Фаворит. Стрелец - Калбазов Константин. Страница 9

– Разреши, Василий Иванович? – Заглядывая в приоткрытую дверь, поинтересовался Архип.

– А-а, Карпов. Заходи, – оторвав взор от бумаги, что была у него в руках, тут же отозвался полковник. – Мне Якимов уже обсказал твое дело. Сына, гляжу, уже привел. Ну что я могу сказать, Бог помощь. Кстати, Архип, нехорошо как-то получается. Булат куешь, а полковнику своему даже не предложил.

– Так я это…

– Нешто подумал, что я не смогу уплатить полной мерой?

– Да что ты, Василий Иванович. Просто оно мне и невдомек было.

– Что невдомек? То, что я восхочу иметь у себя клинок знатный? Или он у тебя не так чтобы и знатный?

– Как это не знатный. Как есть отличный булат.

– Мне сказывали, ты его за полсотни рублей сторговал. Не соврали?

Вот потому и молчал, что цена товара резко упадет до неприлично скромной. Вообще-то даже восемьдесят рублей за такую саблю мало. Сотня, и то не факт. Вот только поди найди того, кто сможет купить по такой цене. Разве что бояре да князья, но тем еще и вид товарный подавай. Да и не всяк любитель этого дела. Оттого и пришлось продать купцу. Тот его облагородит у другого мастера, обрядит в нарядные рукоять и ножны, да задвинет подороже. Булат нынче великая редкость. Все больше дамаск. Но это уж совсем иное.

– Не соврали, Василий Иванович, – скрывая свое разочарование, ответил кузнец.

– А что, еще один готовый имеется? А то я выкуплю.

– В работе. Вскорости готов будет.

– Вот и ладно. Сторговались, выходит?

– Как есть, господин полковник.

Еще бы не сговориться. Полковник ведь может и ход делу дать. А царь-батюшка с фискалами страсть как не любят тех, кто укрывается от податей. И тогда уж наложат такой штраф, что не возрадуешься. Да еще и батогами пройдутся. Э-эх! Надо было сразу и самому. Ну да чего теперь-то.

– Ну что, Иван, рад поди? – обратился к парню полковник Дмитриевский.

– Рад чему? – не понял парень.

Если тому, что батю вот так в наглую нагрели на добрых тридцать рублей, так и не очень. Пусть тот и жаден без меры, но ведь в одном доме проживают, а потому такой потере Иван никак не мог радоваться. Или они о чем-то ином?

– Ты что же, Архип Алексеевич, сыну ничего не сказал?

– А чего ему сказывать, – отмахнулся стрелец. – Всяк млад мечтает о том, чтобы в стрельцах оказаться, о славе да боевых походах.

Че-его-о!!! У Ивана даже слов не нашлось от захлестнувшего его возмущения. Причем это было настолько явственно видно по всему его облику, что отец тут же отвесил ему подзатыльник. Будет он тут свой норов показывать! Он пока никто и звать его никак. Есть отец, вот он и решит, как оно лучше, чему быть, а чему не бывать.

– А как не восхочет сынишка-то? – откинувшись на высокую резную спинку стула, усомнился полковник.

– Как это не восхочет? – искренне удивился Архип. – Ты скажи, Василий Иванович, принимаешь ли парня в полк взамен меня. А уж он-то восхочет, – решительно рубанул отец.

– Принимаю, Архип Алексеевич. Веди парня к дьяку, пусть оформит все надлежащим образом.

– Благодарствую, господин полковник.

Дьяк их уже поджидал. Даже бумаги заранее подготовил. Осталось только подписать. А то как же. Рубль животворящий еще и не на такое способен.

– Держи, Иван, – протянул он парню небольшой лист бумаги. – С этим пройди в амбар да получи полагающееся. Архип Алексеевич, парень тут расписался в получении всей военной справы, так что передашь ему все дома. Да не забудь отдать оба кафтана, парадный и подбитый мехом. На два года дадены, парню еще полтора года дохаживать.

– Не сомневайся, Фрол Емельянович, все передам в лучшем виде.

– Вот и решили. Теперь по оплате. С тебя восемнадцать с полтиной рубликов податей. Церковный сбор на постройку церкви на Грязях в Белом городе пятьдесят копеек. Да на ремонт Мясницкой надвратной башни тридцать копеек. Итого девятнадцать рублей тридцать копеек. Пятую деньгу взыскивают по осени.

– Эка набегает, – едва сдерживая возмущение, произнес кузнец.

