Гибельный тупик - Дик Филип Киндред. Страница 24

— Я подразумевал под этим, — спокойно ответил Бэббл, — что оказывался в таких житейский ситуациях, когда совершенно незнакомые мне люди поступали точно так, как поступил бы Странник-по-Земле, если бы он существовал. Ваша ошибка характерна для множества людей: ее возникновение обусловлено тем, что нам время от времени выпадает встречаться с представителями негуманоидных разумных рас, некоторые из которых, те, кого мы в обиходе зовем «богами» и которые родом с так называемых «Обителей Богов», настолько нас превосходят во всех отношениях, что мы в сравнении с ними оказываемся в положении, ну скажем, примерно таком, в каком оказываются перед нами кошки или собаки. Собаке или кошке человек кажется Богом — он ведет себя так, как должен был бы вести себя только Бог, делает то, что может быть прерогативой лишь Бога. Но эти квазибиологические сверхразумные формы жизни, развившиеся на планетах, называемых нами «Обителями Богов»

— такой же продукт естественной биологической эволюции, как и мы. Со временем и мы, возможно, подвинемся в своем развитии столь же далеко, даже еще дальше. Я не утверждаю, что это случится обязательно, я ограничиваюсь констатацией того, что это вполне возможно и для нас. — Тут он решительно потряс пальцем перед самым носом Морли. — Не они создали эту вселенную. Они не являются никакими такими Манифестациями Божества. Все, чем мы располагаем, это их устные заверения в том, что они являются Манифестациями Божества. Почему мы обязаны им верить? Естественно, если мы спрашиваем у них напрямик: «Вы являетесь Богом? Это вы создали Вселенную?», — они отвечают утвердительно. Мы сами поступали точно таким же образом — европейцы в шестнадцатом или семнадцатом столетии говорили туземцам Северной и Южной Америки точно то же самое.

— Но и испанцы, и англичане, и французы были там колонизаторами. Им было выгодно выдавать себя за богов. Возьмем, например, Кортеса. Он…

— У форм разумной жизни с так называемых «Обителей Богов» точно такие же мотивы.

— Такие же? — Он почувствовал, как все больше и больше начинает упрямо ожесточаться. — Да ведь они подобны святым. У них самые добрые намерения; они прислушиваются к нашим молитвам — если, разумеется, они до них доходят, — а затем поступают так, чтобы выполнить то, о чем мы их молим. Как случилось это, например, с Беном Толлчифом.

— Они послали его сюда на погибель. Разве это справедливо?

Это на самом деле вызывало у него острое ощущение беспокойства, оно возникло еще с того момента, когда он впервые увидел неподвижное, мертвое тело Толлчифа.

— Может быть, они этого не знали, — произнес он, чувствуя себя очень неловко. — Ведь Спектовский прямо указывает на то, что Божество не является всеведущим. Взять хотя бы такой пример. Ему ничего не было известно о существовании Форморазрушителя или о том, что он будет разбужен как раз теми концентрическими кругами излучения энергии и материи, из которых и составилась вселенная. О том, что Форморазрушитель войдет во вселенную и, тем самым с течением времени станет одним фактом своего существования так искажать миропорядок, который сотворил Наставник по своему собственному образу и подобию, что сам перестанет являться его подобием.

— Ну вы прямо, как Мэгги Уолш. Она говорит то же самое, — д-р Бэббл разразился резким, отрывистым смехом.

— Мне никогда раньше не доводилось встречаться с атеистом, — произнес Сет Морли. На самом деле он встречался с одним, но это было очень давно. — В наше время такое мировоззрение является весьма странным, поскольку мы располагаем неопровержимыми доказательствами существования Божества. Я могу еще понять широкое распространение атеизма в прошлом, когда религия основывалась на слепой вере в то, что нельзя увидеть… Но теперь, как указал Спектовский, все это стало явным и осязаемым.

— Странник-по-Земле, — язвительно отпарировал Бэббл, — есть нечто вроде антитезы «Человеку ниоткуда». Вместо того, чтобы способствовать благоприятному протеканию событий… — тут Бэббл неожиданно осекся.

