Смерть сквозь оптический прицел. Новые мемуары немецкого снайпера - Бауэр Гюнтер. Страница 35

Советские войска также несли тяжелые потери, но в их огромной стране были громадные людские резервы. Кроме того, к морозам русские были гораздо привычнее нас. У них и обмундирование было соответствующее, и оружие в морозы работало лучше, чем наше. Им было легче переносить тяжести фронта, потому что их повседневная жизнь, судя по всему, была ненамного легче. В еде они были неприхотливы. В сумках, висевших у них на ремнях, лежал овес, из которого они на воде варили себе кашу. Помимо этого в качестве сухого пайка русские часто носили с собой сушеную рыбу. Во время еды они часто запивали ее водкой из своих фляжек. Впрочем, водку они могли пить и в любое другое время дня. Курили они махорку, из которой сворачивали самокрутки, используя газеты вместо папиросной бумаги. В боях они дрались, не жалея себя. В их патриотизме было нечто фанатичное.

В результате всего этого и бесчестной партизанской войны, организованной русскими, мы были вынуждены отступать. 16 декабря последовал приказ фюрера, предписывавший «удерживать фронт до последнего солдата». В этом приказе Гитлер утверждал: «Только подобного рода тактикой можно выиграть время, необходимое для переброски подкреплений из Германии и с Западного фронта, о чем я уже отдал приказ. Только когда резервы прибудут на запасные позиции, можно будет подумать об отходе на эти рубежи…»

Трудно сказать, что дал этот приказ немецкой армии. Возможно, без него хаотичное отступление наших войск привело бы к распаду всего фронта, и тогда бы немецкая армия повторила судьбу Великой армии Наполеона. По крайней мере, с такой оценкой происшедшего я сталкивался в книгах военачальников Вермахта.

Однако наша солдатская жизнь после этого приказа окончательно превратилась в ад. Каждый день приносил все новые и новые испытания. При этом мы видели вокруг только бескрайние заснеженные равнины, вид которых действовал на нас удручающе. Русские применяли тактику выжженной земли, и когда мы выходили к какой-то деревне в надежде согреться в сельских хатах, перед нами порою оказывалось только пепелище.

День ото дня на наши слабо укрепленные линии обороны наступали свежие сибирские и монгольские полки. Одетые в толстые ватные куртки с меховой подкладкой и теплые сапоги, они подползали к нашим передовым траншеям по ночам. И нам приходилось отступать с боями от одной деревни к другой. Ни днем, ни ночью у нас не было возможности соорудить себе сколь-либо серьезные укрытия. Рыть окопы в каменной от морозов земле с нашим очень плохим оснащением было пыткой, и нам мало что удавалось.

Я хорошо помню, как в один из декабрьских дней 1941-го наш батальон удерживал позиции, которые мы заняли в небольшой русской деревеньке где-то под Москвой.

Заняв деревню, мы обеспечили себе более-менее комфортные условия жизни на время, пока держали в ней оборону. Деревня была пустой и полуразрушенной, но уцелевшие дома, в которых осталась хотя бы крыша и четыре стены, теперь служили нам убежищем от страшного холода. Понеся огромные потери во время отступления, мы надеялись, что нам удастся как можно дольше удерживать позиции в этой деревне. Единственное, мы не могли позволить себе такую роскошь, как сон. Противник вовсе не был настроен дать нам хоть небольшую передышку. И вскоре мы снова находились под огнем, который русские вели от края леса, который был в двухстах метрах от деревни.

Мы, снайперы, занимали позиции на чердаках домов. Деревянные чердаки не давали никакой защиты от пуль, но немного спасали от холода и ветра, а кроме того, мы были не так видны противнику. Тем не менее я постоянно выискивал пулеметчиков противника. Если бы хоть одна пулеметная очередь обрушилась на мой чердак, мне был бы конец.

Рядом со мной был Михаэль и еще двое снайперов, они занимались тем же самым, что и я. Зоммер и остальные снайперы были рассредоточены на других чердаках. Русские умело прятались в лесу. Даже мне было трудно выискивать цели. О наш чердак то и дело ударялись пули, выпущенные врагами из винтовок.

