Четвертая обезьяна - Баркер Джей Ди. Страница 67

У нее вспотели ладони; «глок» как будто сделался тяжелее.

Поднявшись на второй этаж, они увидели, что коридор расходится от площадки в обе стороны. Прямо перед ними находилась ванная. Нэш пригнулся и побежал туда, целя перед собой; важно было убедиться, что там никого нет.

Клэр стояла, прислонившись спиной к стене, и зорко оглядывала коридор. Наконец Нэш вернулся.

Коридор освещал ряд светодиодных лампочек, вделанных в плинтус; они увидели три закрытых двери слева и двойные двери в конце коридора справа. Стены были увешаны семейными фотографиями разных форм и размеров. Клэр решила, что двойные двери ведут в главную спальню, а остальные — в гостевые комнаты и комнату Карнеги.

— Куда? — одними губами спросила она.

— В главную, — ответил Нэш на ходу.

92

Портер — день второй, 17.30

Портер ненадолго остановился только на площадке третьего этажа. Небольшое пространство, примерно три на два метра, было завалено штукатуркой и старыми обертками от фастфуда. Стены были выкрашены в яблочно-зеленый цвет.

И тут он услышал голос.

Крепче сжав биту, он поднялся на несколько последних ступенек, светя фонариком во все стороны.

— Что, Сэм, уже устал?

За голосом последовал громкий треск помех — а потом тишина.

— Где ты, Бишоп? — крикнул Портер. Собственный голос показался ему выше, а слова особенно гулко прозвучали в бетонном колодце.

— Знаю, ты сейчас не в форме, но уж потерпи; я видел, как старушки в ходунках взбираются по лестницам быстрее, чем ты.

— Пошел ты!

— Может быть, упражнение пойдет тебе на пользу, сожжет часть живота. — Снова помехи.

Портер заметил рацию, когда поднялся на площадку. Маленькая черная «Моторола» с резиновой антенной стояла у трубы, которая вела к следующему маршу.

Когда Бишоп снова заговорил, на рации запульсировала красная лампочка.

— Может, пока идешь, стишками побалуемся? Что скажешь, Сэм?

Сэм взял рацию в руки. Бишоп заговорил нараспев:

Сэм, ты когда-нибудь думал, о чем эта считалочка? По-моему, она мрачновата для детей, и все-таки мы ее рассказываем детям. Мама часто рассказывала мне ее, всякий раз когда мы поднимались или спускались по лестнице.

Портер нажал кнопку на рации и поднес микрофон к губам:

— Я до тебя доберусь, чертов псих!

— Сэм! — отозвался голос Бишопа. — У тебя наконец получилось! А то я уже начал беспокоиться.

— Где ты, Бишоп?

— Я близко, Сэм. Только тебя жду. Так и знал, что ты разгадаешь загадку; ты самый умный в вашей банде неудачников. Пришлось, правда, долго тебя уламывать, и все-таки у тебя получилось. Я горжусь тобой!

— Я нашел глаза. Эмори еще жива?

Бишоп вздохнул:

— Очень жаль, что я не успел их упаковать. Я боялся, что на них наткнется крыса до того, как ты сюда попадешь, и убежит с вкуснятиной. Конечно, в таком случае я бы ничего не смог поделать. Ты не представляешь, как я рад, что ты добрался сюда первым!

Портер поздно сообразил, что надо было чем-то прикрыть глаза. О крысах он не подумал.

— Где ты?

Бишоп хихикнул:

— Боюсь, тебе еще долго до меня добираться. С твоими швами прогулка по лестнице — дело непростое. Мне очень жаль. Надеюсь, я не слишком сильно тебя ранил, но мне пришлось импровизировать; ты и твои друзья в самом деле застали меня врасплох. — Он ненадолго замолчал, а потом продолжал: — И все-таки, Сэм, тебе лучше поторопиться. У нас совсем немного времени. Хоть ты и ранен, тебе еще подниматься и подниматься.

Портер снова зашагал по ступенькам. Всякий раз, когда он останавливался, даже ненадолго, ногу сводило болью. Он с усилием расслаблял мышцы, стискивая зубы, чтобы не стонать. Боль все усиливалась; скоро ему начало казаться, будто в него снова вонзили нож и поворачивают его в ране.

