Современная американская повесть - Болдуин Джеймс. Страница 39

— Ты что, дубина? Давай отсюда! С ума сошел? Бегом! Марш! Приказываю!

Маст повернул голову, посмотрел на него, но не остановился и не ускорил шага. И вдруг все его возбуждение выхлестнуло наружу, как кровь из раны.

— Пошел ты! — радостно гаркнул он, потому что сейчас даже офицер ничего не мог ему сделать.

Тут с ревом и треском выскочил еще один самолет, и глаза у Маста сами собой часто замигали, словно этим он мог защититься. Самолет пропал — был и нет его — за казармой. Странным образом, чувство собственника, сознание, что пистолет при нем, на боку, придавали Масту храбрости. Ужасно не хотелось его сдавать. Не то что винтовка. Это другое дело. Правительство, чтоб ему пусто было, должно выдавать солдату и винтовку и пистолет. Давали же раньше. В кавалерии.

Когда Маст поднялся в штаб, там был содом. Бегали офицеры, налетали друг на друга, сталкивались. У всех были ошарашенные, бессмысленные, взволнованные лица, как у солдат в роте Маста, как — он ощущал это — у него самого; и вновь ему пришло в голову, что история творится у него на глазах.

Наконец от полковника вышел адъютант, и Маст отрапортовал ему о своем прибытии.

— Что? А-а-а, — пробормотал немолодой лейтенант, тоже обалделый и замотанный. — Ладно, сидите тут. Можете понадобиться. Отнести донесение или что-нибудь еще.

Он убежал. Маст сел в сторонке. Ничего себе занятие, когда бомбят Гавайи. Снаружи с ревом проносились японские штурмовики, стреляя из пулеметов. Внутри бегали старшие офицеры и налетали друг на друга. А Маст сидел.

Только через несколько часов после налета адъютант вспомнил про Маста и отпустил его обратно в роту. Он тут больше не нужен. За это время его несколько раз посылали к разным батальонным и ротным командирам с приказом полковника выступать, да два раза адъютант гонял его в автоколонну, узнать, почему не выходят грузовики, — только и всего.

Маст плелся обратно через двор, где уже кипела деятельность. Мало того, что он просидел весь налет, теперь его сняли с караула, отправили в роту, и он должен сдать пистолет; Маст только об одном мог думать: если японцы высаживаются (или уже высадились), какой прекрасной защитой был бы ему пистолет. Особенно от офицеров, от их самурайских сабель, про которые он столько читал. Как только остальные трое придут из караула, пистолеты им всем надо сдать. Он мрачно пнул кусок дерна, вырванный японской очередью.

Однако, едва он вернулся в расположение роты, кто-то из недовольных солдат, грузивших полевую кухню, первым делом сказал ему, что остальные трое караульных из роты остаются здесь. Всему внутреннему караулу, за исключением вестового, то есть, конечно, его, Маста, приказано оставаться на посту, пока не пришлют смену.

Услышав это, Маст сперва решил подняться наверх и спрятать пистолет в свой вещевой мешок. Конечно, никто его не хватится при такой суматохе — и, наверное, долго. Может быть, никогда. Вот что ему хотелось сделать. Но какой от пистолета толк, если он в вещевом мешке, а японцы уже высадились? Да все равно, безнадежно подумал Маст, он ведь за него расписался. И что-то вбитое в Маста с детства, какая то извечная робость при мысли о том, чтобы пойти против начальства, какое-то виноватое чувство, стыд, что тебя поймают, удерживали его от этого. Вот если бы он не расписался… Тьфу, да и не честность тут никакая, обозлился на себя Маст, самый обыкновенный страх.

Он все равно не мог на это решиться. И стал тянуть время. С пистолетом и прочим снаряжением караульного он явился в канцелярию к старшине — посмотреть, что будет. А вдруг не заметит старшина?

— А? — сказал старшина Викофф, глядя на него усталыми глазами. Он сидел за столом, укладывал папки и журналы. — Освободили? Ладно, сдай снаряжение и иди наверх собираться, Маст, — добродушно сказал он. — Форма полевая, полная походная выкладка, один казарменный мешок.

— Есть, сэр. — Маст помрачнел. Он повернулся к двери.

— И вот что, Маст, — окликнул его старшина.

