Предпоследняя истина - Дик Филип Киндред. Страница 17

Потому что каждый из нас, живущих на поверхности, стремится увеличить количество железок в своей свите, чтобы они угождали, сопровождали, вели раскопки, строили, убирали и кланялись. Вы превратили нас в феодалов, живущих в замках, а сами стали Нибелунгами, шахтерами-карликами. Вы работаете на нас, а мы отплачиваем — «печатной продукцией». Нет, разумеется, в речи об этом не говорилось, это было бы совершенно неуместно. Но в ней признавалась та истина, что подземные жители лишены того, что им принадлежит по праву, что они стали жертвами разбоя. Миллионы живущих под землей людей обворованы и к тому же все эти годы лишены моральной поддержки и юридической защиты.

— Мои дорогие сограждане-американцы! — возвестило «чучело» Талбота Йенси своим мужественным и суровым голосом политического и военного деятеля, неустанно пекущегося о благе граждан своей страны (Адамс до конца своих дней не забудет эту часть речи). — Древние христиане верили в то, что жизнь на Земле, а в вашем случае под землей, преходяща и является лишь звеном между вашей прежней жизнью и той, другой жизнью, которая наступит в будущем. Давным-давно король язычников, живших на Британских островах, был обращен в христианство проповедником, сравнившим нашу жизнь со стремительным полетом ночной птицы, влетевшей сквозь распахнутое настежь окно в теплый и ярко освещенный зал для пиршеств, пронесшейся над оживленно беседующими людьми, наслаждавшимися приятным обществом, и вылетевшей из освещенного замка в пустынную, черную, бескрайнюю ночь. И она никогда не увидит вновь этот залитый светом зал, где беседуют и двигаются живые существа. И вы… — Здесь Йенси торжественно, величественно, осознавая, что слова его будут услышаны множеством людей, живущих повсюду в подземных убежищах, сказал:

— Мои сограждане-американцы, живущие в подземных убежищах, лишены даже этого краткого, радостного мига.

Вы лишены возможности вспоминать этот краткий миг счастья, предвкушать его или наслаждаться им. И пусть он недолог, вы имеете на него право. Но из-за пагубного безумия, совершенного пятнадцать лет назад, вы обречены на ночь в преисподней. И каждый день вы расплачиваетесь за безумие, в результате которого вы были изгнаны с поверхности Земли, подобно тому как Бич Божий изгнал из рая двух прародителей рода человеческого. Но это несправедливо.

Я заверяю вас, что в один прекрасный день этому отчуждению придет конец.

Эти тесные рамки, которыми ограничено ваше повседневное существование, подменившее ту жизнь, которая принадлежит вам по праву, это ужасное несчастье, эта несправедливость — все, все это исчезнет при первых же звуках трубы, возвещающей о начале Страшного суда. И начнется он внезапно, он вынесет вас, вытолкнет вас, даже если вы будете сопротивляться, обратно на землю, которая ждет вас, ждет, что вы предъявите на нее свои права. Мои дорогие американцы, мы представляем ваши интересы и в то же время являемся не более чем сторожами, охраняющими ваше имущество. Но все, что находится сейчас здесь, наверху, рассеется как дым, и вы возвратитесь к себе домой.

И даже память о нас, само понятие о нас, живущих сейчас наверху, канет в Лету.

Речь «чучела» завершалась такими словами:

— Вы даже не сможете нас проклясть, потому что вы не вспомните, что мы когда-то существовали.

«Господи, Господи!» — подумал Адамс. — «И он еще хочет почитать мою речь!»

Однако, увидев его замешательство, Дэвид Лантано спокойно сказал:

— Но я же следил за вашей работой, Адамс. Вы многого достигли.

— К сожалению, это не так, я всего лишь пытался рассеять их сомнения относительно необходимости тех условий, в которых они живут. Но вы же, по сути дела, сказали, что жизнь под землей не просто необходимость, а незаслуженно постигшее их страшнее, но преходящее бедствие. Ведь существует огромная разница между тем, как я использую «чучело» Йенси, чтобы убедить их в том, что они должны продолжать жить под землей, потому что на поверхности условия значительно хуже из-за бактерий, радиации и смертельной опасности для жизни, и тем, что вы сделали. Вы ведь дали им торжественное обещание, заключили с ними договор, дали им ваше слово, то есть слово Йенси, что когда-нибудь они будут прощены.

