мы оба удивились. – Я устал от этой свалки старых камней, устал от чертовых самодовольных французов. Все, к чему ты здесь прикасаешься, разваливается у тебя в руках, превращаясь в пыль.

– Да, – серьезно сказал Джованни, – это точно.

Он пристально наблюдал за мной. Я силился смотреть ему в глаза и улыбался.

– А тебе хотелось бы смотаться отсюда, хоть ненадолго? – спросил я.

– Ай, – воскликнул он, подняв руки с покорным и насмешливым видом, словно защищался от моих слов ладонями. – Я хочу туда, куда ты. А к Парижу я не очень привязан, не в пример тебе. Он мне никогда особенно не нравился.

– Может, – начал я, сам еще не зная, что предложить, – нам поехать в деревню или в Испанию?

– Ага, – укоризненно протянул он, – соскучился по своей возлюбленной?

Я почувствовал себя виноватым, разозлился, раздираемый любовью к нему и угрызениями совести. Хотелось дать ему в зубы и в то же время обнять его и утешить.

– Особого смысла ехать в Испанию нет, – вяло отозвался я, – разве что посмотреть на нее, вот и все. А жизнь в Париже нам не по карману.

– Ладно, – добродушно сказал он, – поедем в Испанию. Может, она напомнит мне мою Италию.

– А почему бы нам не отправиться в Италию, а тебе не заглянуть домой?

– Не думаю, что у меня есть там дом, – улыбнулся Джованни. – Нет, в Италию меня не тянет. Тебе же не хочется в Штаты?

– Нет, я поеду в Штаты, – скороговоркой выпалил я, и Джованни строго посмотрел на меня. – Даже думаю обязательно поехать туда в самое ближайшее время.

– В самое ближайшее время, – повторил он. – Беда тоже придет в самой ближайшее время. – Почему беда? Он улыбнулся.

– Почему? Вот приедешь домой и увидишь, что прежнего дома нет и в помине. Тогда твоей тоске не будет конца. А пока ты в Париже, ты можешь все время думать: «Когда-нибудь я вернусь домой».

Он поиграл моим большим пальцем и усмехнулся: «N'est-cepas?»

– Потрясающая логика! – сказал я. – Выходит, по-твоему, меня тянет домой, только пока я отсиживаюсь тут?

– Конечно, разве нет? – засмеялся он. – Человек не дорожит своим домом, пока живет в нем, а когда уезжает, его все время тянет туда, но пути назад нет.

– По-моему, – сказал я, – эту старую песню мы уже слыхали.

– Что поделаешь!- сказал Джованни. -Ты наверняка еще не раз ее услышишь. Знаешь, она из тех песен, которую тебе обязательно когда-нибудь споют.

Мы поднялись и направились к выходу. – А что, если я заткну уши? -спросил я. Он промолчал.

– Ты мне напоминаешь чудака, который предпочел сесть в тюрьму, потому что боялся угодить под колеса автомобиля.

– Да? – резко спросил я. – По-моему, этот чудак больше смахивает на тебя. -Что ты Имеешь в виду? – Твою комнату, твою омерзительную комнату, в которой ты заживо себя замуровал.

– Замуровал? Прости меня, но Париж – не Нью-Йорк и дворцов для таких, как я, тут нет. Или ты полагаешь, что мне нужно жить в Версале?

– Но есть же… есть же на свете другие комнаты? – сказал я.

– Ca ne manque pas, les chambres. Комнат всюду хватает: больших и маленьких, круглых и квадратных, мансард и в бельэтаже – любые, на выбор. В какой же комнате, по-твоему, должен жить Джованни? А знаешь ты, сколько я намучился, прежде чем нашел эту комнату? И потом, с каких это пор ты, – он остановился и ткнул меня пальцем в грудь, – терпеть не можешь эту комнату? Со вчерашнего дня, или она тебе всегда была противна? Dis-moi.

– Не то, что я ее терпеть не могу, – пробормотал я, глядя ему в глаза, – и вообще я не хотел оскорбить тебя в твоих лучших чувствах.

Его руки безжизненно повисли. Глаза расширились, и он захохотал.

– Оскорбить меня в лучших чувствах! Ты уже говоришь со мной, как с чужим, с истинно американской учтивостью.

– Я просто хотел сказать, дружочек, что нам пора переехать.

– Пожалуйста, хоть завтра. Переберемся в гостиницу. Куда угодно. Le Crillon peut-etre?

Я молча вздохнул, и мы пошли дальше.

– Я знаю, – взорвался он, – знаю, к чему ты клонишь. Хочешь уехать из Парижа, уехать из этой комнаты. Ах, какой ты недобрый человек! Comme tu es mйchant!

– Ты меня не так понял, – сказал я, – совсем не так!

– J'espere bien, – мрачно ухмыльнулся он.

Потом, когда мы пришли домой и принялись укладывать в мешок вынутые из стены кирпичи, Джованни спросил меня:

– А от этой своей Хеллы ты давно ничего не получал?

– Почему давно? – сказал я, не смея поднять на него глаза. – Думаю, не сегодня – завтра она вернется в Париж.

Джованни поднялся с пола – он стоял посреди комнаты, прямо под лампочкой, и смотрел на меня. Я тоже встал и усмехнулся, хотя вдруг почувствовал необъяснимый испуг.

– Viens m'embrasser – сказал Джованни.

Я заметил, что у него в руке кирпич, и у меня тоже. На миг мне показалось вполне вероятным, что, если я сейчас же не подойду к нему, мы забьем друг друга до смерти этими кирпичами. Но я не мог сдвинуться с места.

Мы не сводили друг с друга глаз, нас разделяло узкое пространство, которое было как заминированное поле, и взрыв мог произойти в любую минуту.

– Подойди же, – сказал Джованни.

Я бросил кирпич и подошел к нему. В ту же секунду я услышал, как у него из рук выпал кирпич.

В такие минуты я остро чувствовал, что мы последовательно и медленно, но верно убиваем друг друга.

Глава IV

Наконец пришла долгожданная весточка от Хеллы, где она сообщала, когда и в котором часу приедет в Париж. Джованни я ничего не сказал, просто ушел один из дома и отправился на вокзал встречать невесту.

Я надеялся, что, когда увижу Хеллу, во мне произойдет что-нибудь неожиданное и знаменательное, что-нибудь такое, что поможет понять, на каком я свете и что теперь со мной будет. Но ничего сверхъестественного не произошло. Я первый заметил Хеллу и залюбовался ею – вся в зеленом, с чуть подстриженными волосами, загорелая, с еще более ослепительной, чем прежде, улыбкой. В эту минуту я любил ее, как никогда.

Увидев меня, она замерла как вкопанная, по-мальчишески широко расставив ноги и скрестив руки на животе. Она вся сияла. Секунду мы просто смотрели друг на друга.

– Eh bien, t'embrasse pas ta femme? – сказала она.

Тут я заключил ее в объятья, и что-то во мне оборвалось. Я был страшно рад ее видеть.

Наконец-то мои руки крепко обнимали Хеллу и приветствовали ее возвращение в Париж. Она с прежней ловкостью устроилась в них, и почувствовав, что Хелла совсем рядом, я понял, что без нее мои руки все это время были пусты. Я прижимал ее к себе под высоким мрачным навесом, а вокруг суетилась беспорядочная людская масса, фыркал и отдувался паровоз. Хелла пахла морем, ветром, и я чувствовал, что ее на зависть полное жизни тело поможет мне раз и навсегда покончить с прошлым.

Она вырвалась из моих рук. Глаза ее увлажнились.