— Позволь мне поговорить с ней; ты мой должник! Подтверди, что она еще жива.

Ему ответил треск помех; потом в динамике послышался голос Бишопа:

— К сожалению, Эмори сейчас недоступна.

Портер поднялся на площадку четвертого этажа и зашагал дальше, несмотря на одышку.

— Так ты докончил?

— Что докончил?

— Сам знаешь.

— Твой дневничок?

— Не издевайся, Сэм. Не смей надо мной издеваться! Издевка — тоже своего рода зло, к которому я совсем не благоволю.

Сэм вытер лоб рукавом «хирургички».

— Твоя мать в самом конце издевалась над тобой; как тебе это понравилось?

— Значит, дочитал. — Бишоп хмыкнул.

— Да, дочитал.

— Моя мать была не женщина, а злая ведьма, которая заслужила все, что с ней случилось, — ответил Бишоп.

— Похоже, твоя мать была та еще штучка; спала со всеми подряд. Горячие штучки всегда чокнутые.

— Понимаю, куда ты клонишь, но ничего у тебя не получится, так что перестань язвить, — отрезал Бишоп.

— Значит, они так и не вернулись? Бросили тебя?

В рации послышались щелчки, как будто Бишоп все время быстро нажимал какую-то кнопку или у него начался нервный тик.

— Помнишь, что я прихватил спички? Я сжег дом дотла после того, как туда зашли люди Толбота. Решил, что грех напрасно расходовать бензин, которым «Джонс» и «Смит» так щедро все полили. Пожарные вызвали представителей отдела по работе с несовершеннолетними, и меня отвезли в место, которое называлось реабилитационным центром. Там я провел две недели, а потом меня передали в первую приемную семью. Никто не заподозрил, что пожар устроил я. Если мать и возвращалась за мной, я об этом не знаю.

— Похоже, она ускакала на закат с этой дамочкой Картер и не хотела, чтобы ее паршивец сын тащился за ней в ее фантазию в стиле «Тельмы и Луизы». Они с самого начала не собирались брать тебя с собой.

— Мне они не были нужны. Мне лучше было без них.

— В приюте? В приемной семье? Да, наверное, ты прав. Если хотя бы половина из того, что ты написал, — правда, ну и семейка же у тебя была! Вы там все были долбанутые на всю голову.

— Фу, Сэм, что за выражения!

— Верно. «Не говори зла». Прошу прощения. Очень не хочется нарушать одно из правил твоего достойного поклонения папаши.

Пятый этаж.

— В тот день твоя мать хотела, чтобы твой отец умер, рассчитывала на это; она списала его со счетов. Кто трахался с блондином? Твоя мать или Картер? А может, они обе? Черт, готов поспорить, что тот тип окучивал обеих, пока ты играл со своей штучкой в углу.

— Сэм, выбирай выражения!

— Пошел ты, Бишоп. «Черт» — не ругательство.

Бишоп вздохнул:

— Сквернословие и богохульство — признак слабого ума, а я точно знаю, что тебя можно считать каким угодно, только не слабоумным. Наверное, ты уже придумал, как расквитаться с парнем, который застрелил твою жену. Как его фамилия — Кэмпбелл? Ты ушел, хладнокровный и великодушный, но я видел, как гнев и ненависть выжигают тебя изнутри.

— Не все стремятся отомстить.

Бишоп хихикнул:

— Представь, что вас с ним заперли в одной комнате и сказали тебе, что никаких последствий не будет, что бы ты ни сделал. И ты бы не причинил ему боли? Не всадил ему пулю между глаз? Не достал бы нож и не разрезал его от шеи До паха и не смотрел, как он истекает кровью? Не обманывай себя, Сэм. Во всех нас живет одно и то же.

— Но не все соответственно действуют.

— Некоторые действуют, после чего мир становится лучше.

Портер усмехнулся:

— Может, если бы ты не был таким мерзким маленьким засранцем, твоя мать не бросила бы тебя. Может быть, их троица учла бы и тебя в своих дальнейших планах. Ты мог бы жить с новым папочкой и двумя мамочками на те деньжищи, которые они спрятали в своих банковских ячейках.