Нарушенное время Марса - Дик Филип Киндред. Страница 16

— Они прямо навалились на меня. Хотели, чтобы я взял в подмастерья племянника, и он, таким образом, стал бы членом Союза, — затараторил Пудри, — с тех пор я ночами не сплю, пытаюсь найти выход из положения…

Мои отношения с родственниками… Я не могу настоять на своем и твердо сказать им «нет». Я не могу разъехаться с ними, так как недостаточно хорошо себя чувствую… Вот почему я здесь, док!

— Понимаю, понимаю, — сказал доктор Глоб. — А теперь расскажите-ка мне подробности приема: когда и где он произошел? Имена действующих лиц, чтобы я мог как следует во всем разобраться.

Пурди порылся в карманах пальто и с облегчением вытащил аккуратно отпечатанный документ.

— Я ценю, что вы так глубоко входите в мое положение, док. Вы, психиатры, в самом деле снимаете тяжесть с человеческой души. Я ведь действительно потерял сон из-за родственников. — Он с благоговейным страхом смотрел на доктора, искушенного в человеческих взаимоотношениях, способного разобраться в многочисленных межличностных конфликтах, поразивших жителей поселка за последние годы.

— Не беспокойтесь больше об этом, — бодро сказал доктор. «Типичный случай вялотекущей шизофрении, — подумал он. — В любом случае моя задача облегчить его страдания». — Я займусь вашими отношениями с родственниками, и, по крайней мере, в течение нескольких месяцев можете не волноваться.

Конечно, если какое-нибудь новое нервное потрясение опять не выбьет вашу слабую психику из равновесия…

Когда старина Пудри наконец ушел, доктор Глоб с удовольствием подумал, что ему опять удалось применить безлекарственную психотерапию, частенько практикуемую им на Марсе. Вместо назначения лекарств, он встанет на место больного в качестве судьи, разбирая конфликт с родственниками, приведший к болезни.

Неожиданно из внутреннего селектора раздался голос Джин:

— Милт. Тебя вызывают из Нью-Израиля. Босли Тувим.

«О, Господи! — подумал Глоб. — Сам президент Нью-Израиля! Что-то случилось!» Он торопливо снял телефонную трубку:

— Доктор Глоб слушает.

— Доктор, — зазвучал глубокий властный голос. — Это это Тувим. У нас здесь несчастный случай со смертельным исходом. Ваш пациент — насколько я понимаю. Не будете ли вы так любезны прилететь к нам? Позвольте мне предварительно сказать несколько слов о потерпевшем. Норберт Стинер, эмигрировал из Западной Германии…

— Он не мой пациент, сэр, — перебил Глоб. — Но его сын страдает аутизмом и находится в спецлагере Бен-Гуриона. Вы хотите сказать, что Стинер мертв? Ради всего святого! Я только сегодня утром говорил с ним. Вы действительно уверены, что речь идет о нем, а не о его однофамильце? У меня действительно имеется личное дело всей семьи Стинеров ввиду заболевания их мальчика. В случае детского аутизма мы считаем, что прежде чем начинать лечение, необходимо разобраться в семейной обстановке пациента. Да… теперь понятно…

— Вероятно, это самоубийство, — сказал Тувим.

— Просто не верится, — ответил доктор.

— Я только что беседовал с обслуживающим персоналом лагеря Бен-Гуриона. Мне сказали, что вы долго говорили со Стинером, как раз перед уходом того из лагеря. Полицию интересует, не проявлял ли Стинер во время беседы с вами признаков подавленного или болезненно замкнутого состояния?

Не говорил ли он нечто такое, что заставило бы вас отговаривать его от своего намерения и подвергнут несчастного лекарственной терапии? Я имею в виду, не проговорился ли этот человек о чем-то таком, что насторожило бы вас?

— Абсолютно ничего, — сказал Глоб.

— Тогда вам нечего беспокоиться, — проговорил Тувим. — Просто будьте готовы дать характеристику психического состояния Стинера: обозначить возможные мотивы, приведшие того к самоубийству. Вы понимаете?

