До и после (ЛП) - Миллс Эмма. Страница 6

— Ой, перестань, ты же знаешь, я считаю тебя симпатичным.

Кэс покачал головой, растирая грудь, как будто там нарастала боль.

— Дело не в этом.

— А в чем?

Он поморщился:

— Воспаление хитрости.

Я стукнула его по руке.

— Иди в класс.

— Неплохая попытка, а?

Я не удержалась от улыбки.

— Иди уже.

Каждый день Фостер просыпался в половине шестого утра. Школа начиналась только в восемь, и я все еще не избавилась от летней привычки долго спать, поэтому его утренний шум меня совсем не радовал.

Обычно через несколько минут я проваливалась обратно в сон, но этим утром мои глаза отказывались закрываться. Голова не могла найти удобное положение на подушке. Под одеялом было слишком жарко.

Я отбросила его и перевернулась. В окно дул легкий ветерок, шевеля шторы. Снаружи послышалось шарканье кроссовок по тротуару и легкое дыхание бегуна, миновавшего наш дом. Где-то неподалеку хлопнула дверь автомобиля. Зажужжал блендер.

Фостер делал смузи.

Я застонала. Теперь я точно проснулась.

Я никогда не видела Фостера в пижаме. Он всегда ложился последним, а утром вставал первым и выглядел точно так же, как и предыдущим вечером. Я знаю, что у него должно было быть больше одежды из дома, чем мне казалось, но дело в том, что вся она выглядела одинаково. Все свежие новые футболки, рубашки, джинсы с идеальными складками, которые купила для него моя мама, лежали ненадетыми в ящиках его комода. Меня расстраивало, что он отказывался избавиться от вещей из дома, но еще больше мне было жаль маму, которая — хотя они ни за что не признается — досконально изучила, какую одежду носят дети в телеке и в журналах, чтобы у Фостера было именно то, что нужно. Когда он отказался это носить, она сказала, что это было глупо с ее стороны, ведь конечно же ему хочется самому выбрать свой стиль. Но еще одна поездка в магазин, закончившаяся пустыми руками, сказала сама за себя: у Фостера есть свой стиль, и он потрепанный.

— Хочешь смузи? — спросил Фостер, когда я притащилась на кухню.

— Фостер, сейчас слишком рано включать блендер.

— Знаешь, на Западном побережье только половина четвертого.

— Ты просыпался в половину четвертого, когда жил на Западном побережье?

— Иногда, — сказал он. — Как по-твоему, если встать пораньше, день будет казаться длиннее?

По-моему, в сутках двадцать четыре часа, и никакое раннее пробуждение этого не изменит.

Не дождавшись от меня ответа, Фостер спросил:

— Ты знаешь, какой сегодня день?

— Пятница?

— Ага. А угадай, что происходит по пятницам?

«Будущие революционеры американской науки» объединяют свою умственную энергию, чтобы сдвинуть машину директора на один дюйм влево? Стоп, нет, это было вчера.

— Не знаю.

Фостер вытаращил глаза:

— Ты не знаешь?

— Что происходит по пятницам, Фостер?

Я начала терять терпение. Потом до меня дошло. Но ни за что на свете нечто настолько нормальное не могло исходить от Фостера. Он не мог иметь в виду...

— Футбол!

Я вылупилась на него. Прошло всего три месяца. Я еще столько о нем не знаю.

— Ты любишь футбол?

— Не знаю. Я никогда не был на настоящей игре.

Это больше похоже на правду.

— Тетя Кэти сказала, что ты возьмешь меня с собой.

У мамы есть привычка назначать меня сопровождающим Фостера без моего ведома. Судя по выражению лица Фостера, мое собственное выдало эти мысли.

— Ты возьмешь меня? — спросил он.

— Конечно, — сказала я. А что еще тут скажешь? Теперь все по-другому.