— Да, — уклончиво ответил Лантано, — так сказано в Библии — Бог простит, или что-то в этом роде.

Он выглядел усталым, еще более усталым, чем Линдблом, все они устали, все, кто принадлежал к их гильдии. Каким тяжким грузом, подумал Адамс, оказалась та роскошь, в которой мы живем. Мы страдаем по собственной воле, потому что никто нас к этому не принуждал. Он явственно читал это на лице Лантано, как некогда подмечал это у Верна Линдблома. Но не на лице Броза, неожиданно подумалось ему. Человек, стоящий у руля власти и несущий самую большую ответственность, не испытывал почти никаких, а скорее всего, совершенно никаких угрызений совести.

Неудивительно, что они постоянно испытывают страх, неудивительно, что по ночам их мучают кошмары, — они сознательно служат Богу Зла.

Глава 9

Речь его так и осталась в атташе-кейсе, быть может — навсегда; он так и не показал ее Дэвиду Лантано и не ввел ее в Мегалингв 6-У. Вместо этого Адамс устремился по скоростному переходу, соединявшему Агентство с гигантским книгохранилищем-архивом, в котором хранились все накопленные человечеством с довоенных времен знания, законсервированные навечно и, разумеется, доступные по первому требованию таких же, как он, представителей элиты.

Он хотел теперь воспользоваться крупицей этих знаний.

В просторном центральном зале он стал в очередь, а когда наконец оказался перед железкой типа XXXV и Мегалингвом 2-У, которые составляли единое целое, монаду, распоряжались этим лабиринтом из футляров с микрокассетами, в каждом из которых умещалось двадцать шесть томов справочных материалов, Адамс задумчиво сказал, слыша свой собственный голос как бы со стороны:

— Откровенно говоря, я испытываю определенное замешательство, я не разыскиваю какую-то конкретную книгу, как, например, «О природе вещей»

Лукреция, «Письма провинциала» Паскаля или «Замок» Кафки…

Все это уже было в прошлом — эти книги растворились в нем вместе с непревзойденным Джоном Донном, Цицероном, Сенекой и Шекспиром.

— Покажите ваш ключ-удостоверение, — приказала монада-администратор архива.

Он вставил ключ в прорезь, зарегистрировался, и теперь монада-администратор, проконсультировавшись с банком данных, доподлинно знала, какими материалами он пользовался раньше и в какой последовательности, она ясно представляла себе саму структуру полученных им знаний. Она не только знала о нем все, совершенно все, но, как он надеялся, могла подсказать название материалов, с которыми ему предстояло ознакомиться, чтобы продолжить свое развитые.

А сам Адамс и понятия не имел о том, что ему еще предстояло узнать «печатный материал» Дэвида Лантано полностью выбил у него почву из-под ног. И он погрузился в оцепенение, испытав ужасный шок, вероятно, последний, но самый страшный из всех пережитых им за годы профессиональной деятельности. Он испытывал страх перед опасностью, угрожавшей всем составителям речей для «чучела» Талбота Йенси — опасностью исписаться, утратить способность к программированию лингва.

Монада— администратор официального архива Агентства несколько раз скрипнула, словно ее электронная начинка могла скрежетать зубами, и сказала:

— Мы надеемся, мистер Адамс, что эти материалы не выведут вас из душевного равновесия.

— Я тоже надеюсь, — ответил он, и без того уже не на шутку испуганный. Коллеги-йенсенисты, стоявшие за ним в очереди, стали проявлять нетерпение. — Я возьму эти материалы.

Монада— администратор добавила:

— Мы рекомендуем вам обратиться к Главному Первоисточнику: двум документальным фильмам, снятым в 1982 году. Мы даем вам оба варианта, "А" и "Б". Без комментариев, чтобы не формировать у вас предвзятого мнения. У стойки справа вы получите кассеты с подлинниками Готтлиба Фишера.