Время побежденных - Голицын Максим. Страница 75

— Не с кем больше связываться, — сказал я.

— Что там? — спросил Хенрик.

— Возьми. Прочитай.

Он взял у Карса письмо. По мере того как он скользил глазами по строчкам, на лице его читалась все большая безнадежность.

— Я подозревал что-то в этом роде, — сказал он наконец. — Не думал, правда, что все люди…

Голос его прервался, и он умолк.

Я бесцельно вышагивал по тесному помещению.

— Да хватит ходить взад-вперед! — взорвался Хенрик.

— Не представляю, как мы теперь… что делать дальше…

— Наверное, уже ничего, Олаф, — серьезно сказал Карс, — завтра утром придет транспортник. А пока, я думаю, нам нужно отдохнуть.

— Да… наше путешествие закончилось.

— Может, — возразил он, — все еще только начинается?

Я вздохнул.

— Не знаю, что ты имеешь в виду, но в одном ты прав. Я слишком устал, чтобы об этом думать.

Хенрик медленно поднял голову.

— Там, — сказал он, — за дверью…

— Что «за дверью»?

— Там кто-то есть.

— Тебе показалось, — неуверенно ответил я.

Но он уже молниеносно выхватил пистолет.

— Эй, кто там! Выходи!

С ужасом и удивлением я увидел, что дверь медленно распахнулась.

На пороге стоял Рамирес.

Он выглядел точно так же, как обычно. Нет, подумал я, почти так же… было в его облике что-то… что-то новое.

Хенрик направил на него пистолет.

— Опять ты, сволочь, — сказал он, — мало ты нам покоя в Гиблых Землях не давал.

— Во-первых, ты забыл поздороваться, — заметил Рамирес.

Это прозвучало настолько нелепо, что я с трудом подавил нервный смех.

Сзади послышался какой-то грохот. Это Карс, вскочив, опрокинул кресло.

— Но… — сказал он нерешительно, — ведь ты же умер!

— Это не совсем так, — спокойно возразил тот, — я не могу умереть. Никто из нас не может.

— Ты хочешь сказать, — вмешался я, — что вы бессмертны?

— Что-то в этом роде.

— Какого черта тебе тут надо? — медленно спросил Хенрик.

— Просто… захотелось вас повидать. Мы столько прошли вместе. За что ты нас так ненавидишь, Хенрик?

— Вы… — Хенрик задохнулся от ярости, — вы еще спрашиваете, нелюди?

— Ты всегда ненавидишь то, чего не можешь понять? Но это уже не имеет значения. Пойми, в том, что сейчас происходит, нет ничьей вины. Ни моей… ни твоей.

— А кто виноват? Я, что ли? Это я, по-вашему, распространял повсюду эту чертову заразу?

— Опомнись, Хенрик. Ты что же, думаешь, это эпидемия какая-нибудь?

— А что же еще? — угрюмо спросил Хенрик.

Рамирес глядел на него с мягкой усмешкой, и лицо его на миг изменилось. Он вдруг стал похож на дока — даже манера говорить стала другой.

— Это эволюция, мой милый. А эволюция всегда происходит скачком. Когда приходит ее время. Да, конечно, сначала изменения затрагивают немногих… исподволь, незаметно… Потом начинают накапливаться… для стороннего наблюдателя все еще выглядит как обычно… Но мир вокруг начинает меняться… подспудно… скрытно… А потом наступает цепная реакция. И бац… динозавры вымирают, а их место занимают другие, более совершенные виды.

— И кто же мы, по-твоему, — устало спросил Хенрик, — динозавры?

— Просто-напросто люди… самые обычные люди. Не Думаешь ли ты, что человечество появилось на Земле… да и на других планетах… чтобы существовать вечно? Рано или поздно все должно отойти в сторону, чтобы уступить дорогу чему-то новому… Просто на этот раз эволюция оказалась милосердней, чем обычно. Динозавры вымерли. Люди — нет. Они скачком перешли в иное состояние, пройдя метаморфозу. Фигурально выражаясь, все мы были гусеницами, Хенрик… ползали по земной поверхности, не видя ничего вокруг себя, кроме своего жалкого маленького мирка…

— Метаморфоза? У всего человечества? Поголовно?

— У всего… или почти у всего…

— Что вы сделали с Сандрой? — вмешался я.

— Ничего… разумеется, ничего.

По его лицу вдруг прошла странная рябь, черты его на миг поплыли, и что-то чуждое, непредставимое, проступило сквозь привычную внешнюю оболочку.

