Машина и Винтики - Геллер Михаил. Страница 18

Сталин изображается в современной советской литературе не столько как гениальный организатор строитель Светского государства, как гениальный полководец и дипломат, но – как и при жизни Вождя – божество, существо мифологическое. "Личность этого человека, – думает герой Романа Имя твое, – сосредоточившего в себе почти безграничные силы и возможности целой страны, будет долго, очень долго волновать умы, обрастет самыми невероятными, фантастическими подробностями и легендами…" И не может быть иначе, ибо был он "неустанен в решении сложнейших, подчас неразрешимых вопросов, и эта способность не уставать, когда другие, казалось, падали от усталости, сообщала его личности в глазах окружающих почти мистическую силу".63 Поэт С. Смирнов отвергает словцо "почти", выражающее некоторое сомнение в божественности Вождя. В 1970 г. он рисует портрет божества: "Это он в годину испытаний Не сходил с командного поста. Это мы, по-своему законно, чтили в нем могущество свое. Из живого делали икону И молились, глядя на него. А когда от смертного удара Он упал, вершинно-одинок, Нам, признаться, чудилось недаром. Что уходит почва из-под ног".

Нет ни одного крупного "неофициального" писателя, который не обращался бы к Сталину с целью раскрыть его "подлинный" облик. Александр Солженицын (В круге первом), Василий Гроссман (Жизнь и судьба), Юрий Домбровский (Факультет ненужных вещей), Владимир Максимов (Ковчег для незванных), Фазиль Искандер (Сандро из Чегема), Александр Бек (Новое назначение) – каждый по-своему стараются проникнуть в Сталина, понять способ его мышления, импульсы его поступков. Все они стремятся разрушить миф, свалить идола с пьедестала. Часто используется сатира во всех ее вариантах – от беспощадной насмешки у Солженицына, тонкой иронии у Домбровского и Искандера, юмора у Максимова до грубого издевательства у Юза Алешковского (Кенгуру). Смех должен принести освобождение от невыносимой тяжести поклонения "авторитету" вождя.

Несмотря на все усилия талантливейших писателей, "разоблачение" мифа средствами логики, разума, доказательством преступлений, перечнем жертв – не удалось до конца. Миф еще раз продемонстрировал свое могущество. Свидетельством непобедимости мифа стала книга Александра Зиновьева Нашей юности полет; философ, покинувший Советский Союз, утверждает необходимость и величие Сталина, "воплощения "Мы"."64 А. Зиновьев берет на себя "защиту эпохи"65 потому, что, по его мнению, не бывает "преступных эпох",66 потому, что Сталин "персонифицировал народную волю",67 потому наконец, что это было время "нашей юности": "Пусть мы творили злодейство. Но это была юность злодейства, а юность – это прекрасно".68 Александр Зиновьев обогатил сталинскую мифологию, превратив Вождя в символ молодости. Отличным эпиграфом для книги Зиновьева могли бы служить слова из фашистского гимна: "Молодость, молодость, сила, красота…"

Необъятность сталинской власти, созданный вокруг нее миф божественного авторитета Вождя – замечательное наследство, оставленное преемникам Сталина. "Авторитет" Сталина, размеры его власти – точка отсчета для последующих генеральных секретарей. Сталинская эпоха дает им возможность маневра в границах сталинской модели: нет необходимости возвращения к универсальному террору – он уже был и сделал свое дело: оставил неизгладимую печать в сознании советского человека; ретушь фасада может изображаться капитальным ремонтом. Юрий Андропов, придя к власти, немедленно сигнализировал возможность возвращения к некоторым мерам сталинского времени, пустив в оборот некоторые из лозунгов минувшей эры, наградив государственной премией старые романы о Сталине. Таким образом, он объявил о том, что помазание сталинским елеем свершилось – Авторитет Сталина должен теперь служить ему.

И он служил: смертельно больной генеральный секретарь, даже став человеком-невидимкой, продолжал управлять страной. Немощный старик Константин Черненко, избранный на магический пост после смерти Андропова, держит верховную власть в своих руках, ибо облачен мантией Авторитета.

Еще раз подтвердилась правота Орвелла: Старший Брат умереть не может, ибо власть партии – вечна. К этому можно добавить: пока власть партии вечна – Старший Брат будет жить, независимо от тела, в которое он воплощен. Авторитет Вождя излучает магическую силу, на которую опирается партия, источник силы Вождя. Взаимодействуя, они не могут обойтись друг без друга. Перипетии культа Мао в Китае повторили синусоиду культа Сталина после его смерти: инстинктивный рефлекс преемников уничтожить память о всемогущем предшественнике, а затем – Сталин и Мао возвращаются в пантеон вождей, без которых невозможна прямая связь очередного генсека с "божеством", законами истории.

Авторитет Вождя это авторитет партии, авторитет партии это авторитет Вождя. Власть генерального секретаря, оставаясь совершенно реальной, приобретает одновременно ритуальный характер. "Голос с Синая" – выступления генерального секретаря либо "постановления ЦК" – принимают характер магических заклинаний. Заклинания носят постоянную ритуальную форму: первая часть – констатация положения, сопровождаемая всегда перечислением достигнутых успехов; вторая – указания на имеющиеся (несмотря на успехи) недостатки (результат происков врагов, плохой работы предыдущего руководства или низших звенья аппарата, рабочих, колхозников, интеллигенции; третья – меры по улучшению, повышению, укреплению и развитию. Заклинания всегда – последнее окончательное слово по данному вопросу. Они объясняют, учат, поощряют, но прежде всего – исцеляют.

Достаточно Вождю назвать Зло, подписать постановление ЦК, в котором названы пути устранения, как Зло исчезает. Стоит Сталину через 12 дней после начала войны сказать, что Гитлер "нас обманул", как исчезают преступления Вождя, его вина в развязывании второй мировой войны, его слепая вера в фюрера. Стоит Брежневу объявить причиной глубочайшего кризиса советского сельского хозяйства плохое климат и недостаточно хорошую работу некоторых руководителей, подписывается Продовольственная программа, существование которой должно удовлетворить все нужды советского населения. Стоит Андропову назвать Зло – "слабая дисциплина", цифры производительности труда, выполнения производственных планов неудержимо идут вверх.

Вера в магическое действие слова Вождя находит красноречивое выражение в легендах, которыми обросли телефонные звонки Сталина некоторым писателям. Очевидно, что неограниченная власть генерального секретаря, от которой зависела жизнь или смерть, превращала его телефонный звонок в событие исключительной важности. Но современники и мемуаристы трактуют разговор с Вождем, как магический акт. В 1930 г. Сталин позвонил Булгакову, жаловавшемуся на преследования властей. Вождь ограничился предоставлением великому писателю право работать в должности помощника режиссера в театре. Десять лет спустя, когда автор Мастера и Маргариты умирал, трое его друзей написали письмо личному секретарю Сталина Поскребышеву, умоляя его попросить Вождя вновь позвонить писателю: "Только сильное радостное потрясение… может дать надежду на спасение".69 Друзья Булгакова хорошо знали, что первый звонок Сталина не принес ничего, кроме разрешения жить, но тем не менее они обращаются к Вождю за Чудом. Они верят, что голос генерального секретаря может исцелить умирающего. Биограф Булгакова, цитирующий письмо к Сталину, называет просьбу о чуде "кощунством, продиктованным сочувствием, сумасшествием, которое отражало состояние общественного сознания". Есть все основания называть кощунством обращение к массовому убийству за чудом милосердия. Нельзя, однако, называть веру советских людей во всемогущество Авторитета Вождя, в его способность совершать чудеса сумасшествием, как нельзя называть сумасшедшими тех, кто верит в магические способности шамана. К шаману обращаются, ибо он заявляет о наличии у него прямой связи с божеством. Прямая связь Вождя – Партии с божеством доказана "научным образом". Юрий Андропов или Константин Черненко могли спокойно исчезнуть из Кремля: послания, которые они подписывали, читаемые по радио и в телевидении, публикуемые в печати, делали их присутствие излишним. Оракул в Дельфах был невидим, но это не мешало верить его пророчествам.