Маст повернулся кругом; он чувствовал себя виноватым, и сердце у него сжалось. Попался.

— Сэр?

— Можешь не особенно торопиться, — сердито сказал старшина, не поднимая головы. — Времени у тебя на сборы до черта. — Он запихнул журнал дежурств в вещевой мешок.

— Есть, сэр.

Выйдя за дверь, Маст попробовал в этом разобраться. Старшина велел ему сдать снаряжение. Так. Это, надо понимать, приказ. С другой стороны, про пистолет Викофф отдельно не сказал и даже не поглядел на него. Но это может потому, что в походе он сам всегда носит пистолет. Кроме винтовки, с обидой вспомнил Маст. Но остальное сдать, а пистолет оставить — тоже нельзя. С неохотой, все еще наслаждаясь тяжестью пистолета на боку и трогая его любовней прежнего — особенно, когда он вспоминал о самурайских саблях, — Маст направился к складу.

Спас его каптенармус. Этот тощий и длинный как жердь рядовой-итальянец, который прослужил в армии не меньше двенадцати лет, сидел сейчас позади кухонного грузовика и распоряжался недовольной, наспех собранной командой, грузившей продовольствие. Он только зарычал.

— Да ты что, ей-богу! Отстань от меня со своей повязкой и пистолетом, — набросился он на Маста, тыча в него 7,62 мм пулеметом с водяным охлаждением, который держал в руках. У меня поважнее дела. На берегу небось японцы уже кишат.

— Ладно, извини, — сказал Маст, старательно пряча радость под маской уязвленного самолюбия.

С чувством моральной правоты и облегчения, хотя и несколько пугаясь при мысли, что на берегу кишат японцы (кишат: как муравьи, всего тебя облепили), он пошел наверх укладываться. Пистолет по-прежнему плотно прилегал к боку — тяжесть спрессованной мощи, символ чаемого спасения. Не удивительно, что всем хочется иметь пистолет. А в воровстве он не повинен: он пытался его сдать.

Глава 2

На втором этаже казармы копошилось множество людей: стоя на коленях, затягивали ремни на вещевых мешках, наклонившись над казарменными мешками, засовывали сменную одежду. Маст взялся за свой мешок и опять подумал, не спрятать ли пистолет подальше от чужих глаз. Если спрятать, про него, может, никогда и не вспомнят. Но если японцы действительно высадились на берегу, он понадобится сразу. И если рота пойдет в бой без мешков — с мешками-то вряд ли, — а пистолет останется в мешке…

Хорошо понимая, что так у него скорее отберут пистолет, Маст все же решил рискнуть и не снимать его. Какая от него польза, какая защита, если он будет лежать в мешке? Хорошо еще, что кобура армейская, а не такая, как у военной полиции. Оставалось только отцепить ее от матерчатого пистолетного пояса, прицепить к своему поясу и засунуть запасные обоймы в подсумок. Повязку и шнур он спрятал на дно казарменного мешка вместе с пистолетным поясом. Затем, придав своей каске особый залихватский креп — не вполне соответствовавший тому, каким ему виделось будущее, — он перенес вещи во двор, где постепенно собиралась рота. Старшина Викофф, конечно, не ошибся насчет срока. Ждать пришлось еще полтора часа, и только к трем полковая колонна грузовиков пришла в движение.

По дороге к берегу с Мастом только раз заговорил и о его пистолете. Ехавший в том же грузовике рядовой из другого взвода, огромный, черноволосый, выбритый до синевы двадцатидвухлетний ирландец О’Брайен, с завистью спросил его, где он достал пистолет.

— Этот? — равнодушно спросил Маст, хотя ум его лихорадочно работал. — Он у меня давно. Купил у одного малого.

На большом лице О’Брайена произошло непонятное оживление, он наморщил широкий лоб, облизнул губы, потом, не снимая локтей с колен, раз и другой сжал пудовые кулаки. Он жадно, почти униженно смотрел на кобуру пистолета. Потом повернул большую голову и поверх кабины, на которой перед самым выездом наспех установили пулемет, поглядел в ту сторону, где было море. Маст, с тех пор как попал в роту, несколько раз видел О’Брайена в грандиозных, прямо титанических драках, но сейчас вид у него был совсем не боевой. Он опять повернулся к Масту.