Красная книга начал. Разрыв (СИ) - Владимиров Дмитрий. Страница 63

   Со стороны это выглядело как обычная пустая беседа двух мужчин - ничего подозрительного или привлекающего к себе внимание.

   Новый знакомец жнеца, оглянувшись на старшего по каравану, который как раз бросив распекать молоденького грузчика зашел в таверну, согласился. Только предложил сделать это не в зале, а где-нибудь в укромном месте. Ибо караванщик зверь еще тот, может и оштрафовать, даже за такую малость. Понимающе усмехнувшись, Сатхи заверил конюха, что все будет в порядке, и сговорившись с новоприобритенным другом, отправился в трактир. Купив малый бочонок темного пива и прихватив пару кружек, он зашел за конюшни, где его уже ждал предвкушающий угощение конюх.

   Передав ему честь сражаться с крышкой бочонка - кран Сатхи не купил специально, чтобы потянуть время - жнец принялся снова улещивать душу и опутывать ее функцией. Наконец, когда крышка бочонка уже была взломана и жнец с конюхом успели пропустить по паре кружек, душа сдалась и начала ворочаясь отделяться от тела. Сатхи мгновенно сформировал из функции керамбит, взмахнул, обрезая все связи духовного с тварным, принял душу в ладони.

   Она оказалась такой маленькой, что хватило совсем небольшого прокола в завесе. Поместив душу в Мир, жнец изрядно напитался хлынувшей оттуда энергией, восстанавливая силы, потерянные в схватке с неживым и потраченные на лечение Кары. Наконец, когда прокол затянулся, он повернулся к пустой оболочке и, перехватив ей горло, аккуратно пристроил к стене конюшни, в которой продолжала кипеть работа. Смыв с рук брызги крови остатками пива, он перекинул пустой бочонок через забор и уже собирался отправиться следом за ним, когда за спиной послышалось аханье. С досадой формируя функцию в ладони, жнец обернулся, чтобы уставиться в распахнутые от удивления глаза нор Амоса.

   - Какого... - юноша захлебнулся возмущением, - Ты что творишь, гад?

   - Тихо, - Сатхи развеял функцию, не обращая внимания на появившийся в руке дворянина кинжал, - Так было надо, после объясню, просто поверь мне.

   - Ты же человека убил, прирезал просто, надо стражу звать.

   - Погоди, вспомни про Кару. Стража задержит нас надолго. Да я и не смогу им все объяснить, не поймут. Давай договоримся, по возвращении в кушню, сядем и я все объясню. А там, если решишь, можешь обратиться к страже, я препятствовать не стану, даю слово.

   - Я тебе что-то не верю, а о Каре я теперь и сам смогу позаботиться.

   - Ты ошибаешься. Девчонка не примет твоей помощи. Да и с тварью, что идет за ней, тебе не справиться.

   - Что за тварь еще?

   - Мы будем разговаривать об этом над трупом?

   - Ладно, я поверю тебе сейчас, но учти я за тобой слежу.

   - Не сомневаюсь, пошли уже, пора.

   Спутники быстро преодолели забор, оставшись незамеченными. Припрятав порожний бочонок с кружками в кустах, обошли ограду и вновь зашли в трактир. Служанки уже приготовили мешки с припасами. Альбин добавил пару монет за старательность и, рассказав избитую в столице шутку от которой девицы залились звонким смехом, учтиво распрощался.

   После спутники спокойным и уверенным шагом пересекли деревеньку и вышли через западные ворота. Юноша остался верен себе, не упустив возможности перекинуться парой слов с привратником. Особенных новостей не было, если не считать вчерашнего обоза с армейскими припасами. Поправив за спиной тяжелые баулы, спутники дружно зашагали в наступающую на мир темноту.

   Чуть позже, когда звезды уже достаточно уверенно сияли с небес, а в свете полной луны можно было даже читать, путники свернули с дороги, обошли по длинной дуге Перикоп, перелезли матерясь и чертыхаясь овраг и пустились аккуратным бегом вдоль того самого ручья, ставшего гораздо полноводней. Выдерживая договоренность, Альбин молчал всю дорогу, лишь изредка подавая знаки, предупреждая Сатхи о возникающих препятствиях, будь то яма или низко нависшая ветвь дерева.

