Я захватываю замок. Страница 28

— На мой вкус, не очень, — сказал он. — Если совсем откровенно, оно слишком вычурно. Но ей идет. И она это знает. Верно?

Глаза его лукаво сверкнули, что сгладило невежливость ответа. Что ж, Роуз и правда прекрасно осознавала свою красоту.

Тут принесли восхитительный замороженный пудинг! Пока Нейл накладывал десерт в тарелку, я вновь напрягла левое ухо, прислушиваясь к отцу и миссис Коттон. Они явно отлично поладили, хотя со стороны разговор напоминал перебранку. На лице Топаз застыла тревога — лишь когда отец засмеялся, мачеха расслабилась.

— Займитесь викарием, мне нужна передышка, — сказал он с улыбкой.

— Но скоро я вас опять атакую! — весело предупредила хозяйка. Глаза ее искрились, на щеках играл румянец. На удивление цветущая женщина!

— Ну и как тебе первый взрослый прием? — впервые с начала ужина обратился ко мне отец. Впрочем, могла ли я его винить за невнимание?

Он раскраснелся, стал как будто больше, внушительнее; в нем снова проступила величественность, отличавшая его до «десертного» происшествия. Тень ее возвращалась, когда он женился на Топаз, но ненадолго. Боже, а вдруг в нем пробуждаются чувства к миссис Коттон?! Она тем временем опять завела с ним беседу…

Вскоре женщины встали из-за стола и отправились наверх. На лестнице Топаз, взяв меня под руку, тихо шепнула:

— Ты слышала? Ему правда весело? Или притворяется?

Я ответила, что, похоже, он искренен.

— Чудесно, если так. Я рада… — Но голос ее был печален.

Согласно одной из теорий Топаз, женщина не должна ревновать и пытаться удержать мужчину против его воли; однако ей явно не нравилось, что отца взбодрило общество другой.

Спальня миссис Коттон была прелестна: море цветов, новые книги, россыпь прелестных подушек на кушетке, а главное — камин… Какое блаженство иметь камин в собственной комнате! Но больше всего нас поразила ванная с зеркальными стенами и стеклянным столиком, на котором теснилось не меньше полудюжины флакончиков с духами и туалетной водой. (Американцы, кстати, говорят «аромат», а не «духи», что, по-моему, правильнее. И почему в Англии слово «аромат» считают манерным?)

— По мнению Саймона, эта ванная — пощечина особняку, надругательство над старинной архитектурой, — улыбнулась хозяйка. — Но к чему классика в ванной?

— Правда, чудо? — сказала я Роуз.

— Великолепно! — отозвалась сестра едва ли не скорбным голосом: комната нравилась ей до обморока.

Немного приведя себя в порядок, мы отправились в Длинную галерею, тянущуюся через весь особняк (она такая узкая, что кажется длиннее, чем есть на самом деле). Отапливали ее три камина, но было не жарко. Миссис Коттон разговаривала с Топаз, а мы с Роуз бродили туда-сюда, рассматривая картины, статуи и занятные экспонаты в стеклянных витринах. Миссис Фокс-Коттон исчезла сразу после ужина, вероятно, ушла к себе в спальню.

Остановившись у дальнего камина в конце галереи, мы оглянулись на беседующих женщин. До нас доносился лишь звук голосов, слова мы не различали: значит, можно спокойно посекретничать…

— Как провела время за ужином? — спросила я.

— Тоскливо. Мистер Фокс-Коттон мне не понравился, к тому же его интересовала Топаз. Поэтому я сосредоточилась на еде. Блюда изумительные! А о чем вы говорили с Нейлом?

— Немножко о тебе. Он сказал, что ты выглядишь очаровательно, — сказала я.

— И?..

— В основном беседовали об Америке.

Я постаралась в деталях передать его рассказы, особенно о калифорнийском ранчо, — уж очень оно меня увлекло.

— Что? Сплошь коровы и прочий скот? — с отвращением переспросила Роуз. — Он намерен туда вернуться?

— Нет, ранчо продали после смерти отца. Правда, он надеется приобрести собственное, как только сможет себе позволить.

— Разве они не очень богаты?

— Тише, — прошипела я, бросая взгляд в сторону миссис Коттон. К счастью, нас никто не слышал.

— Нейл, видимо, не богат. А у Саймона, похоже, все деньги уходят на содержание особняка. Ладно, нам лучше вернуться.

