Покупатели мечты - Кури Августо. Страница 13

— Мэр еще убьет одного из нас.

Я согласился с ней. После этого случая я начал размышлять о том, какой опасности подвергает себя Учитель. Я вновь представил, как к нему подходил «ученик»; это была манера поведения не нападающего, а убийцы. Я не мог перехватить посыльного. Это было похоже на заказ. Но кому хотелось убить его и за что? К сожалению, у меня не было времени, чтобы подумать об этом деле, потому что, пройдя еще шагов двадцать, Учитель вновь преподнес нам несколько хороших уроков. Он восхвалил дерево и сравнил его с силой людей.

Он увидел оливковое дерево, которому было свыше трехсот лет. Ствол, источенный червями, искривленный и израненный ежегодной стрижкой, свидетельствовал о его сопротивлении ненастью. Восторженно разглядывая дерево, Учитель сказал, обращаясь к нему:

— Оливковое дерево, ты сильнее самого сильного из людей, Сколько генералов прошли мимо тебя, надменных, заносчивых, как будто бы они были бессмертными, но они проиграли в битве за существование. А ты, жалкое создание, выжило. Сколько королей прошли мимо тебя в сопровождении величественных кортежей и в конце концов пали в землю, как хрупкие существа. А ты, простое и безымянное, до сегодняшнего дня пишешь свою биографию.

Он посмотрел на нас и задал нам вопрос:

— Вдали от взглядов общества пишутся самые лучшие биографии. Настало время совершать революцию безымянных.

На протяжении всего пути, что я следовал за Продавцом Грез, я разуверился в том, что он хотел совершить революцию в социальном плане, по меньшей мере в той области, где он ходил и жил. Революция идей, без оружия. Революция простая, имплозивная, проникновенная. Тем не менее без давления, шантажа, манипуляций, агрессивности. Но, учитывая, какую команду он выбрал, довести до конца эту революцию было невозможно, и я думал, что он уже проиграл. Вероятно, он не хотел признавать или не понимал, что сложная группа учеников не в состоянии достигнуть какого-то значительного результата. Кто станет их слушать? Кто им поверит? Неужели политики будут слушать эту шайку бродяг? А Конгресс будет обращаться с ними, как с паяцами или как с мудрецами?

Пока я обдумывал все это, я не заметил, как искры этой революции уже зажглись. Не успели еще его ученики стать более отважными при обсуждении идей, как бесчисленное количество людей, которые, по всей видимости, следовали за нами, стали более бесстрашными; они не опускали голову, когда пользовались своими правами, — они чувствовали себя гражданами.

Идеи, которые проповедовал Учитель, порождали жизненный маркетинг. Не только я или журналисты записывали их, но и самые разные студенты, которые, заинтересовавшись, подходили к нам. Ученики, будучи пассивными в аудиториях, начали питаться тем, что было в меню сомнений, развивать критическое мышление, строить свои идеи и иметь смелость высказывать их в аудитории.

Глава 8

Великая миссия

Две недели спустя мы снова возвратились в огромный двор Федерального собрания. Мы находились на левой стороне площади, в ста пятидесяти метрах от монумента Независимости. На этот раз Учитель не произносил никакой речи перед группой юристов. Он только молчал, Он сел на газон возле старой скамьи из железобетона, с которой от времени облупилась краска. Он спокойно смотрел на горизонт, как будто бы в одно и то же время был и далек, и близок к каждому из нас. Мы сели вокруг него. Опустившись на газон, я почувствовал облегчение от того, что нас больше не окружает толпа людей.

Человек, за которым мы следовали, пригладил волосы правой рукой, провел ею по лицу и мягко заметил:

— Руссо сказал, что человек рождается хорошим, а общество его портит. Но эта идея нуждается в корректировке. По моему мнению, человек рождается нейтральным, однако общественная система воспитывает или возносит его инстинкты, освобождает или порабощает его психику. Чаще порабощает.