   По вступлении в лес стало гораздо темней и бег пришлось заменить осторожным шагом. Несмотря на то, что у нор Амоса не было ночного зрения, как у жнеца, он двигался вполне уверенно, хотя и немного осторожничал.

   Сатхи решил, что если бы не функция и возможности, которые жнец обрел благодаря ей, то юноша мог бы стать вполне серьезной угрозой и для него. Впрочем, расслабляться не стоит, кто знает, что у дворянина в запасе и удастся ли договориться с ним после того, как Альбин видел его за жатвой.

   Убивать юношу не хотелось. Учитывая его способности и сообразительность, тот вполне мог пригодиться, но стоит ли открываться ему как Каре? Да и поймет ли он, поверит ли? Жнец не любил полагаться на авось, но чтобы поймать тварь, чтобы вырвать из нее душу готов был на многое.

   ***

   Мужчины ушли, подготовив все необходимое для моего существования. Сатхи проверил смогу ли я самостоятельно встать, дабы утолить жажду или справить нужду, а дворянчик притащил немаленькую рыбину, на случай если я проголодаюсь. Такое отношение ко мне изрядно раздражало. Их постоянные хлопоты и суета, пристальное внимание заставляли все время быть настороже.

   Пусть жнец своими поступками, а более того, рассказами заслужил каплю моего доверия, но дворянчик был неправильный. Слишком неправильный, на мой взгляд. Не ныл, не требовал к себе внимания или подчинения, не пытался указывать и командовать. Слишком тихий для дворянина. Если бы не уроки Дядюшки Рамуса в театральной труппе, я бы решила , что он ряженый. Но нет, так двигаться и так себя вести может лишь тот, кого с самого детства учили толпы педагогов, тренеров, и учителей.

   А его невозмутимость? Этот мягкий спокойный голос и вечная доброжелательная улыбка, так и хочется стукнуть чем-нибудь потяжелее. А привычка смотреть прямо в глаза.... Нет, это не лицедей, оттого и противно. Красивый и красиво говорящий, а внутри у всех у них гниль. Жажда наживы и презрение ко всем, кто ниже. Уж я-то знаю, насмотрелась.

   Меня всегда поражала людская глупость. То, как люди боятся ночи, мертвецов, чудовищ, не замечая, что все злые и отвратительные дела вершатся живыми и красивыми, умными и вроде как достойными людьми. Вся мерзость вылезает днем, а ночью опасно только отребье. Но там, где уличный грабитель зарежет одного, такой вот красивый дворянчик, одним движением пера убьет тысячу.

   Тем не менее рыба была съедена вечером и поход к нужнику меня не прикончил.

   Сегодня я чувствую себя куда лучше. Дворянчик оставил мне длинный кинжал, мои почти все остались в борделе. Выздоравливать по приказу я пока не умею, так что пришлось полдня просто собираться с силами, а уже к вечеру удалось немного привести себя в порядок, омывшись в ручейке. Слава Богам, мне удалось сложить на берегу небольшой костерок и простирать одежду. Рука, вылеченная жнецом слушалась отлично, и перелома, как не было, но боль в ключице нет-нет да постреливала, напоминая о себе. Однако боль - это совсем не повод ходить в вонючем тряпье. Да и спать на старых тряпках совсем не дело.

   Нарезав лапника и оборвав половину полянки, мне удалось качественно изменить условия проживания.

   В итоге к ночи я валилась с ног. Моих сил еще хватило на то, чтобы развести в печке огонь и подпереть дверь поленом. Засыпая на подушке, изготовленной из душистых лесных трав, я еще успеваю подумать, о своей безопасности и подгребаю поближе кинжал.

   Утро встретило меня легкой головной болью и резью в желудке. Подобрав остатки ужина из котелка и совершив всевозможный в данных условиях туалет, я вычистив котелок и заварив в нем душистого чаю, разваливаюсь на полянке под нежный пересвист лесных птах.

   Никогда не понимала, почему выздоравливать надо непременно в постели, запершись в комнате и в окружении всяких вонючих штуковин? Соорудив из того же лапника лежанку, я развожу костерок и кладу рядом заточенный огнем кол. Все же, если вдруг на поляну выйдет хищник, то отбиваться от него самодельным копьем лучше, чем недлинной железкой. Мягко потрескивает пламя, облизывая красно-синими языками осиновый хворост.