Предпоследняя истина - Дик Филип Киндред. Страница 3

А где— то в глубине души его сверлила все та же мысль: «Соуза умирает». Все остальное не имеет никакого значения, потому что без этого сварливого старика им долго не протянуть.

Недели две, не больше. Потому что через полмесяца начальство проверит, как они справляются с выполнением плановых заданий. А на этот раз, учитывая невезение, постоянно преследовавшее его да и все это убежище, заслушивать их будут агенты Стэнтона Броза, министра внутренних дел, а не люди генерала Холта. При выполнении подобных поручений они чередовались, что, как заявил однажды с экрана Йенси, предотвращает коррупцию.

Подняв трубку аудиофона, он набрал номер поликлиники:

— Ну как он?

На другом конце провода доктор Кэрол Тай, руководитель их небольшой клиники, ответила ему:

— Ничего нового. Он в сознании. Спуститесь сюда, он хотел бы с вами поговорить.

— Сейчас иду.

Николас опустил трубку, крикнул Рите, стараясь перекрыть шум воды, что уходит, и вышел из комнаты. В общем коридоре он увидел других обитателей убежища, возвращавшихся в свои отсеки из магазинов и комнат отдыха, чтобы улечься спать. Часы не обманули его — он увидел множество купальных халатов и обычных в убежище синтетических комнатных туфель.

Значит, и вправду пора ложиться спать, подумал он. Впрочем, он знал, что заснуть ему не удастся.

Спустившись на три этажа вниз, в поликлинику, Николас прошел через анфиладу пустых комнат — в клинике остались лишь те, кому был предписан постельный режим, — и подошел к комнате медсестер. Дежурная сестра встала из-за стола и почтительно приветствовала его, ведь Николас был их законно избранным Президентом. А затем он оказался перед закрытой дверью палаты, в которой лежал Мори Соуза. На двери висела табличка: «Просьба сохранять тишину». Он открыл дверь и вошел.

На широкой белоснежной постели лежало что-то плоское, что-то настолько приплюснутое, что были различимы лишь глаза, словно оно было отражением, едва заметным в своего рода коконе, поглощавшем свет, а не отражавшем его. Кокон, в котором лежал старик, подпитывал его самыми разными видами энергии. От человека, лежавшего на постели, остались кожа да кости, словно плоть пожрал забравшийся в него паук. Соуза пошевелил губами:

— Привет.

— Привет, старый зануда, — ответил Николас и подвинул стул к постели.

— Ну, как дела?

Наступило молчание, смысл этих слов достиг сознания больного не так-то скоро, словно на пути к нему они преодолевали космические пространства. Наконец он сказал:

— Честно говоря, паршиво.

Ты и не подозреваешь, старина, чем ты болен на самом деле, подумал Николас, если только Кэрол не открыла тебе правду после нашей последней встречи. Он пристально глядел на старого механика, пытаясь проверить свою догадку. Панкреатит почти всегда приводит к летальному исходу, Николас об этом знал — ему рассказала Кэрол. Но, разумеется, никто не знает и не скажет Соузе, какой диагноз ему поставили, потому что всегда есть надежда, что чудо все-таки произойдет.

— Ты выкарабкаешься, — неловко солгал Николас.

— Послушай, Ник, сколько железок мы сделали за этот месяц?

— Пятнадцать.

— Тогда… — Последовала пауза, Соуза смотрел куда-то вверх, стараясь не встречаться глазами в Николасом, словно чего-то стыдясь. -…Мы еще сможем выполнить план.

— А что мне до того, — ответил Николас, — выполним мы его или нет? Он хорошо знал Соузу, они провели здесь, в «Том Микс» все годы войны, как-никак целых пятнадцать лет, и все бок о бок, сидя здесь взаперти. Меня интересует, удастся ли… — О Господи, что за чушь я несу, старик уже понял.

— Удастся ли мне вообще выйти отсюда, — прошептал Соуза.

— Да нет, я имел в виду «когда удастся». — Николас был зол на себя. А теперь в дверях он увидел Кэрол, выглядевшую строго, официально в просторном белом халате и туфлях на низком каблуке, с папкой для бумаг в руках, в которой, он был в этом совершенно уверен, она хранила историю болезни Соузы. Николас молча встал, отошел от постели и, пройдя мимо Кэрол, вышел в коридор.