Учитель постоянно предупреждал нас, что мы должны искать настоящий кислород свободы. Вокруг нас было много воздуха, но его не хватало на территории чувственности. Мы задыхались, даже когда у нас не было болезней, классифицированных психиатрией, таких как депрессия, паника, одержимость, — и мы задыхались от уменьшения удовольствия, творчества, спонтанности. Затем он завершил свою мысль:

— Каждый младенец рождается с инстинктивной памятью, способной хранить в себе агрессивность, индивидуализм, персонализм, исключительность. Необходимо, чтобы воспитание, подобно ремесленнику, совершенствовало эту память, архивируя тысячи пережитых ситуаций в коре головного мозга, дабы смягчить и подчинить инстинкты, воспроизвести альтруизм, сострадание, приветливость, способность думать, прежде чем действовать.

Слушая Учителя, я рассматривал его лицо и рылся в своих воспоминаниях. Я знал многих ученых общественных наук и авторов, но никогда не был близок к кому-нибудь в его намерении. Я продолжал представлять себе, что не вижу вживе и в красках собственной жизни. Продолжал думать, до каких пределов дойдет со своим проектом этот революционер, Продавец Грез, и дойдет ли то, что я пишу о нем, до людей.

В тот самый момент, когда я ворошил свои воспоминания, внезапно появился Эдсон Чудотворец, запыхавшийся, почти задыхающийся. Некоторое время он отсутствовал, чтобы сходить в уборную на другую сторону площади. На обратном пути он увидел сцену, которая его потрясла. Голосом, едва слышным от эмоционального напряжения, он рассказал, что там был юноша, который карабкался на большой монумент Независимости, вероятно, не для того, чтобы взобраться на грандиозного железного коня, расположенного на высоте свыше десяти метров, а с намерением покончить счеты с собственной жизнью. Люди с тревогой собирались на том месте.

Я почувствовал, как мурашки побежали у меня но спине. Я вспомнил, когда я сам был в здании Святого Павла, подавленный, потерявший всякую надежду, утративший мотивации жить Дальше. Эти картины быстро пробегали по полотну моего мозга. Я хотел стереть их, но мне не удавалось. Прошлое не гаснет, а принимает другие очертания.

Это известие взволновало группу. Такая серьезная проблема требовала решения на должном уровне. Мы все одновременно посмотрели на Учителя. Мы ожидали, что он немедленно поднимется, чтобы пойти и спасти самоубийцу, как он поступил со мною. Но он не сдвинулся с места. Мы ожидали, что он употребит свой проницательный ум, дабы сломить сопротивление юноши, который утратил желание жить. Но он не отреагировал на сообщение Эдсона Чудотворца. Мы даже хотели потащить его за руку, но он настоял на том, чтобы оставаться на прежнем месте.

К нашему ужасу, Учитель без колебаний произнес:

— Идите туда и продайте грезы этому молодому человеку.

— Что? Мы? Невозможно! Риск очень велик, Учитель! — воскликнула Моника, явно находившаяся в подавленном состоянии.

Мы были согласны с ней.

Все мы смертные, но простое понимание того, что смерть произойдет перед нашими глазами и мы не сможем помешать ей, лишало нас почвы под ногами, потрясало нас. Мы спали беспокойно. Мы были свободными, но чувствовали себя плененными страхом.

Слезы присутствуют при входе и при прощании с жизнью, но было трудно вообразить молодого человека, останавливающего свое дыхание. Что он из себя представляет? Кто его близкие? Какие муки его угнетают? Мы не были готовы к столь деликатной ситуации. Если бы мы промедлили, он бы мог разбиться у нас на глазах.

Учитель все еще сидел. Видя, что мы неподвижны и не можем преодолеть напряжение, он продекламировал стихотворение о грезах:

Грезы вдохновляют чувства, освобождают воображение, орошают разум.

Тот, кто грезит, переписывает свои тексты и переделывает свою жизнь.

Вы переделываете себя?

Внезапно, загоревшись эмоционально, он поднялся и завершил свою мысль:

— Без грез мы будем прислужниками эгоцентризма, вассалами индивидуализма, рабами наших инстинктов. Главная греза — быть проданным в этом обществе потребителей — является грезой свободного ума!