Но только на миг.

— Еще не научился владеть собой, — заметил рейнджер, — трудно удерживаться в прежнем облике.

— Убирайся, ты, тварь, — прохрипел Хенрик, — пока я не пристрелил тебя.

— Я же говорю, — терпеливо повторил тот, — ты не можешь меня пристрелить. Это невозможно сделать.

Он обернулся ко мне:

— Послушай, Матиссен… мне очень жаль.

— О чем ты? — спросил я сквозь зубы. — Если ты о Сандре…

— Да нет! При чем тут она? С ней все в порядке.

Он чуть заметно щелкнул пальцами, и письмо Антона, которое Карс уронил на пол, задрожав, поднялось в воздух, проплыло мимо меня и мягко легло ему в руку.

Он развернул сложенный вдвое листок, бегло просмотрел его.

— Да, — сказал он, вновь обернувшись ко мне, — все верно… или почти верно.

Потом обратился к Карсу:

— Вы, кадары, лучше улетайте. Вам тут делать больше нечего.

— Вы нам угрожаете? — спокойно спросил Карс.

— Нет… я не сказал, что вам тут оставаться опасно. Просто — зачем?

— Это не мне решать, — ответил Карс.

— Я думаю, мы навестим ваше представительство в Нью-Йорке. Да они и сами понимают. Транспортники сейчас отовсюду свозят кадаров туда — завтра вечером с базы придет челнок.

— Откуда ты знаешь?

Он пожал плечами:

— У нас свои источники.

Потом вновь обернулся ко мне:

— С ними проще. Все-таки Земля так и не стала им домом. А вот как быть с той одной сотой процента, которая оказалась невосприимчивой к зет-соединению?

— Кого ты имеешь в виду?

Сердце у меня заныло от какого-то тоскливого предчувствия.

— Разумеется, мы не хотим никому причинять вреда… Они могут устраивать свою жизнь как хотят. Но легко ли им будет жить в изменившемся мире? Подумайте над этим, Матиссен.

— Ты хочешь сказать…

— Тут я бессилен. Мне жаль. Мне действительно жаль.

На его лице тем не менее не отражалось никаких чувств, в том числе и жалости.

— Ладно, — сказал он, — у меня не так уж много времени. Пошли, Хенрик. Хватит дурака валять.

— Умолкни, паскуда, — палец террориста дрожал на курке. — Никуда я с тобой не пойду.

— Пошли, нас ждут.

— Убирайся, ты, сволочь, пока я не всадил в тебя всю обойму!

— Никак не хочешь примириться с очевидным? Ну, как знаешь…

Он неторопливо оглядел нас.

— Мне пора. А вы… что ж, осталось не так уж много времени. Кстати, Матиссен, Антон передает тебе привет.

— Ты хочешь сказать…

Он усмехнулся:

— Вот именно.

Я не сводил с него глаз, но даже при этом не успел заметить, как он исчез. Только что он стоял тут, перед нами, — и через миг его уже не было.

— Вот это номер, — пробормотал Карс.

— Что он имел в виду, этот ублюдок, — тихо спросил Хенрик, — зачем он меня звал?

Я покачал головой:

— Не знаю… Может быть… может быть, ты теперь тоже один из них, Хенрик?

— Нет! — отчаянно выкрикнул он. — Нет! Это ложь! Это он нарочно!

— Ну, конечно, ложь, Хенрик, — примирительно сказал Карс, — успокойся.

— Что ты понимаешь, ты, чурбан?!

— Ладно, — вздохнул я, — что толку гадать. Пошли в столовую. Там наверняка остались какие-то запасы. Хоть поедим за столом, как приличные люди.

— Я очень вымотался, Олаф, — пожаловался Карс.

— Я тоже.

Усталость, которая подтачивала меня, не имела ничего общего с физическим утомлением. Она шла откуда-то изнутри. Все потеряло смысл. Привычная жизнь осталась позади, а те неведомые дали, в которые шагнуло человечество, похоже, были для меня закрыты. Конечно, Земля большая, и, если верить Рамиресу, на ней должны были остаться еще люди… такие, как я. Но какое мне до них дело, если я потерял всех, кого любил? Они ушли куда-то далеко, и я больше не мог до них дотянуться.

В полном молчании мы пообедали в пустой столовой. Потом разошлись по комнатам. Вокруг стояла такая оглушительная тишина, что ее было страшно нарушать даже разговором — казалось, все вокруг вот-вот разобьется на мелкие осколки.