Отворилась дверь в лазарет. На пороге стоял мужчина в мягкой синтетической куртке, штанах из искусственной кожи и в высоких сапогах. Лет ему было около сорока, у него было мужественное волевое лицо с высоко поднятыми скулами, большими яркими глазами и густыми черными волосами. В руке у него был карманный фонарь, который он сразу выключил. Он так и стоял на пороге, глядя на Бэббла и Сета Морли и ничего при этом не говоря. Просто молча стоял и ждал. Этого жителя поселка, подумал Сет Морли, я еще не видел. А затем, увидев выражение лица Бэббла, понял, что и Бэббл видит его впервые.

— Кто вы? — хрипло спросил Бэббл.

Мужчина отвечал спокойно, не повышая голоса.

— Я только что сюда прибыл на своем ялике. Меня зовут Нед Расселл. По профессии — экономист. — Он протянул руку Бэбблу, и тот машинально пожал ее.

— А я уже посчитал, что все в сборе, — удивленно произнес Бэббл. — У нас здесь тринадцать человек. Предполагалось, что именно столько здесь будет поселенцев.

— Я обратился с просьбой о переводе и получил назначение как раз сюда. На планету Дельмак-О. — Расселл повернулся к Сету Морли, еще раз протянул руку. Они обменялись рукопожатиями.

— Ну-ка, давайте глянем на ваше предписание, — произнес Бэббл.

Рассел засунул руку в карман куртки.

— Странноватое местечко здесь у вас. Темень повсюду, система автоматической посадки бездействует… Мне пришлось совершать посадку самостоятельно, а навыков управления яликом у меня почти что нет. Я поставил его вместе со всеми остальными, на площадке на краю вашего поселка.

— Теперь нам предстоит поднять перед Белснором два вопроса, — произнес Сет Морли. — Об этой выполненной на Терре надписи на одной из деталей миниатюрной модели здания и о Расселле.

Еще неизвестно, подумал он, какой из этих вопросов окажется более важным. Пока у него еще не было никакой возможности определить наперед приоритетность этих вопросов. Но решение какого-то из них может способствовать нашему спасению, подумал он. А может и обречь нас на неминуемую гибель. Это уравнение со многими неизвестными может иметь любое решение.

К комнате Тони Дункельвельта Сюзи Смарт на ощупь прокладывала свой путь в непроницаемой ночной тьме. На ней была только черная ночная сорочка и туфли на высоких каблуках — она знала, что мальчишке это нравится.

Стук, стук.

— Кто там? — Раздалось недовольное ворчание изнутри.

— Сюзи. — Она взялась за дверную ручку. Дверь была незаперта, и она прошмыгнула внутрь.

Тони Дункельвельт, скрестив ноги, сидел прямо на полу посреди комнаты, перед одной-единственной зажженной свечой. Глаза его, это было видно даже при таком скудном освещении, были плотно закрыты; очевидно, он был в состоянии транса. Он не подавал никаких признаков того, что узнал или даже заметил ее, и все же назвал ее по имени.

— Можно мне побыть с тобою? — спросила она.

Его переходы в состояние транса очень ее беспокоили. Впадая в транс, он становился совершенно отрешенным от внешнего мира. Иногда он часами мог так сидеть, и когда парня спрашивали о том, что он при этом испытывает, он почти ничего не говорил или вообще не отвечал на вопросы.

— Я ничем не стану тебе мешать, — сказала она, когда он ничего ей не ответил.

— Заходи, — ровным, словно потусторонним голосом произнес.

— Спасибо, — с облегчением сказала она, уселась в кресло с высокой прямой спинкой, вынула пачку сигарет, закурила и поудобнее расположилась, прекрасно понимая, что ждать придется долго.

Через какое-то время она осторожненько толкнула его носком своей туфли на высоком каблуке.

— Тони? — позвала она. — Тони?

— Да, — отозвался он.

— Скажи мне, Тони, что ты видишь? Другой мир? Можешь ли ты видеть всех этих богов, всецело поглощенных совершением всяких там добрых дел? Или ты видишь только Форморазрушителя кроме Тони Дункельвельта. Страх, который она испытывала перед всем, что было связано с этими его состояниями полного отчуждения, удерживал ее от попыток помешать тому, что так всецело поглощало этого парнишку. Когда он пребывал в состоянии транса, она старалась не беспокоить его без особой нужды, пусть он сам находит для себя дорогу из мира своих столь пагубно на него воздействующих видений к их обычным, повседневным обязанностям друг перед другом.