– А ты как думал. Податное житие – оно такое. Да не журись, Архип Алексеевич, то с непривычки. А там попривыкнешь. Зато время на службу тратить не надо. Ну и свет в окошке – годовое жалованье в семь рублей Ивану как новичку полагается выплатить сразу и без задолженностей. Подать на подворье также долой. Вот и выходит, что тебе остается уплатить три рубля восемьдесят копеек.

– Хм. Ну, так-то да. Так-то уже и не сильно много выходит. Но все одно изрядно.

– Это да. Кстати, в твоем случае лучше уплатить сразу, без недоимок. А то мало ли как оно все обернется.

– Да понимаю я, – вздохнул Архип. – Только я деньгу-то с собой не взял. Хотел сначала поглядеть, что выходит. Ты после обеда-то на месте будешь?

– Да куда же я денусь.

– Вот я и поднесу после обеда. – Потом обернулся к сыну: – Ванька, как получишь тут все, прямиком домой ступай. Понял?

– Понял, батя.

Вот так вот. Другое время и даже другой мир, а он опять отправляется на службу за себя и за того парня. Ну ладно, за батю. Какая, собственно, разница. Одно дело, когда он сорвался контрактником на вторую чеченскую, и совсем другое – вот так, на всю оставшуюся жизнь или пока не поставишь себе замену. И ведь никакой возможности отвертеться. Он ведь в отцовском доме и семьи своей не имеет, а значит, в полной его власти. Вот если бы он жил отдельно… Ну, батя!

– Ваня, ты вот тут еще распишись.

– А это что?

– Твое годовое жалованье. Не слышал, что ли? Передашь отцу и скажешь, чтобы присовокупил к податям.

– Спасибо, Фрол Емельянович. А может, смилостивитесь да обскажете мне, что тут вообще происходит-то? А то я как дурень хожу да глазами лупаю.

Обсказал. В подробностях и деталях. Даже ответил на некоторые уточняющие вопросы. Нормальный в общем-то дядька. Знает, с кого деньгу срубить, а кому и посочувствовать. Оно ведь как: иной мальчонка спит и видит, как он уходит в поход, в стрелецком кафтане, с пищалью на плече. А вот этот явно и не думал о службе ратной. Пусть и не дрожит как осиновый лист.

– Вот так вот, значит, – сквозь зубы процедил Иван. – Л-ла-адно. Фрол Емельянович, а скажи мне, пожалуйста, я могу поставить себе свой дом?

– Как ты есть теперь стрелец стрелецкого войска, то можешь, конечно. Или поставить, или купить. Только тут дело такое, что на подъемные рассчитывать тебе не приходится. Если бы ты был со стороны, то дело иное. А так ты поставлен взамен родителя, а он в свое время деньгу на обзаведение хозяйством уже получил.

– Но если я съеду, то льгота останется на прежнем дому или переедет вместе со мной?

– С тобой, конечно. Ваня, а ты что такое удумал-то?

– А разве не понятно?

– Да понятно-то оно понятно. Вот только негоже так-то поступать с родителем.

– Ты уж не обессудь, Фрол Емельянович, но батя со мной жар-птицу руками ухватил, так что грех ему на что-либо жаловаться. Еще и в прибытке останется. А вот меня, не спросив, в тягло пожизненное определил, где мне либо всю жизнь служить, либо сыном себя заменять. Ведь иного пути нет?

– Только смерть или увечье, что службе помехой, – подтвердил дьяк. – Ну или братишку младшего выставишь. Но тут уж только с воли Архипа, а он после такого и думать о том не станет.

– Вот и я о том же.

Странное дело, но заменить себя кем-либо сторонним стрельцам было нельзя. Только родной кровиночкой. Возможно, причина крылась в том, что служба в стрелецком войске и впрямь была почетной, все стремились записаться в эти полки. И для стрельцов вот такая замена, между прочим, не тягло какое или наказание, а почетная прерогатива. И со стороны брали лишь в одном случае: если свои же стрельцы не могли поставить замену для восполнения недостатка в людях.

После дьяка посетил амбар, или попросту полковой склад, где получил причитающееся ему сукно да кожу на сапоги. Остальную сбрую должен будет забрать у отца.

От приказной избы тут же завернул к дядьке Антипу, у которого заказал себе новые сапоги. Уговорились об оплате. Взял по-божески. И вовсе не потому, что свой брат стрелец, а потому, что жаль ему мальца. Нечасто встретишь, чтобы при живом и полном сил родителе парнишку записывали на службу. Иное дело, когда тем уж в тягость и дети сами на том настаивают.