Когда мы поравнялись со вторым камином в середине галереи, в комнату вошла миссис Фокс-Коттон. Ее облегающее темно-зеленое платье так блестело, что казалось скользким. Точь-в-точь морская водоросль. Звали миссис Фокс-Коттон — не поверите! — Леда. Впервые за вечер мне удалось ее, как следует рассмотреть. Она миниатюрна, почти как я; прямые черные волосы собраны в низкий тяжелый узел; очень смуглая.

И волосы, и кожа какие-то сальные. Топаз говорит, что черты лица изумительно красивы. Я и не спорю — просто ей стоит хорошенько умыться. Изумительность ведь с водой не уплывет?

Мы с Роуз поспешили навстречу миссис Фокс-Коттон, но она легла на диван и открыла книгу в потертой кожаной обложке.

— Не возражаете, я почитаю? — сказала она. — Хочу закончить, а то завтра мы уезжаем в Лондон.

— Что это? — поинтересовалась я из вежливости.

— О, это не для маленьких девочек, — проронила миссис Фокс-Коттон.

Голос у нее дурацкий — тонкий, резкий, блеющий; губы она почти не размыкает, буквально цедит сквозь зубы. Учитывая последующие события, хочу сразу пояснить: именно в тот миг я поняла, что она мне не нравится.

Тут вошли мужчины. Миссис Фокс-Коттон мгновенно отложила книгу. Между отцом и Саймоном, похоже, близился к завершению очередной литературный спор. Наконец-то они всласть наговорились на любимую тему! Мужчины двинулись в разные стороны зала; я невольно обратила внимание на их предпочтения: отец с викарием обступили миссис Коттон, Обри Фокс-Коттон бросился к Топаз, а братья направились к нам с Роуз. Однако миссис Фокс-Коттон, быстро поднявшись с дивана, Саймона перехватила.

— Ты не заметил тут один интересный портрет? Точь-в-точь твое лицо! — сказала она и, взяв его под руку, повела вдоль галереи.

— Я заметила! — встряла я.

Втроем с Роуз и Нейлом мы поспешили следом. Готова спорить, миссис Фокс-Коттон нашей компании не обрадовалась.

Портрет был из числа старейших в галерее (думаю, Елизаветинской эпохи, судя по высокому гофрированному воротничку). Очень простой, только голова и плечи на темном фоне.

— Наверное, из-за бороды, — предположил Саймон.

— Нет, глаза похожи! — возразила миссис Фокс-Коттон.

— Брови! — уточнила я. — Приподнятыми уголками. И волосы… Тоже растут надо лбом вверх.

Саймон поинтересовался мнением Роуз. Оторвавшись от картины, сестра пристально вгляделась в его лицо, будто хотела сравнить каждую черточку. Ее мысли, похоже, занимал далеко не портрет, а сам Саймон; и вот, медленно очнувшись от раздумий, она вдруг заметила, что от нее ждут ответа на вопрос.

— Ну, возможно, совсем слегка… — неопределенно произнесла она.

Мы двинулись обратно. Топаз и Обри Фокс-Котгон тоже рассматривали картины, точнее портреты Коттонов восемнадцатого века.

— Я понял! — воскликнул архитектор, оборачиваясь к мачехе. — Вы — настоящий Блейк [7]. Правда, Леда?

Миссис Фокс-Коттон без особого интереса смерила Топаз долгим оценивающим взглядом и наконец, проронила:

— Если только добавить костям больше плоти…

— А Роуз — Ромни [8], — подхватил Саймон, впервые произнеся имя моей сестры. — В ней что-то от леди Гамильтон. Кассандра — Рейнольдс [9]. «Девочка с мышеловкой», разумеется!

— Ничего подобного! — возмутилась я. — Терпеть не могу эту картину. Перепуганная мышка, голодный кот и девочка-изверг! Не имею я с ней ничего общего.

— Но вы ведь отпустите бедную мышку на волю, а кота угостите вкусной сардинкой, — с улыбкой пояснил Саймон, чем немного меня к себе расположил.

Все тем временем придумывали подходящего художника для миссис Фокс-Коттон. Остановились на сюрреалисте Дали.

— И чтобы из ушей выползали змеи, — сказал мистер Фокс-Коттон.

О сюрреализме я не имею ни малейшего представления, но легко могу вообразить выбирающихся из ушей миссис Фокс-Коттон ползучих гадов. Неудивительно, что они спешат убраться от нее подальше.