Морские люди (СИ) - Григорьев Юрий Гаврилович. Страница 35

Матрос снова посмотрел на старшину команды. Клим почувствовал его взгляд, подошел, остановился рядом, постучал согнутым пальцем по выпуклому стеклу экрана:

— Внимание сюда. Ошибку видите?

Петька сунул свой остренький нос к индикатору:

— Вижу.

— Подскажите.

— Визирную метку Милованов ведет точно в центре цели. Настоящий враг может легко вырваться. Метку надо сдвинуть чуть по ходу вперед, чтобы цель сама как бы наплывала на нее.

— Молодец, головой думаешь. Вот так всегда и соображай, Петро. Чуть-чуть, но обязательно с упреждением, понял?

— Понял.

Иванов пододвинулся поближе к Милованычу, а сам обдумывал услышанное. Ни черта он не понял. О том, что мичман имел в виду не столько картинку на экране, догадался сразу. Это легко. На что намекал Борисов? Какие действия советовал предпринять? Может, рекомендовал осуждать действия главного боцмана? Или, наоборот, предлагал отстаивать правоту, гм, рукоприкладства на корабле. Да ну, ерунда в общем-то, хотя по-человечески верно поступил Иваныч. Ни к какому мало-мальски понятному решению Петька не пришел и снова его мысли заняло случившееся с Шухратом. После спора с Карнауховым ему тем более нужно было разобраться, разложить все мысли по полочкам.

С этим Ваней Карнауховым все ясно, он из тех, кому всего дороже собственное спокойствие. Сострадания, а тем более помощи от него не дождешься. Стучаться в глухую душу? Все равно, что головой о стенку биться, бесполезно. Заладил одно, как ворон к непогоде — нарушение уставных требований, за это попадет.

Когда в команде стало известно о стычке на баке, Петька сразу встал на сторону главного боцмана. Для этого ему было достаточно узнать, что Зверев обозвал Шухрата. Он не стал задумываться над тем, что старший мичман превысил власть, что распускать руки никто не имеет права. В его глазах обидчиком был Зверев, а Петрусенко виделся заступником Шухрата.

Всерьез тревожила реакция Борисова. Почему после разговора с лейтенантом настроение его изменилось? Как понимать намек насчет необходимости думать с упреждением? Петька беспокойно поерзал, еще раз взглянул на мичмана. Тот, казалось, забыл обо всем на свете. Для него существовало только то, что отражал оранжевый экран станции. И это матросу очень не понравилось.

Самым ценным качеством в людях Иванов считал чувство товарищества. Малейшие признаки двоедушия вызывали в нем активное сопротивление, он сломя голову кидался в атаку, спорил до хрипоты, очень быстро срывался на крик и готов был наизнанку вывернуться в своей одержимости.

Заносило Петьку легко и часто, поэтому старшина Карнаухов особого значения нынешней его вспышке не придал, да и не уважал он такой тип людей. Ивану были по душе личности уравновешенные, лишенные эмоций. Такие, например, как его отец, начальник участка. Или прежний старшина мичман Песков. Чтобы сказал, как отрезал. Приказал, как закон установил. Песков поучал его, тогда молодого матроса, что в военной службе никаких полутонов быть не должно. Это не гражданская вольница, где можно поспорить, а то и не подчиниться. В военном деле, говорил он, должен быть жесткий порядок. Малейшее послабление отрицательно скажется во всем, начиная от самого простого до сложного.

«Закончишь техникум, отслужишь в армии, придешь на производство. Но запомни — люди нуждаются в твердой руке» — эти слова отца дополнялись поучениями Пескова.

Иван сравнивал студенческие годы с корабельной жизнью, видел себя в будущем начальником и невольно соглашался с наставниками. Никаких полутонов. А Борисов с подачи таких горлопанов, как матрос Иванов вытащил его на повторный суд к старшему помощнику командира. Никаких отступлений от установленных, считай, уставных правил. А Борисов снова идет на поводу у того, кого надо наказывать в первую очередь. Вот когда уволится он, старшина второй статьи Карнаухов, и наступит в команде анархия, тогда и поймет молодой мичман что всю военную жизнь надо делить только на два цвета, черный и белый. Так намного легче, проще. Отпадает необходимость сомневаться. Таким должен быть настоящий командир, начальник — жестким, не разменивающим основную цель на мелочи, готовым ради главного пожертвовать второстепенным.

В свое время, убедившись в том, что матрос Карнаухов крепко усвоил наставления, Песков ходатайствовал о его назначении на должность командира отделения и, признаться, горя не знал. Вскоре у наставника закончился договор, он уволился в запас. Старшина второй статьи продолжал неукоснительно придерживаться его линии. Служба шла легко и без особых трудностей. Но вот появился новый старшина команды мичман Борисов. Исполнительный до педантизма, Карнаухов стал испытывать затруднения.

Старшину несказанно удивило недовольство Борисова, вызванное его позицией в отношении Уразниязова. Любой старшина команды с радостью использовал бы шанс избавиться от слабого специалиста, а мичман Борисов настаивал на обратном. Правда, Уразниязова все же перевели в другую команду, но как это обернулось для него, командира отделения.

Иван почувствовал, что молодой мичман придерживается особого мнения и насчет проступка главного боцмана. Подобное не укладывалось в сознании. Понятно, они дружны, живут в одной каюте, но приятельство не должно отражаться на служебных делах. Справедливости ради Борисов просто обязан осудить товарища по службе, помочь ему выйти на правильный путь, иначе нарушалась логика военной жизни, запрограммированная в ее Уставах.

Ничего, подумал Карнаухов, придет время и этот начинающий мичманок удостоверится в его, Ивана, правоте. Вот скоро прочно встанет на ноги Конев. Уже весомый аргумент, а насчет главного боцмана дело решится намного быстрее.

Он не сомневался в том, что самоуправство выйдет старшему мичману Петрусенко боком. Скоро, очень скоро мичман, а вместе с ним и такие трепачи, как Иванов получат очень полезный урок. Интересно узнать, как отнесется к этому случаю лейтенант. Из училища он недавно, но мнит себя не ниже Макаренко… А что, если спросить?

— Товарищ лейтенант!

— Слушаю вас очень внимательно, товарищ Карнаухов.

— Нет, я серьезно. Говорят, что сегодня главный боцман ударил подчиненного. Как вы к этому относитесь?

— Командир корабля лично мне пока не докладывал, поэтому удовлетворить ваше любопытство я не в состоянии. Товарищ мичман позаботьтесь о том, чтобы люди занимались полезным делом.

Коломийцев поднялся, аккуратно сложив, водворил на место разножку, сухо кивнул Климу, внимательно посмотрел на каждого моряка и вышел.

Карнаухов понял, что командир дивизиона недоволен его вопросом. Значит, он в курсе. Мало того, получается, что лейтенант Коломийцев недалеко ушел от мичмана Борисова и матроса Конева. Но кому, как не офицеру в первую очередь добиваться порядка. Жаль, что мичман Песков уволился. Вот это был настоящий командир. Кто-кто, он толк в Уставах понимал и чтил их не в пример другим, некоторым. Сделав такой вывод, он сокрушенно покачал головой.

Борисов приказал выключить станцию, сделал короткий разбор проведенной тренировки. Вовремя. В динамике громкоговорящей связи щелкнуло, послышался голос командира корабля:

— Акустики, командир.

Клим четко, с готовностью ответил:

— Есть акустики.

Он выслушал сообщение о походе к району поиска, переключил кнопку на передачу и снова лихо, может, чересчур лихо заверил, что команда лодку найдет и будет удерживать ее на расстоянии вытянутой руки столько, сколько потребуется. Такой ответ командиру явно понравился. Он, давая понять, что оптимизм подчиненных ему по душе, хохотнул и отключил связь.

Загремели колокола громкого боя. Длинная их трель оповещала о начале работы. Клим хотел было сесть за экран. Первый этап, этап поиска — самый ответственный, лучше провести его самому. Если поиск затянется, то начнется нервотрепка, пропадет кураж у акустиков, плюнут и уйдут куда-нибудь в самый трудный для поиска район подводники. На удачу в дальнейшем можно не рассчитывать. От почина многое зависит, дело известное. Да еще черт дернул за язык, нахвалился командиру. Не надо бы. Он потянулся к спинке операторского кресла, потом решительно махнул рукой: