Современная американская повесть - Болдуин Джеймс. Страница 140

На ней, на моей матери, зеленое летнее платье и широкополая зеленая матерчатая панама, сумка висит через плечо, в руке чемоданчик; она разглядывает открывшуюся перед ней картину.

Первое ее впечатление — что все тут между собой родственники. И это впечатление создается не внешним обликом людей, не общим языком, а тем, как они разговаривают между собой. Тут много цветных разных оттенков, но в Сан-Хуане, во всяком случае в аэропорту, никому до этого дела нет. Кто ни откроет рот, все не говорят, а кричат криком — иначе тебя не услышат, а им всем обязательно нужно, чтобы их слышали. Невозможно понять, кто тут улетает, кто прилетел. Люди целыми семьями неделю за неделей живут в аэропорту со всем своим барахлом, сваленным тут же в кучу, хотя, по наблюдениям Шерон, горы этого барахла не так уж и велики. А ребятишкам аэропорт кажется еще одним, особенно интересным, местом для игр.

Задачи, стоящие перед Шерон, вполне конкретны и серьезны. Так как нельзя допустить, чтобы ее усилия пропали даром, она должна придать своей персоне значительность, а ключ к этому — соучастники. Люди видят то, что им хочется видеть, или на худой конец то, что вы им внушите. Разбираться, кто вы, что вы или зачем вы, им ни к чему.

Одна только Шерон знает, что она моя мать, одна только она знает, что ей нужно в Сан-Хуане, где ее никто не встретил. До того, как начнутся всякие домыслы по этому поводу, ей надо дать потом смотрит на Шерон. Ее взгляд убеждает Шерон, что Хэй-Америки — и, к сожалению, не говорит по-испански.

Шерон подходит к справочному бюро, останавливается там и с несколько настоятельной улыбкой спрашивает одну из девиц за барьером:

— Вы говорите по-английски?

Желая показать, что она и в самом деле знает английский, девица поднимает на нее глаза, готовая помочь всем, чем только сможет.

Шерон протягивает ей адрес гостиницы. Девица читает его, потом смотрит на Шерон. Ее взгляд убеждает Шерон, что Хэйуорд отнесся к ней очень внимательно и позаботился о том, чтобы забронировать ей номер в гостинице приличной и с почтенной репутацией.

— Простите, что беспокою вас, — говорит Шерон, — но я не говорю по-испански, а вылететь сюда мне пришлось неожиданно, и меня здесь никто не встретил. — Она делает паузу, ничего больше не объясняя. — Машину я водить не умею. Нельзя ли здесь взять какую-нибудь напрокат и чтобы с шофером, а если нет, тогда, может, вы скажете, как мне найти такси? — Шерон беспомощно поводит рукой в ту сторону, где кишит народ. — Сами видите!

Она улыбается, и девица тоже улыбается. Девица снова читает бумажку и, сощурившись, оглядывает зал аэропорта.

— Одну минутку, сеньора, — говорит она.

Снимает телефонную трубку с рычага, распахивает дверцу барьера, затворяет ее за собой и исчезает.

Появляется она очень быстро с юнцом лет восемнадцати.

— Вот шофер такси, — говорит девица. — Он вас отвезет, куда вам нужно. — Она читает адрес вслух и возвращает бумажку Шерон. И улыбается. — Надеюсь, вы останетесь всем довольны, сеньора. Если вам что-нибудь понадобится… вы разрешите? — И протягивает Шерон свою визитную карточку. — Если что-нибудь понадобится, прошу вас, не стесняйтесь обратиться ко мне.

— Спасибо, — говорит Шерон. — Большое вам спасибо. Вы просто замечательная.

— Какие пустяки! Хайме, — начальственным тоном говорит она, — возьми чемодан этой леди.

Хайме так и делает, и Шерон прощается с ней и уходит следом за Хайме.

Шерон думает: «Один в мою пользу», и ей становится страшно.

Но решение надо принимать быстро. По дороге в город она думает, что надо поладить с Хайме, раз уж он ей попался, и положиться на него во всем или сделать вид, будто полагаешься. Хайме знает город и хорошо ведет машину. Правда, он ужасающе молод. Но это может даже оказаться плюсом. Был бы постарше, поопытнее, пожалуй, начал бы артачиться, спорить. Она решает, что прежде всего ей надо произвести разведку в ночном клубе, повидать Пьетро, а может, даже и Викторию, не вступая с ними в разговоры. Но одинокой женщине, что черной, что белой, войти в ночной клуб без провожатого не так-то просто. Кроме того, кто его знает, этот ночной клуб, может, там и публичный дом. Единственное, что ей остается, это разыгрывать из себя наивную американскую туристку. Но она черная, а это Пуэрто-Рико.

