Тёмное солнце (СИ) - Евдокимова Лидия Григорьевна. Страница 49

Владыка Севера, сдерживая готовые вырваться кряхтение и стоны, осторожно поднялся на ноги, с трудом оторвавшись от камня, который прилично отдавил ему зад на протяжении всего разговора с Лаитан, и медленно побрёл к стреноженным уккунам. Где-то там лежала запасная кольчуга. В свете слов Ветриса надеть её под привычный балахон казалось очень хорошей идеей, предохраняющей от острого отравления имперской сталью.

— Тогда что же ты, гордый и прекрасный отец своего народа, сам не повёл в поход остальных? — испытав неведомо откуда взявшуюся злость на варвара, прошипела Лаитан. — Зачем же тебе пользоваться столь опротивевшими тебе вонючими животными и слугами властелина севера? Или, когда припасы и целебные травы служат во благо тебе и твоим людям, то слуга Тьмы становится не таким темным?

Лаитан даже не заметила, как на кончиках её пальцев сверкнули золотые искры. В ответ на её эмоциональное состояние варвар сверкнул серебром в глазах, намереваясь отразить атаку. Он так и стоял, открывая и закрывая рот, не в силах что-либо ответить матери матерей. В ситуацию вмешалась Киоми:

— Госпожа Лаитан, ты пугаешь свой народ и меня лично. Ты защищаешь Тьму и её слугу прилюдно, оскорбляя будущего супруга, оскорбляя тем самым всех имперцев рядом.

За её спиной послышался нестройный гул голосов жриц и долинцев. Ветрис расправил плечи, приободрённый поддержкой женщины.

— Защищать и не позволять несправедливость — разные вещи, Киоми. И если Империя действительно так светла и чиста, как была изначально, то всем её людям стоило бы понимать эту разницу, а не поддаваться на провокации пришлых, — она недвусмысленно посмотрела на варвара. Щеки Киоми вспыхнули румянцем. Она опустила голову и замолчала.

— Мы слишком долго пестовали, передавая из уст в уста, легенды о повелителях льдов и песков, чтобы теперь иметь хоть какое-то правдивое представление об их истинной сути. Я не отрицаю того, что Морстен — слуга Тьмы. Но если Тьма коварна настолько, насколько вам хочется с Ветрисом верить, то и золото крови Империи должно быть настолько же сиятельно и незапятнано недоверием, ложью или подлостью.

Лаитан набросила на плечи тонкий плащ одной из жриц, которая протянула ей его, пока остальные были заняты друг другом, и пошла к своему уккуну, прихрамывая и осторожно касаясь синяка на половину лица.

Впереди ждали пески и горы, а Лаитан настолько запуталась, что уже не знала, кому верить и кого опасаться. Позади неё шелохнулась тень, и мать матерей тут же почуяла присутствие в ней одной из жриц.

— Назовись, — приказала Лаитан. Тень всколыхнулась, из неё послышался приглушенный голос:

— Надира, моя госпожа.

— С чем ты пришла ко мне, Надира? — спросила Лаитан, усаживаясь в седло. Тень помолчала, но все же ответила:

— Твоя первая служанка, великолепная Киоми, да продлит солнце её дни, осторожно спрашивала всех нас… кое о чём…

— О чём же, Надира? — устало спросила Лаитан, натягивая поводья.

— Не замечали ли мы ворожбы на тебе, мать матерей. Не поддалась ли ты лживым уговорам Тьмы, — едва слышно выдохнула жрица. Лаитан скрипнула бы зубами, но скула слишком сильно болела для этого.

— Спасибо, Надира, я благодарна тебе за то, что ты не побоялась выяснить это лично.

— Будь осторожна, госпожа, — шелестнула тень и пропала. Лаитан кивнула и постаралась выбрать путь поближе к властелину севера. На всякий случай. Тьма в эти времена оказалась честнее света, и, если Морстен захочет её смерти, он не станет плести интриг, а ударит прямо в сердце.

Морстен дожидался остальных, сидя в седле, и пытаясь не думать о том, что сотворит с его ожогами путь на уккуне. Мазь тхади заживляла всё и быстро, вызывая взамен сильные голод и жажду, но даже снадобьям этого народа требовалось время. А с этим в последние дни были проблемы.

— Если безобидное ущелье с речкой-невеличкой превратилось в лавовый поток, то чем обернётся подгорный проход? — тихо размышлял он вслух, пользуясь кратким моментом отдыха, пока имперцы и долинцы сворачивали бивак. — Задницей каменного червя размером с замок? Или глоткой дракона-переростка? Кто нам противостоит, кроме Посмертника?

Слева от него фыркнул уккун, присутствие которого Морстен ощутил задолго до того по вони сожжённой шерсти и навоза. Раскатистый бас Гурруна тоже было невозможно перепутать ни с чем.

— Тёмный, этот туннель, про который ты говоришь, строили наши предотцы, и ничем иным, кроме как великим памятником прошлого и святыней дварфов, он не окажется, — под перемотанной свежей повязкой, скрывавшей ожоги, глаза предводителя подземного народа горели самым настоящим огнём. Но руки лежали на поводьях, и не сжимали, против ожидания Гравейна, рукоять секиры. — На самом деле, скажу честно, я рад, что смогу увидеть то, о чем слагаются легенды.

— Что же это? — Морстен видел, как дрожат губы дварфа, и это его удивило. — Чем так важен туннель, соединяющий две стороны горы?

Дварф высморкался в сторону, и вытер пальцы о шерсть недовольно мычащего уккуна.

— Ты не понимаешь, человек, — Гуррун гордо поправил шлем, — это для тебя туннель — всего лишь дырка, прости меня мать-Земля, как в заднице. А для меня это Аркзантар-Кхагдубург, священное место, где мой народ стал народом. Первое поселение дварфов на пути от Океана. Вообще первое в этой земле, врубаешься?

— В… Врубаюсь, — Тёмный Властелин попробовал на вкус новое слово, сопоставив его с ударами кирки, вгрызающейся в неподатливый камень. — Это действительно очень важно для тебя. Но я думал о другом. О тех угрозах и опасностях, что могут нас ожидать там, в глубинах гор. Дорога приведёт нас в Аркх… к святыне твоего народа через день, если учесть остановку на ночлег.

Дварф покосился на Морстена, словно ища на лице владыки Севера следы неподобающего настроения, но потом подумал, и буркнул, ткнув уккуна в бок кованым сапогом:

— Нет там никаких опасностей. Двери Кхагдубурга заперты уже три с половиной тысячи лет, и тебе может грозить только расчихаться от скопившейся там за все это время пыли.

Морстен посмотрел, как уккун Гурруна медленно пылит дальше по каменистой дороге, снова сужающейся и прижимающейся к скале. В словах дварфа он чувствовал какую-то недосказанность, словно тот все ещё не мог доверять Тёмному. И, не в силах соврать напрямую, попросту уклонился от ответа.

— Интересно… — сказал он, чувствуя, как сзади приближается ещё один уккун. Это была Лаитан, он уже научился разбираться в звонах браслетов имперских жриц и служанок.

Перед подгорным тоннелем

Мать матерей молча поравнялась с Морстеном и ехала спокойно. Ветрис и Киоми бурно обсуждали, что может ждать их в дырявой горе, наперебой хвастаясь своими прошлыми подвигами. Они даже пытались устроить обмен опытом прямо в сёдлах, от чего остальным пришлось держаться подальше от этой парочки. Ни варвар, ни воительница не обращали внимания на Лаитан, но теперь, вопреки ощущениям в самом начале пути, отсутствие повышенного внимания со стороны служанки и варвара устраивало Медноликую полностью.

Властелин севера покосился на Лаитан, но прогнать не пытался. Лаитан подмывало поговорить о человеческой природе властелина Замка, но проявлять явный интерес к физиологическим подробностям она не решалась. Покусывая губы, растрескавшиеся после пребывания над лавовой пропастью, она прислушивалась к ноющей боли в скуле. Какой-то тхади поделился ценной мазью и с ней, пока Морстен не видел, и теперь они оба были помечены желтовато-зелёной вязкой субстанцией.

— Тебе что-то не даёт покоя, Лаитан, — сказал после продолжительного молчания Гравейн. Он так и не дождался, что Мать Матерей заговорит первой, и решил взять инициативу в свои руки. — Может, я смогу немного развеять эту пелену?

Дорога мелькала внизу мелкими камешками и пылью, вздымаемой широкими лапами уккунов, уже забывших о пережитой опасности, и равномерно бежавших по тропе. В отличии от лошадей, капризных, прихотливых и взбалмошных, северные рогачи обладали флегматичным характером и спокойствием, не забывая, впрочем, ударом ноги ломать хребты крупным белым волкам и ледяным лисам, если те оказывались настолько глупы, что пытались напасть на животных Замка.