Лучший друг Бога - Дик Филип Киндред. Страница 32

– А ты еще и Аномал, – удивился Морго. – Телекинетик. – И добавил: – Вот об этом я не догадывался.

– Насколько мне известно, – сказал Провони, – я единственный, в ком Новый Человек соединен с Аномалом. Я – урод, выделяющийся из остальных уродов.

– А насколько высоко ты мог бы подняться в иерархии Государственной гражданской службы? Попробуй прикинуть, как ты наверняка уже делал, какой ранг ты мог бы получить.

– А-а, черт, – у меня был двойной-03. Но не официально, а когда я проходил тестирование, предложенное мне sub rosa. Я мог бы посоперничать с Грэмом. Я мог бы посоперничать с любым из них.

– Торс Провони, – заявил фроликсанин, – я не понимаю, почему у тебя не получилось работать внутри.

– Не мог же я сместить десять тысяч государственных служащих рангами от Джи-1 до двойного-03, с самого низа – и вплоть до Чрезвычайного Комитета Общественной Безопасности и Председателя Совета Грэма. – Но причина была в другом, и он это знал. – Я боялся, – признался он, – что если они пронюхают, то наверняка убьют меня. Мои родители тоже боялись, когда я еще был ребенком. Боялись всех – Новых Людей, Аномалов... и Старых Людей, и Низших Людей. Я мог бы стать предвестником расы сверхсверхлюдей; если это выплыло бы наружу, резонанс был бы ужасен, и я... – он сделал недвусмысленный жест, – ...просто исчез бы. А они начали бы выискивать других подобных мне.

– И никому не приходило в голову, что может появиться некто, совмещающий в себе оба типа, – заметил фроликсанин. – Даже теоретически. Пока тебя не протестировали.

– Как я уже сказал, мое тестирование было тайным. У моего отца был ранг Джи-4, и он тайно подготовил тесты после того, как заметил мою ТК-способность и вдобавок узнал, что узлы Роджерса торчат из моего мозга, как огрызки карандашей. Именно отец заставил меня соблюдать осторожность, упокой Господь его душу. Знаешь, когда разражаются эти великие войны планетарного и межпланетарного масштабов, предполагается, что каждый думает о соответствующей идеологии... в то время как большинство людей просто хотят спокойно спать по ночам. – Он добавил: – В какой-то книжке по психологии я прочел интересное утверждение. Там говорится, что в сущности многие из тех, кто имел склонность к самоубийству, просто хотели хорошенько выспаться и думали, что это позволит им смерть. – «Куда это заводят меня мои мысли? – удивился он. – Уже много лет я не думал о самоубийстве. С тех пор, как покинул Землю».

– Тебе нужно поспать, – сказал Морго.

– Мне нужно знать, пробивается ли на Землю мое третье послание, – раздраженно возразил Провони. – Сумеем ли мы в самом деле достичь Земли всего за шесть суток? – Перед ним стали возникать навязчивые картины: поля и пастбища, большие плавучие города в голубых океанах Земли, купола на Луне и Марсе, Нью-Йорк, царство Лос-Анджелеса. И особенно Сан-Франциско, с его удивительной, легендарной, старинной системой «быстрой перевозки», сооруженной аж в 1972 году и все же использовавшейся из сентиментальных соображений.

«Еда, – подумал он. – Ломтики мяса с грибами, эскаргот, лягушачьи лапки... ох, которые становились куда нежнее, если их предварительно заморозить, о чем большинство и не подозревало – даже во многих вполне приличных ресторанах».

– Знаешь, чего мне хочется? – спросил он фроликсанина. – Стакан ледяного молока. И чтобы лед плавал прямо там. Полгаллона такого молока. Я просто хочу сидеть тут и пить молоко.

– Как ты однажды заметил, Торс Провони, – отозвался Морго, – истинный интерес человека заключается в малом и немедленном. Мы совершаем перелет, от которого зависят жизнь и надежда шести миллиардов людей, и все же, когда ты представляешь себя там, в конце, ты видишь себя сидящим за столом, на котором стоит ящик молока.