Только она одна знает, что она моя мать и скоро станет бабушкой; только она одна знает, что ей уже за сорок; только она одна знает, что ее сюда привело.

Такси подъезжает к гостинице, и она дает Хайме на чай. Потом, когда он вносит ее чемодан в вестибюль, она спохватывается и смотрит на часы.

— Ах, боже мой! Ты не подождешь меня минутку, пока я не зарегистрируюсь? Вот не думала, что так поздно! Мне надо встретиться с одним человеком. Я ненадолго. Коридорный отнесет мой чемодан в номер. Ну как, подождешь?

Цвет лица у Хайме сероватый, глаза блестящие, а улыбка хмурая. Эта странная североамериканская леди очень заинтересовала его — заинтересовала потому, что, хотя он знает по собственному, увы, печальному опыту, что у нее, наверно, какие-нибудь неприятности, а уж тайна-то наверняка есть, все-таки ничего дурного она с ним не сделает. Эта леди почему-то нуждается в нем, вернее, в его такси, но почему — это ее дело. Он не знает, что ему это известно, такая мысль еще не проникла в его мозг, но он знает, что это мать. Мать есть и у него. Мать он всегда узнает, И опять же, сам не зная, что знает: сегодня вечером он ей понадобится. Его учтивость так же подлинна, как и ее беда. И он с достоинством говорит, что, конечно, отвезет сеньору, куда она пожелает, и будет ждать ее там, сколько ей угодно.

Шерон немножко обманывает Хайме. Она регистрируется у портье, поднимается наверх в лифте вместе с коридорным и дает ему на чай. Она не может решить, идти ли ей в шляпе или без шляпы. Вопрос этот весьма прост и в то же время весьма серьезен. Такие ей никогда не приходилось решать. Дело в том, что она выглядит моложе своих лет. Она снимает шляпу. Снова надевает. Как она в шляпе — моложе или старше? Сколько ей лет (сколько бы ни было), на столько она и выглядит, но это дома, потому что там все знают ее возраст. И выглядит она так потому, что она там в своей обычной роли. Но сейчас, в чужом городе, впервые за двадцать лет ей надо войти в ночной клуб одной. Она надевает шляпу. Снимает. Чувствует, что нервы у нее, того и гляди, сдадут, и швыряет шляпу на ночной столик, растирает себе лицо холодной водой, как некогда растирала и мне, надевает белую кофточку с высоким воротником, черную юбку и черные на высоких каблуках туфли, свирепо зачесывает волосы назад, закручивает их узлом на затылке и накидывает на голову и на плечи черную шаль. Все это делается для того, чтобы выглядеть пожилой дамой. А получилось, она совсем юная. Шерон чертыхается. Но такси-то ждет. Она хватает свою сумочку, бежит к лифту, быстро проходит через вестибюль и садится в такси. Судя по блестящим глазам Хайме, она теперь настоящая туристка — янки или по-здешнему — гринго.

Ночной клуб находится на бывших задворках, чтобы не сказать на болоте, где сейчас построен приютивший его огромный отель. Отель поистине безобразен, от этого здания разит такой кричащей безвкусицей, такой непроходимой тупостью и вопиющей наглостью, что при взгляде на него даже вульгарность кажется верхом навсегда утраченного изящества. Теперь Шерон по-настоящему напугана, руки у нее дрожат. Она закуривает сигарету.

— Мне надо найти тут одного человека, — говорит она Хайме. — Я не задержусь.

В эту минуту ей и в голову не приходит, что всей полиции Пуэрто-Рико не согнать сейчас Хайме с места. Шерон стала его собственностью. Он знает: с этой леди стряслась большая беда. И беда не какая-нибудь там заурядная, потому что она настоящая леди.

— Пожалуйста, сеньора, — с улыбкой говорит Хайме, вылезает из кабины и отворяет ей дверцу.

— Спасибо, — говорит Шерон и быстро идет к широко открытым, ослепительно ярким дверям отеля. Швейцара не видно. Но внутри-то обязательно будет швейцар.