— Спасибо, мистер Тувим, — вяло поблагодарил доктор Глоб. — Думаю, он был удручен состоянием сына. Я в общих чертах описал ему новый метод, который может, как мы надеемся, излечить его ребенка. Стинер действительно показался мне замкнутым, озлобленным, даже циничным, он отреагировал на мой рассказ совсем не так, как я ожидал. Но самоубийство!…

«Что, если я потеряю место в лагере?» — подумал Глоб. Как раз сейчас это было бы ощутимым ударом по его кошельку. Работа там раз в неделю давала значительную прибавку к доходу, достаточную, чтобы он мог ощущать хотя бы относительную финансовую стабильность. Чек от «Бен-Гуриона» вселял уверенность в доктора.

"А не подумал ли идиот Стинер, что его смерть может повредить другим?

Наверное, он так и решил и нарочно расстался с жизнью, чтобы отомстить нам. Отплатить — но за что? За попытку исцелить его ребенка? Все очень серьезно, — продолжал размышлять доктор. — Самоубийство сразу же после беседы между врачом и пациентом… Слава Богу, что мистер Тувим предупредил меня! Газеты поднимут шум вокруг самоубийства, и все, кто хотел бы видеть лагерь ликвидированным, получат лишний довод в пользу закрытия".

Закончив ремонт холодильника на молочной ферме Мак-Олиффа, Джек Болен вернулся в вертолет, положил ящик с инструментами позади сидения и перед тем, как взлететь, еще раз связался с мистером И.

— В школу, — кратко подтвердил мистер И. — Ты должен немедленно отправиться туда. Джек, мне некого послать, кроме тебя.

— О'кей, мистер И, — он включил двигатель вертолета, удрученный невозможностью отказаться от работы.

— Есть еще сообщение от твоей жены, Джек.

— Да? — Болен был удивлен, его работодатель не любил, когда звонили жены рабочих, и Сильвия отлично знала об этом. Может быть, что-нибудь с Дэвидом?

— Вы можете пересказать мне, о чем она говорила? — попросил Джек.

— Миссис Болен попросила диспетчера проинформировать тебя, — начал китаец в своей обычной манере, — что ваш сосед Стинер покончил жизнь самоубийством. Миссис Болен взяла на себя заботу о детях и сообщает тебе об этом. Она также просила, если только возможно, прибыть тебе вечером домой. Но я ей ответил, что хотя мы очень сожалеем о случившемся, но обойтись без тебя не можем. Ты должен продолжать работать до конца недели, Джек!

«Стинер умер, — подумал Болен. — Бедный маленький неудачник. Ну, что ж, возможно, так даже лучше для него».

— Спасибо, мистер И, — сказал на прощание в микрофон Джек.

«Этот случай глубоко затронет всех нас, — размышлял Болен, пока вертолет поднимался над пастбищем с увядшей редкой травой. У него было сильное и острое предчувствие беды. — Не могу поверить. За все время я не перекинулся с ним и дюжиной слов, но чувствую, что его смерть будет иметь для нас роковые последствия. Она и сама по себе имеет огромную власть над человеком. Мысль о ней вызывает такой же благоговейный трепет, как и раздумья о самой жизни, но насколько сложнее смерть для человеческого понимания…»

Джек развернул вертолет по направлению штаб-квартиры ООН, за которым находился огромный самоуправляющийся кладезь человеческой мудрости, уникальнейший искусственный организм — Общественная школа. Этого места он почему-то панически боялся больше всего на свете с тех пор, как прибыл на Марс.

Глава 5

Почему же Общественная школа беспокоила Джека? Глядя на нее сверху, он видел белое, в форме утиного яйца, здание на фоне темной, пятнистой поверхности планеты. Очевидно, построенное в спешке, по его мнению, оно совершенно не вписывалось в окружающий пейзаж.

Приземлившись на бетонированную посадочную площадку перед входом, Джек сразу же почувствовал, как напряглись и онемели кончики пальцев явный признак нервного напряжения. Странно, но его сын Дэвид, которого три раза в неделю привозили в школу, чувствовал себя в ней совершенно спокойно и уверенно. Причина беспокойства находилась в самой натуре Джека.

Возможно, из-за того, что сам он был великолепным механиком, он не мог поддаться иллюзиям школы и включиться в ее игру. Джек не мог, подобно детям, считать «учителей» школы живыми. Он понимал, что имеет дело всего лишь с обучающими машинами, но иногда поддавался обману, и они казались ему живыми и мертвыми одновременно.