Она пошла следом. Кроме них, в коридоре никого не было.

— Он проживет еще неделю, потом умрет, независимо от того, говоришь ли ты «удастся» или…

— Я сказал ему, что в наших цехах в этом месяце было собрано пятнадцать железок. Позаботься, чтобы никто не назвал ему другую цифру.

— До меня доходили слухи, — ответила она, — что на самом деле изготовили не больше пяти.

— Семь. — Он сказал это ей не потому, что она была врачом и все от нее зависели, но из-за их «отношений». От Кэрол у Николаса не было секретов, и это тоже привлекало его к ней. Она была необычайно проницательна и легко определяла любую фальшь, даже если та скрывалась за ежедневными, ставшими привычными ухищрениями. Так стоит ли пытаться ее обмануть? Ведь Кэрол никогда не поддавалась самообману, сколь бы привлекательным он ни был. Она всегда хотела знать только правду. И только что она ее узнала.

— Значит, мы не сможем выполнить план, — сказала она несколько отрешенно.

Николас кивнул:

— Отчасти это объясняется тем, что им потребовались три механизма VII типа, а изготовить их не так-то просто — это увеличивает нагрузку на наши произведенные мощности. Если бы мы должны были делать железок только III или IV типов…

Но так никогда не было и не будет. Никогда.

Пока на поверхности будет идти война.

— Известно ли тебе, — помолчав, сказала Кэрол, — что на поверхности в распоряжении врачей имеются искусственные поджелудочные железы?

Разумеется, как официальное лицо, вы должны были подумать и о таком выходе из создавшегося положения.

— Но это же противозаконно! Они предназначены только для военных госпиталей. Распределение в порядке очередности и только при условии, что пациент соответствует категории 2-А. Мы не имеем права претендовать на это.

— Но поговаривают…

— Могут поймать.

За попытку купить нечто подобное на черном рынке можно тут же попасть в военный трибунал, где о юридических тонкостях никто и не слыхивал. А затем — казнь. Но это в том случае, если на поверхность все-таки кто-то выйдет.

— Вы боитесь выйти на поверхность? — спросила Кэрол, бросив на него быстрый, пристальный взгляд, пронзивший его насквозь.

— О, да! — Он кивнул.

Он боялся. За две недели пребывания на поверхности можно умереть спинной мозг прекратит производить красные кровяные тела. Да и за одну неделю там можно запросто подцепить мешочную чуму или вонючую усушку, а то и сырую лапу-клешню, а он и так чувствовал себя зараженным. И всего лишь несколько минут назад его трясло от страха заболеть, что случалось, впрочем, с каждым обитателем убежища. Хотя в действительности в «Том Микс» никто еще не стал жертвой этих страшных заразных болезней.

— Вы можете, — сказала Кэрол, — созвать совещание тех… ну, вы понимаете, тех, кому доверяете. И, может быть, кто-нибудь добровольно решится выйти на поверхность.

— Разрази меня гром, если кто-нибудь на это пойдет, уж лучше я сам.

На самом деле Николас не хотел, чтобы кто-нибудь поднимался наверх, потому что знал, что там происходит. Возвратиться назад не удастся, потому что если не трибунал, так гомотропное оружие не даст смельчаку уйти безнаказанно и будет мучить его до самой смерти. А она наступит, вероятно, через несколько минут.

Гомотропное оружие ужасно, от него не спастись.

Кэрол сказала:

— Я знаю, что ты всем сердцем хочешь спасти старого Соузу.

— Я привязался к нему, — ответил он. — И это не имеет никакого отношения к нашим цехам, планам и всему прочему. Разве он хоть когда-то, за все это время, что мы сидим здесь взаперти, отказался кому-нибудь помочь? В любое время, даже глубокой ночью, если выключалось электричество или засорялась система подачи протеина, он всегда являлся на вызов сам и клепал, латал, сшивал, исправлял поломку.

Хотя Соуза, официально являясь главным механиком, мог бы послать одного из своих пятидесяти подчиненных, а сам продолжал бы дремать в своем кресле. Николас научился у этого старика той простой истине, что работу нужно выполнять самому, а не сваливать ее на подчиненных.