Морские люди (СИ) - Григорьев Юрий Гаврилович. Страница 31

Наконец, старшему мичману удалось убедить несчастного, что никакого розыгрыша нет. Клим быстренько, теперь уже без видимого удовольствия доел воблу и помчался искать лейтенанта Коломийцева. Петрусенко выгреб из пепельницы то, что осталось от вяленой рыбы Борисова, завернул в газету, бросил в мусорное ведро, да и направился к ребятам бакового отделения.

— Зверев! Где матрос Зверев? Кто его видел?

— Тута я, товарищ старший мичман!

— Держи.

Виктор взял протянутую Иванычем вяленую воблу, поблагодарил, хитро посмотрел на него: «Ну как, точная информация?».

Скоро боцманы выволокли из носовой такелажной кладовой глаголь-гаки, сняли с волнореза злосчастные браги и пошла работа. Петрусенко устроился в тенечке под орудийной башней, завел разговоры с отдыхающими из других боевых частей мичманами, как вдруг услышал:

— Ты что, чурка неотесанная?

Петр Иванович обернулся на крик. Зверев в полный голос, на чем свет стоит костерил матроса Уразниязова, по незнанию решившего снять налет ржавчины с троса наждачной шкуркой. Из обилия слов, в большинстве матерных, можно было выделить, и то при желании: «Промасленной ветошью надо».

— Матрос Зверев! А ну ко мне.

Вне себя от услышанного в своей команде, где преобладали представители разных республик страны, Петр Иванович положил мощную свою пятерню на плечо неторопливо подошедшего Зверева и тихо, проникновенно попросил:

— Сынок, повтори, на каком языке ты говорил и как назвал Уразниязова.

Зверев испугался. Он кроликом посмотрел в нехорошо блестевшие глаза главного боцмана и неожиданно плаксивым голосом проканючил:

— А чего такого я сказал?

Свидетели, отдыхавшие после вахты мичманы и матросы, что по обыкновению расположились в тени орудийной башни, с интересом прислушались. Они ждали развязки. Она наступила быстро. Петрусенко сжал руку и, в такт словам встряхивая матроса, внятно произнес, как гвозди вколотил:

— Если я еще раз услышу эти поганые слова, то вырву на месте паскудный твой язык, понял? На месте вырву.

Зверев съежился. На баке притихли. Таким Иваныча видели очень редко.

— Я ясно выразился, товарищ матрос?

Виктор кивнул. Матросы расступились, дали ему пройти за волнорез. Никто не промолвил ни слова. Только Гоча Силагадзе шумно выдохнул:

— У-ух.

Петр Иванович погрозил вслед матросу Звереву кулаком. Боцманы засмеялись. А что, правильно сделал Иваныч, Зверев порядком поднадоел своими выходками и сбить с него спесь очень даже стоило. В следующий раз умнее будет.

Лишь Шухрат молчал. Он стоял возле снятой с волнореза браги и крутил скатанную в тонкую трубочку злополучную наждачную бумагу. Петр Иванович подошел к нему, сказал:

— Не расстраивайся из-за каждого дурака, будь выше.

Возле сложенных в кучу глаголь-гаков подозвал Зверева и лаконично бросил:

— Твое. Чтобы блестели.

Тот утвердительно кивнул. Петр Иванович посмотрел на часы и подумал о Климе — как он там, сумел ли убедить своего командира?

Борисов нашел лейтенанта Коломийцева в боевом информационном посту. Командир дивизиона сидел на диванчике, он благодушествовал, раскинув руки вдоль спинки. Мичман кашлянул и, когда Коломийцев обернулся к нему, сказал:

— Товарищ лейтенант, я к вам, по личному.

— О, Климент Иванович, добро пожаловать. Присаживайтесь. Недавно имел счастье присутствовать у вас на тренировке по специальности. Весьма, весьма. Новичок радует. Зайдите ко мне сегодня, я вам методическую литературку подкину. Дам учебник по гидроакустике, он простенький, как раз для матросов подойдет.

— Хорошо, я, товарищ лейтенант, насчет схода. Разрешите?

— С чего бы, дорогой мой? Перекреститесь и перестаньте даже думать о столь вредных для службы вещах. Сейчас мы должны ходить и, как говорит наш многоуважаемый старший помощник командира, петь песню на слова «До чего же мы мало работаем». Понимаете, дел масса, масса. Повторяю, скоро сдача ответственных задач по противолодочной защите. Без умелых акустиков не обойтись. Вы только вслушайтесь, как это звучит. Нет, нет и нет. Умываю руки. К командиру боевой части не пойду и вам не советую. Убьет.

Клим вздохнул.

Он не понимал, когда Александр Васильевич шутит, а когда говорит серьезно. Вот и сейчас, как хочешь, так и думай. Мичман стоял у диванчика и делал вид, что ему очень интересно в низком мрачноватом БИПе, как сокращенно называют это помещение. Выключенные экраны холодно поблескивали, электродвигатели молчали. Прошла минута. Он собрался было сделать известное «налево кругом», но Коломийцев лениво, как сытый питон не меняя позы, спросил:

— Позвольте полюбопытствовать, Климент Иванович. С чего вы вдруг собрались на берег. Маслом намазано?

Борисов колебался лишь секунду. Он нагнулся к лейтенантскому уху и прошептал:

— Не вдруг. Имею сведения насчет завтрашнего выхода в море.

Потом выпрямился, посмотрел очень выразительно:

— Нужен небольшой отдых.

Командир дивизиона задумался. Лично он, услышь несколько дней назад просьбу мичмана, просто-напросто приказал бы пойти в боевой пост и заниматься делом. Но накануне выхода… Слов нет, старшина команды заслужил отдых. «Бычок», этот консерватор не отпустит, пустой номер, еще и шею намылит за демократическое отношение к подчиненным. Что, если подослать Борисова к замполиту? Конечно, нехорошо действовать через голову командира подразделения, ой нехорошо. Ну, да ладно, тем более после отпуска Борисов у капитан-лейтенанта Москаля не был, об изменениях в биографии в известность его не ставил. А надо, замполит должен знать о подчиненных как можно больше, чем другие из комсостава.

Климу такой ход понравился. Комдив поднял указующий перст:

— Последней умирает надежда. Вперед, о результате доложить незамедлительно.

Заместитель командира по политчасти благосклонно выслушал просьбу Борисова:

— С командиром боевой части улажу. Но в море действовать сами знаете как. Задачу надо сдать на отлично, это дело чести. Теперь давайте поговорим о делах житейских. Слышал, вы привезли жену, сняли квартиру. Молодцом, хвалю за самостоятельность. Напишите рапорт на квартиру, знаю, что ничего нет, на очередь встанете и то хорошо.

Клим увидел, что замполит потянулся к кнопке вызова рассыльного и понял, что сейчас он прикажет принести чаю. Значит, разговор затянется, а комдив ждет. В ответ на нерешительный отказ Дмитрий Александрович освободил стол от лишних предметов, достал пачку бумажных салфеток.

Поговорили о хозяйке квартиры, о том, что неплохо бы найти жене работу, других житейских делах. Потом перешли к обсуждению задач в боевой учебе. Дмитрий Александрович тоже поздравил старшину команды гидроакустиков с находкой, с матросом Коневым.

Он не стал распространяться о том, что сыграл основную роль в переводе Конева к гидроакустикам. Нет, он не уговаривал старпома, никаких убеждений тоже не применял. Все было проще. Корабль, это такое закрытое пространство, где рано или поздно все тайное становится явным. Естественно, экипаж узнал, что молодой матрос призвался после окончания музыкального училища, что он обучался в классе скрипки. У Москаля хранилась бабушкина скрипка. Маленького Диму она, в прошлом обучавшаяся в консерватории, выступавшая в симфоническом оркестре, хотела видеть музыкантом и готовила его к фамильной, как считала, стезе еще с дошкольного возраста. Внук вырос, стал военным моряком, а вот скрипку возил с собой — вдруг кто-нибудь из детей или внуков пойдет по стопам ее хозяйки. Он принес инструмент на корабль, уговорил матроса выступить с концертом.

Вечером расставили для слушателей сиденья из кают-компаний на вертолетной площадке, перед ними устроили что-то похожее на небольшую сцену. Из Дома офицеров пригласили баяниста-аккомпаниатора и без всяких репетиций матрос Конев в течение полутора часов исполнял мелодии популярных песен, кое-что из классики на слух, по памяти, не требующее наличия нот. Ну и, понятно, свои импровизации. Слушатели, в том числе команда соседнего БПК, облепившая ют своего корабля, были в восторге.