– Но обрати внимание, – заметил Провони, – они-то ведь такие же. Земле грозит вторжение инопланетян, и все – все! – просто хотят жить дальше. Есть миф о бурлящих бессловесных массах, ищущих трибуна, вождя, каким будет Кордон. А скольких людей на самом деле это волнует? Может быть, даже и Кордона это волнует... не так уж сильно. Знаешь, чего французское дворянство больше всего боялось во время революции? Каждый из них трясся от страха, что кто-нибудь вломится к нему в дом и расколотит его фортепьяно. Узость их кругозора... – Он замолчал. – Которая свойственна даже мне, до некоторой степени.

– У тебя ностальгия. Это проявляется в твоих снах: ночью ты бродишь по тропам земных лесов и поднимаешься в роскошных лифтах на крыши – в рестораны и транкобары.

– Да, транкобары, – вздохнул Провони. У него давно уже истощились запасы всех медикаментов – для развлечения и для иных целей, – включая, разумеется, все психотропные препараты. «Я сяду там, в транкобаре, – сказал он себе, – и стану глотать одну таблетку, пилюлю, капсулу и спансулу за другой. Я заморожу себя до невидимости. Я полечу, как ворон, как лебедь, загогочу и зачирикаю, пролетая над полями зелени, купаясь в солнечном свете и скрываясь в тень. Всего через шесть дней».

– Есть еще один вопрос, который мы не обговорили, Торс Провони, – напомнил ему фроликсанин. – Следует ли нам сопроводить первое публичное появление большой помпой и церемониями – или мы лучше приземлимся в какой-нибудь отдаленной области, где нас никто не заметит? И оттуда потихоньку начать действовать. Если избрать второй вариант, то ты мог бы свободно передвигаться. Ты мог бы наслаждаться канзасскими пшеничными полями, рядами кукурузных плантаций; ты мог бы отдыхать, принимать таблетки, а также, если тебя не коробит, что я об этом говорю, побриться, вымыться, надеть чистое белье – вообще освежиться. Тогда как если мы плюхнемся в центре Таймс-сквер...

– Совершенно неважно, приземлимся мы в центре Таймс-сквер или на каком-нибудь пастбище в Канзасе, – перебил Провони. – Они будут поддерживать постоянное наблюдение дежурным радаром, высматривая нас. Они могут даже атаковать нас – по крайней мере, попытаться атаковать нас, – используя передовые корабли, когда мы еще и до Земли-то не доберемся. Мы просто не можем не привлечь внимания, особенно с твоими девятью десятками тонн. А наши ретроракеты запалят все небо почище «римских свечей».

– Они не могут повредить твоему кораблю. Теперь я обернул его целиком.

– Я-то понимаю, а они – нет; они в любом случае могут попытаться. – «На что я буду похож, когда появлюсь перед ними? – спросил он себя. – Грязный, сальный, зараженный дурными привычками... Но разве они не будут готовы к этому? Разве толпа этого не поймет? Может быть, именно таким я и должен появиться».

– Таймс-сквер, – произнес он вслух.

– В самой середине ночи.

– Нет – она и тогда будет битком забита.

– Мы дадим предупреждающие вспышки ретроракетами. Когда они увидят, что мы приземляемся, они разбегутся.

– И тогда ракета с водородной боеголовкой из орудия Т-40 разнесет нас в мелкую пыль. – Он почувствовал, что настроен язвительно и свирепо.

– Не забывай, Торс Провони, что я представляю собой полуматерию, что я способен поглотить абсолютно все. Я буду там, обернутый вокруг тебя и твоего маленького корабля, столько, сколько понадобится.

– Они, наверное, рехнутся, увидев меня.

– От радости?

– Понятия не имею. Мало ли от чего люди сходят с ума. От страха перед неведомым – может быть, и так. Может быть, они побегут от меня, что только дай Бог ноги. Они могут сбежать куда-нибудь в Денвер, штат Колорадо, и сбиться там в кучу, как испуганные коты. Ты ведь никогда не видел испуганного кота, правда? Я всегда держал котов и не кастрировал, но вечно мой кот оказывался в проигрыше. И возвращался домой весь изодранный. Знаешь, как определить, что твой кот – неудачник? Когда он собирается подраться с другим котом, ты выходишь его выручить – если он победитель, то мигом набросится на своего противника. А если он неудачник, то запросто позволит тебе подобрать его и отнести домой.

– Скоро ты снова увидишь котов, – заметил Морго.

– И ты тоже, – сказал Провони.