Тут настала и моя очередь получить ранение. Правда, оно оказалось легким, и я даже не почувствовал его сначала. За время боя у меня в крови накопилось много адреналина, который, как известно, приглушает боль, и я совершенно неожиданно для себя вдруг заметил, что моя левая перчатка, вдруг покраснела от крови. Очень быстро кровь оказалась и на моей куртке. Пуля сорвала кожу с внешней стороны кисти руки. Открытая рана кровоточила. Я быстро перебинтовал свою кисть. И вплоть до наступления темноты, когда русские перестали вести огонь, мне было больше некогда думать о своей ране.

Когда стемнело, я спустился с чердака, чтобы хоть немного передохнуть в избе и поспать хотя бы пару часов. И тут я почувствовал, что моя левая рука ужасно ноет. Я пошел на пункт первой медицинской помощи. Его я отыскал в одной из соседних хат. Внутри нее лежали около полутора десятка наших раненых. Некоторые из них выли и стонали. А у наших медиков уже не было морфия, чтобы облегчить их страдания.

Санитар быстро осмотрел мою руку и продезинфицировал ее. Он сказал, что у меня нет ничего серьезного, а рука болит, возможно, из-за того, что задет нерв, но с этим он ничего не может поделать. Я поспешил уйти из медпункта, где сама атмосфера была давящей и нагнетала дурные предчувствия.

Вернувшись в избу, я увидел Зоммера и Конрада, разговаривавших с Михаэлем. Оказывается, они пришли узнать, жив ли я. Они были моими настоящими друзьями.

— Пока мы вместе, мы обязательно продержимся, — сказал я им.

— Мы еще войдем в Москву, только ослабнут морозы, — сказал Конрад.

— Конечно, мы победим, — согласился Зоммер, хотя его слова и не прозвучали особенно бодро. — А теперь нужно хоть несколько часов поспать. Утром Иваны не заставят долго ждать себя.

Мы улеглись, подстелив на пол солому, которую нам удалось раздобыть в соседнем сарае. Каждый из нас очень надеялся, что русские не нападут ночью. Впрочем, на этот случай у нас были выставлены часовые, которые из-за мороза постоянно менялись.

Ночь прошла спокойно. Но на следующий день русские, по всей видимости, даже подтянули резервы. Интенсивность огня их пехоты значительно возросла. Очередную передышку мы получили только с наступлением ночи.

Наше положение не было обнадеживающим. Резервов у нас не было, и рассчитывать на чью-то огневую поддержку мы также не могли. Основные силы нашего полка находились слишком далеко от нас, и у них также на счету был каждый боец. Подобный расклад не обещал ничего хорошего. Однако нас радовало хотя бы наличие крыши над головой и стен, защищавших от русской непогоды. Мы собирались держаться до последнего.

Тем не менее мы все почувствовали огромное облегчение, когда через несколько дней получили из полка приказ об отступлении. Основанием для этого приказа стали сведения, полученные в ходе допросов пленных, а также разведданные, говорившие о том, что силы противника выдвигаются на наше направление вместе с резервными войсками, следом за которыми движутся танки. Противостоять такой огромной массе войск не мог не только наш батальон в его тогдашнем состоянии, но и более многочисленное формирование. Русские контратаковали силами, значительно превосходящими наши, и останься мы в деревне, наша часть была бы неминуемо уничтожена.

На рассвете мы тайно подготовились к отходу и бесшумно покинули деревню. Отступая, мы опасались, что русские будут преследовать нас. Но наши опасения, к счастью, оказались напрасными. Красноармейцы, точно так же как и мы, страдали от свирепого холода. И вполне естественно, что они были рады сменить открытые позиции в лесу на теплые деревенские дома и не спешили снова на мороз.

Чтобы достигнуть очередной деревни, нам пришлось совершить двухчасовой марш-бросок, двигаясь по сугробам метровой высоты. По пути мы постоянно растирали снегом лица друг друга, едва на них появлялись желтые пятна, которые были первым признаком обморожения. Только это и позволило нам избежать более серьезных последствий.

В деревне, которую мы заняли и которая стала нашим очередным рубежом обороны, жилыми были три или четыре дома. К этому времени мы уже умели худо-бедно объясняться с жителями, используя жесты и несколько десятков русских слов, которые мы почерпнули из немецко-русских разговорников, напечатанных специально для солдат Вермахта на Восточном фронте.