* * *

В Темпл-Стерлинге футбол не является грандиозным событием, как в некоторых городах в Техасе или даже в других районах Флориды, о которых вы могли слышать, где стадионы на двадцать тысяч мест и в день игры жизнь полностью останавливается. Но тем не менее он, несомненно, очень важен. Преданные футбольные болельщики: родители, братья и сестры, тети и дяди мальчиков из команды. Дети вроде меня, не имеющие отношения к футболу, но все же желающие быть частью чего-то. Мужчины, от служащих банка до семидесятилетнего Фреда из «Автосервиса Фреда», которые в прошлом играли за команду, знали ощущение стадиона в пятницу вечером и ходили туда каждую пятницу, чтобы попытаться вернуть частичку прошлого. Футбол — это нечто общее, как общая религия. Мы все верили в тачдауны и филд голы. Всех нас крестили в лучах прожекторов.

Этим вечером я пробиралась через толпу, таща Фостера на буксире. Он цеплялся за мою футболку, пока мы прокладывали путь к пустым местам в дальнем углу трибуны перед очковой зоной.

— Они выглядят как армия, — пробормотал Фостер, и я проследила за его взглядом на трибуны гостей, море синего и золотого.

После того как мы заняли наши места, я осмотрела толпу вокруг. Впереди сидела шумная группа девятиклассников, а за нами разместилась большая компания выпускников, которых я узнала, но ни с кем из них не была особенно дружна. Во времена Джейн между знакомыми и друзьями существовала огромная разница. Друзьям ты можешь раскрыть свои сокровенные чувства и проводить вместе много времени. Знакомому нанесешь визит в течение четверти часа, потому что так положено по этикету.

В наши дни эквивалентом такого пятнадцатиминутного визита было несколько улыбок, взмах рукой и «как дела?», что я и получила от двенадцатиклассников и с готовностью ответила с тем количеством дружелюбия, которое соответствовало случаю, прежде чем вернуться к дальнейшему обозреванию толпы.

Фостер сидел рядом с парочкой готов, которые так тесно переплелись, что было сложно сказать, где чьи конечности, а справа от меня расположился Эмир Зуривич с сигаретой в руках и слегка скучающим выражением лица.

— А я все думал, когда же ты меня заметишь, — сказал он.

Я не много знала об Эмире, только то, что он переехал в Америку всего пару лет назад и уже выучил более крутой сленг и больше ругательств, чем я за свои семнадцать лет.

— Готов к игре? — спросила я, потому что не знала, что еще сказать, но чувствовала, что надо поддержать беседу.

— Готов срубить немного бабла. Я поставил сотню на то, что мы выиграем больше тридцати очков.

— Больше тридцати? Это пять тачдаунов.

Он пожал плечами:

— У Флэт-Лейк команда — дерьмо, а этот парнишка, Эзра, хорош.

— Хорош на пять тачдаунов?

— Ты видела, как он играет?

Все видели, как играет Эзра, и все знали, что он хорош — хорош на пять тачдаунов. Он никогда не упускал передачу. Там, где обычный парень мог пробежать пять ярдов, он пробегал двадцать. Но я вспомнила, как он вел себя в спортзале, его ленивую походку, его «Ты должен был отдать его вбок», и поэтому сказала:

— Он неплох. Ничего особенного.

— Мне нравятся девушки с невозможно высокими стандартами, — улыбнулся Эмир.

Я снова взглянула на поле. От улыбок Эмира мне становилось слегка не по себе. Почему-то хмурый вид казался более естественным для него.

Я и представить не могла, каким для него был переезд в Темпл-Стерлинг. По школе ходило много слухов об Эмире, в основном насчет его жизни до провинциальной Флориды. Я считала большинство из них нелепыми, но, когда Эмир стал осматривать поле, не удержалась и принялась рассматривать его лицо в поисках каких-либо указаний на его прошлое. Как будто там могла оказаться какая-то метка, которую носят люди, которым пришлось повидать трагедию в жизни. Следы вокруг глаз, опустившиеся губы. Но на его лице не было ничего особенного, кроме слегка кривоватого стержня в левой брови.

Мне не удалось дальше поразмышлять над прошлым Эмира, потому что на поле началось действие. Когда на поле вышли игроки, толпа вокруг нас вскочила на ноги, пустив от края стадиона красно-белую волну цветов Темпл-Стерлинга. Группа поддержки растянула бумажный плакат, через который с легкостью прорвались первые несколько парней. С другой стороны поля показались игроки в синем с золотом, и трибуны Флэт-Лейк взорвались криками. Электронное табло засветилось, как кончик сигареты Эмира, и игра началась.