Поворот к лучшему - Аткинсон Кейт. Страница 7

— Можем посидеть где-нибудь и попить чайку, — предложила Пэм, но Глория отказалась, сославшись на «дела дома». — Какие еще дела? — спросила Пэм.

— Просто дела, — ответила Глория.

Она участвовала в аукционе на «Ибэе» на пару борзых из стаффордширского фарфора. Лот закрывался через два часа, и она хотела успеть домой вовремя.

— Какая ты секретница, Глория.

— Вовсе нет.

4

Белую площадку неожиданно озарили яркие вспышки, отчего окружающий мрак показался еще чернее. С разных сторон вышли шесть человек. Они двигались быстро, пересекаясь друг с другом, как солдаты, выполняющие сложные построения на плацу. Один остановился и принялся размахивать руками и вращать плечами, словно готовясь к энергичным физическим упражнениям. Все шестеро затараторили всякую чушь. «Необыкновенный Нью-Йорк, необыкновенный Нью-Йорк, необыкновенный Нью-Йорк», — произнес мужчина, и женщина ответила: «Резиновый младенец с розовым леденцом, резиновый младенец с розовым леденцом», попутно выделывая что-то похожее на тайцзи. Мужчина, размахивавший руками, теперь обращался к пустоте, тараторя на одном дыхании: «Не спится вам. Так мышь заснула б вряд ли, коль ей пришлось бы ночевать в кошачьем ухе. Коль у младенца зубки режутся, он спит тревожно. Но вас тревога сильнее гложет». [19] Бредущая, как сомнамбула, женщина резко остановилась, выдохнув: «Пушистые щеночки шебуршатся, пушистые щеночки шебуршатся». Они напоминали обитателей старинного сумасшедшего дома.

Из темноты в квадрат света шагнул мужчина, хлопнул в ладоши и заявил:

— Отлично, если все разогрелись, может, попробуем в костюмах?

Джексон подумал, не пора ли заявить о своем присутствии. Актеры — «труппа» — все утро занимались техническим прогоном. После обеда у них была запланирована генеральная репетиция, и Джексон надеялся, что в перерыв ему удастся пообедать с Джулией, но актеры уже нарядились в коричнево-серые рубахи, напоминавшие мешки для картошки. От их вида у него упало сердце. Театром для Джексона — хотя он никогда не признался бы в этом никому из них — была хорошая пантомима, желательно в компании восторженного ребенка.

Актеры приехали вчера, отрепетировав в Лондоне три недели кряду, и прошлым вечером в пабе Джексон наконец с ними познакомился. Они все пришли в экстаз — одна женщина, старше Джексона, запрыгала на месте как маленькая, а другая (их имена он уже позабыл) театрально упала перед ним на колени, воздев руки в молитве, и воскликнула: «Спаситель наш!» Джексон съежился от неловкости, он понятия не имел, как обращаться с экзальтированными персонами, в их присутствии он чувствовал себя слишком здравомыслящим и взрослым. Джулия стояла в сторонке (редкий случай) и приняла его неловкость к сведению, подмигнув ему — вроде бы распутно, хотя он не был уверен. Недавно (хватит увиливать) он признался себе, что нуждается в очках. Начало конца, отныне жизнь идет под уклон.

Джексон вошел в жизнь этой маленькой антрепризной труппы из Лондона, когда в последний момент они лишились финансирования и их выступление на эдинбургском «Фриндже» оказалось под угрозой срыва. Вовсе не из любви к театру, а потому что Джулия обхаживала и улещивала его со своей обычной и совершенно излишней чрезмерностью, хотя ей достаточно было бы просто попросить. Это была первая настоящая роль, которую ей предложили за долгое время, он даже начинал спрашивать себя (не ее, боже упаси), почему она называет себя актрисой, если практически не играет. Когда Джулия решила, что потеряет роль из-за недостатка средств на постановку, она впала в столь несвойственное ей глубокое уныние, что Джексон счел себя обязанным ее поддержать.

Пьеса «Поиски экватора в Гренландии» была переведена с чешского (или словацкого, Джексон не вслушивался в детали) и являлась произведением экзистенциалистского, абстракционистского и совершенно невнятного толка. В ней не было ничего ни про экватор, ни про Гренландию (ни про поиски, если уж на то пошло). Джулия взяла с собой сценарий во Францию и заставила Джексона его прочесть. Она смотрела, как он читает, и каждые десять минут спрашивала: «Ну как тебе?» — будто он что-то понимал в театре. А это было не так.

— Вроде… ничего, — промямлил он.

— Так мне соглашаться?

— Боже, конечно! — выпалил он чересчур поспешно.

Прокручивая тот разговор в памяти, он понял, что она и не помышляла отказываться от роли, и спросил себя, не знала ли она с самого начала, что со средствами на постановку будет туго, и поэтому хотела, чтобы он чувствовал себя причастным? У нее вовсе не было привычки манипулировать людьми, скорее наоборот, но иногда она проявляла удивительную предусмотрительность.

— А если у нас будет аншлаг, ты вернешь свои деньги, — ободрила она, когда он предложил помочь. — И может, даже с прибылью.

«Размечталась», — подумал Джексон, но вслух ничего не сказал.

«Наш ангел-спаситель» — так Тобиас, режиссер, назвал его прошлым вечером, сжав в двусмысленных объятиях. Тобиас был голубее неба. Джексон ничего не имел против геев, ему просто хотелось, чтобы они не выпячивали так свою ориентацию, особенно когда знакомятся с ним — вот так удача! — в благопристойном и старомодном шотландском пабе, куда ходят настоящие мужики. «Спаситель», «ангел» — столько религиозных словечек от людей, которые никакого отношения к религии не имели. Джексон не видел в себе ничего ангелоподобного. Он обычный парень. Парень, который богаче их.

Джулия заметила его и подозвала жестом. Она раскраснелась, левое веко у нее дергалось — все симптомы того, что она на полном взводе. С полустертой помадой, замотанная в рубище, она была совсем на себя не похожа. Джексон понял, что утро у нее не заладилось. Тем не менее она улыбнулась и крепко его обняла (что ни говори, Джулия — настоящий боец сценического фронта), и он прижал ее к себе, ощутив на лице ее влажное, частое дыхание. Помещение, где временно обосновался их театр, находилось в подвале, в самом брюхе векового здания, изрезанного сырыми каменными коридорами, разбегавшимися во всех направлениях, и Джексон беспокоился, как бы Джулию здесь не настигла чахотка.

— Значит, с обедом не получится?

Она покачала головой:

— Мы даже не закончили толком технический прогон. Будем работать без обеда. Что делал утром?

— Гулял, зашел в один музей и в камеру-обскуру. Посмотрел могилу Францисканского Бобби… [20]

— Ох.

Джулия сразу погрустнела. При упоминании о собаке, любой собаке, ее всегда захлестывали эмоции. Если речь шла о мертвом псе, эмоциональный градус сильно подскакивал. Ну а мертвый и верный пес — это уже было выше ее сил.

— Я засвидетельствовал ему твое почтение, — сказал Джексон. — Еще я посмотрел новое здание парламента.

— И как оно?

— Даже не знаю. Новое. Странное. — Он видел, что она его не слушает. — Мне остаться?

Она запаниковала:

— Я не хочу, чтобы ты увидел спектакль раньше допремьерного показа для прессы. Он еще сыроват.

Джулия всегда высказывалась о работе с оптимизмом, так что «сыроват» следовало понимать как «ни к черту». Оба не подали виду. Вокруг глаз у Джулии появилась сеточка морщин, два года назад их, кажется, не было. Она встала на цыпочки, чтобы ему было удобнее ее поцеловать, и сказала:

— Отпускаю тебя на волю. Иди веселись.

Джексон целомудренно поцеловал ее в лоб. Вчера вечером, после паба, он предвкушал, что они с Джулией займутся яростным сексом, едва переступив порог съемной квартиры в Марчмонте, которую нашли для нее организаторы Фестиваля. Новые места всегда подстегивали в ней желание. Но она сказала:

— Милый, если я не усну прямо сейчас, то просто умру.

Это было непохоже на Джулию, Джулия всегда хотела секса.

Судя по липким следам скотча на стене и унитазу, который не подавал признаков белизны, пока Джексон не вылил туда две бутылки чистящего средства, раньше в этой квартире жили студенты. Джулия не чистила унитазов, она вообще не занималась хозяйством, во всяком случае такое создавалось впечатление. «Жизнь слишком коротка», — говорила она. Временами Джексону казалось, что жизнь слишком длинна. Он предлагал оплатить что-нибудь получше, подороже, пусть даже отель на весь срок, но Джулии идея не понравилась.