Тихий Коррибан - Шиннок Сарина. Страница 26

трудно дышать – в воздухе появляется нечто, частицы чего режут глотку. Я помню, что сталкивался на Коррибане с тварями, которые выдыхали отраву. Но, активировав меч, я вижу только густо насаженные в проходе вагона белые ростки с блестящими черными сморщенными коробочками спор на концах. Бесцветные стебли покачиваются, а несколько из них, находящихся впереди, мертвы – почерневшие и свернувшиеся, они стелятся по полу. Видимо, отравленные частицы появились в воздухе из-за этой плесени, выросшей в половину человеческого роста. И пройти дальше можно, только умертвив ее, находясь при этом на безопасном расстоянии. Хватит ли для этого расстояния вытянутой руки и длины меча? Я отступаю назад на максимально возможную дистанцию и начинаю вырезать ростки, которые тут же, шипя, чернеют и сворачиваются, едва их касается световой клинок. Расчистив проход и дождавшись, когда осядут на пол клубы коричневатых спор, я продолжаю путь до хвоста репульсорного поезда. Вырезав сломанные двери последнего вагона, я спускаюсь на мокрые направляющие рельсы, но что-то перекрывает дальнейший дорогу. На путях, свернувшись кольцом, разместил свое дебелое отвратительно блестящее тело черный таозин – точно такой же, как тот, которого я видел в предутреннем кошмаре. Я отступаю, пока плотоядный червь не заметил меня, и тут же слышу крик. Едва уловимый, на дальнем расстоянии, но из того направления, откуда я пришел. Так это кричит Костанза?

Уже бегом, проверенным маршрутом я возвращаюсь на станцию, где встретился с женщиной, и вижу Костанзу лежащей на грязном полу. Одежда на ней темная, но ведь при встрече она была в белом? На близком расстоянии и при свете клинка я вижу, что ее одеяния залиты кровью. Костанза получила несколько глубоких ножевых ранений, но еще жива. Жирные пиявки, сидевшие здесь на стенах, ползут к истекающему кровью телу. Я давлю их подошвой сапога и беру женщину на руки. Неизвестно, возможно ли вообще отсюда выйти, а если возможно, успею ли я вынести ее живой, но не пытаться сделать хоть что-то я не имею права. Немыслимо предать свое понимание чести.

- Я же предлагал тебе идти со мной, - с досадой роняю я.

- Лицемер, - скривив губы в выражении боли и в то же время крайнего презрения, отвечает она. Удивительно, как даже в таком состоянии она умудряется сохранить верность себе.

- Что произошло? – все же пытаюсь поинтересоваться я, но в ответ получаю лишь молчание и демонстративно отведенный взгляд.

Костанза прерывисто дышит, всхлипывая от боли, но помощи не просит. Отчасти это поведение можно назвать достойным уважения, но по большей части все же откровенной глупостью.

- Во имя звезд… - еле слышно шепчет она в отчаянии. - Как я вообще могла его послушать и прийти в такое место?

- Кого? – спрашиваю я. Если она оказалась здесь из-за кого-то, мне необходимо знать его имя.

- Твоего родственника, - поражает меня ответ.

- Он ведь наложил на себя руки, мой брат… - произношу я вслух. И впервые задумываюсь о том, что практически ничего не знаю о его судьбе. - Костанза, скажи мне, почему он это сделал? – прошу я, но она не дает ответа.

Я поднимаюсь с колен, держа ее на руках, когда вдруг у меня моментально темнеет в глазах. Ноги подкашиваются, одолевает невесть откуда взявшаяся слабость. Я лишаюсь всех чувств и падаю во тьму с мыслями, за которые сам по привычке корю себя, но которые упорно лезут в голову: «Ее не спасти»…

Слабость уходит, пробрав все тело холодом и судорогой. Я резко открываю глаза – по ним бьет свет, приглушенный витражным окном. Я лежу на своей кровати в своей спальне. Неужели это снова был только лишь тревожный сон? Но мой мундир расстегнут, а на белой рубахе под ним влажные пятна красной жидкости. Это кровь. И при этом на моем теле нет никаких ран.

Назойливый шум слышится где-то за стеной, механическое шипение и треск. Необходимо проверить, не пытается ли кто-то связаться со мной. Я захожу в кабинет и понимаю, что это само включилось голорадио. Все прочие системы по-прежнему обесточены. Трансляция плохая, но разобрать слова возможно. Это экстренные новости:

«В своем поместье на Альдараане найдена жестоко убитой графиня Костанза Дуку. Попытки связаться с единственным родственником, графом Серенно, братом ее покойного супруга на данный момент остаются безуспешными. Напоминаем, бывший джедай Дуку…».

Я не слушаю дальше. И способность слышать, и дар речи покидают меня. Так это действительно она умерла у меня на руках? Ее тело было в крови. Моя одежда в крови. Но ее нашли мертвой на Альдераане. А я здесь, и никто не может выйти со мной на связь. Я повидал иной мир, отчасти даже познал его законы, но нечто подобное является полной неожиданностью для меня. И выходит, что я, несмотря на свой опыт, по-прежнему незнающий, безоружный перед лицом неизвестности, что весьма сильно волнует.

Двери все так же закрыты. А за окнами уже никого нет. Туман облек мои сады, кусты роз рдеют на фоне белой пелены, подобно пятнам крови на рубахе. Я до сих пор не до конца верю в произошедшее. И способ убедиться лишь один – идти в подвал. Почти исчезло вышибавшее слезы зловоние, но вот отпечатки рук на стене… Мне не показалось – их стало шестнадцать, на один больше. Голову пронзает резко усилившаяся боль. Дыра в полу увеличилась, и из нее слышны те же странные голоса. Не разобрать, что они говорят. Кажется, в этой дыре есть некая притягивающая сила, или же это интуиция упорно подталкивает меня к шагу в темноту. Я ощущаю, что будет правильным прислушаться к ее голосу, но так сложно заставить себя не думать, когда всю жизнь считал высшей добродетелью способность мыслить. Но раздумья тормозят, никуда не ведут – за всю жизнь была масса возможностей в этом убедиться. Не позволяя себе погрязнуть в очередных сомнениях, я прыгаю вниз.

В этот раз путь не кажется мне столь долгим, и стены лаза уже не натирают плечи, но главное не это. Выход оказывается вверху. Ответвлений у туннеля не было, так что если он привел меня в другое место, то совершенно необъяснимым образом. Я цепляюсь руками за края выхода и чувствую под пальцами сухую землю. Подтянувшись и выбравшись, я вижу, что отказался посреди редкого, затуманенного хвойного леса. Высокие ровные стволы уходят в низко нависшее хмурое небо, роняющее пепел. Первым в голову приходит привлекательное, более спокойное, нежели иные, предположение, что это