Иуда и Евангелие Иисуса - Райт Том. Страница 14

Помимо прочего — и для нас с вами это весьма актуально — показателен пример мучеников Вьенны и Лиона. Описание ужасающих страданий христианской общины двух крупнейших городов Галлии, созданное почти современником тех событий, сохранилось в книге «Церковная история» Евсевия Памфила [82]. С подачи римского императора города были охвачены репрессиями. Христиан обвиняли (как обвиняет их Евангелие Иуды) в самых разных гнусных пороках — сексуальных извращениях, людоедстве, и т.д. По–видимому, преследователи считали необходимым сжигать тела христиан и развеивать их прах над рекой Роной, чтобы от казненных не оставалось ничего. И вот показательный момент:

Эти зверства происходили во Вьенне и Лионе в 177 году. Среди погибших был девяностолетний Пофин, епископ Лионский, замученный пытками в тюрьме. Сразу после его смерти из Рима прибыл Ириней, чтобы стать епископом Лионским. Ириней в свое время уже был пресвитером в Лионской епархии и, обладая высокой репутацией, был послан обратно, чтобы управлять делами церкви, едва в тех местах прекратились преследования. И как раз тогда он написал трактат «Против ересей», в котором упоминает Евангелие Иуды.

Этот факт, я полагаю, — ахиллесова пята тех, кто любыми путями пытается убедить нас, что следует предпочесть гностические и аналогичные им сочинения каноническим писаниям. Читая рассуждения Эрмана, Мейера и других, легко забыть о том, что в действительности происходило в то время, и вообразить, будто Игнатий, Ириней и подобные им деятели были всего лишь малоприятными и высокомерными критиками ереси, стремящимися лишь к усилению личной власти и церковной системы. Между прочим, это основной аргумент одной из самых известных книг современности реабилитирующих гностицизм, — книги Илейн Пейглс «Гностические евангелия». Вновь и вновь она исследует конфликт между развивающимися ортодоксией и гностицизмом и предлагает то, что называет «политическим» объяснением: Игнатий, Ириней и другие поступали так, как поступали — включая, по–видимому, готовность к мученичеству, — из–за собственной одержимости политической властью, из–за стремления создать монолитную церковную структуру.

Ничто не может быть дальше от истины. Люди, которых сжигали на кострах, поджаривали на раскаленном железе, бросали на растерзание диким зверям, разрывали на дыбе и т.д., о которых сообщается в хрониках Вьенны и Лиона, — вовсе не воображали себя на пути к великой политической победе «ортодоксии» над «ересью». Вопреки распространенному мнению они не старались устроиться в жизни, соглашаясь на комфортный компромисс с тогдашним статус–кво и предвидя более чем на сто лет вперед то время, когда, к огромному изумлению христиан, после жестоких преследований императора Диоклетиана христианская вера была вначале разрешена, а затем стала официальной. Эти люди шли следом за своим распятым Господом. Если все, что вам нужно, — укреплять церковную власть, то при этом едва ли будет разумно поддерживать и проповедовать такое учение, за которое вас и других лидеров движения наверняка подвергнут пыткам и казнят. В поведении Игнатия и Иринея мы видим другое — естественные соображения, по которым, если власти намерены преследовать церковь, крайне важно, чтобы находящаяся в опасности маленькая община была сплоченной и крепко держалась не за грандиозную, монументальную иерархическую структуру, а за такое руководство, которое, именно благодаря своему единству, преодолевающему границы, разделяющие человечество, дает всем властелинам мира знак, что Иисус — вселенский Господь, а они — нет [84].

Так что давайте внесем ясность. Христиане, замученные в Галлии в 177 году, и тысячи христиан, погибших по всей Римской империи в том столетии, не читали евангелий от Фомы, от Петра или от Иуды. Они читали и цитировали в молитвах и песнопениях евангелия от Матфея, от Марка, от Луки и от Иоанна — тексты, укрепившие их искреннюю веру в Иисуса, не открывателя тайной истины, позволяющей покинуть порочный мир, а владыки, которого они знают и любят (Ириней пишет об этом ярко и трогательно), того, чья смерть и воскресение послали новую силу в мир и в жизнь людей, давая им надежду не на бестелесное духовное благоденствие в некоем мире без времени и пространства, а на возрождение тела и обновление созданного божественного порядка; оно уже началось и признаки его уже проявляются в реальном мире. Они верили в Иисуса, провозгласившего владычество Бога на земле, как на небе, который потребовал, чтобы вся власть — не только на небе, но и на земле — была дана ему. Мученики жили ради этой идеи и — что не удивительно, поскольку она угрожала и угрожает политической власти во всех ее проявлениях, — умирали ради нее.

В отличие от них, с какой стати было любому из гностиков открыто объявлять, что он принадлежит к презренной шайке христиан? Как мы уже видели, гностики высмеивали позицию церкви; «Иисус» Евангелия Иуды смеялся над ней. К чему связываться с людьми, напрашивающимися на проблемы? И если бы настоящей целью учения Иисуса было открытие истинной божественности внутри себя, чтобы таким образом навсегда покинуть порочный мир, то зачем кесарю было бы преследовать движение с подобными убеждениями? И к чему было бы представителям этого движения отказываться от минимальной лояльности к языческим властям, которой те требовали?

Это четко прослеживается в некоторых гностических текстах. Хотя отдельные представители данного достаточно разнородного движения все–таки придавали определенное значение мученичеству, большинство же презирало подобную идею. Такие тексты, как Евангелие истины и Апокалипсис Петра это подчеркивают: уверенность ортодоксов в том, что мученичество — верный путь к спасению, — всего лишь самообман [85]. Если, как я уже предполагал, по крайней мере одним из корней гностицизма II века была реакция некоторых иудеев на катастрофическое поражение в 135 году, можно понять, почему они могли так думать. Ведь евреи придавали огромное значение историям о мучениках Маккавеях 160–х годов до н.э. и пересказывали их в подкрепление своей веры в обещание Бога, что произойдет новое, еще более грандиозное, восстание против языческих правителей, и после этой победы мертвые воскреснут. Можно понять, что после жестокого, шокирующего крушения надежды в 66–77 годы н.э., а затем в 132–135 годах некоторые из тех, кто ее питали, могли отвергнуть подобную идею и любые обещания, революции, воскресение, мученичество и т.д. Другими словами, нам не следует просто отметать риторику гностических текстов и высмеивать их авторов как всего лишь трусов. Но нельзя и соблазняться версией, что ранних ортодоксальных христиан будто бы интересовало только общественное положение и личная власть, а действительно радикальную и реальную альтернативу им будто бы представляли собой гностики. Эта версия совсем не стыкуется с вполне очевидными фактами: как правило, гностики избегали преследований, между тем как ранние христиане–ортодоксы, по–прежнему веря в идею царства Божьего в иудаистском ключе, противопоставляемого владычеству кесаря, приветствовали мученичество как вероятный результат следования за распятым Иисусом.

Можно увидеть, как на протяжении II столетия богословы описывали эту картину. Игнатий Антиохийский считал, что те, кто отрицает страдания Христа, наверняка отвергнут идею мученичества [86]. Иустин отмечал, что последователей таких гностических учителей, как Симон, Маркион и Валентин, не преследуют и не убивают [87]. Евсевий Памфил считал, что Василид — один из крупнейших гностических учителей — «учит вкушать идоложертвенное и спокойно отрекаться от веры во время гонений». А Ириней описал хитрый ход мысли, с помощью которого гностикам удавалось избегать преследований: