Мой дорогой дневник (СИ) - Абалова Татьяна. Страница 8
Трясущимися руками открыла дверь. Постояла на пороге, не решаясь пересечь двор, тупо вслушиваясь в тишину. Ладони потели, и я вытирала их о штаны поочередно, перекладывая из руки в руку карандаш с ручкой.
Обругав себя, направилась к дивану, на котором оставила дневник. Что за чушь? Почему вдруг запаниковала? Я – современная девушка, не верящая в сказки, и вдруг испугалась слов старой женщины?
Дневник лежал там же, где я его оставила.
«Вот дура-то!» – Выдохнув, села рядом.
Настроение писать прошло.
Решительно взяла в руки дневник, завязала ленточки бантом и сунула под диванную подушку.
От резкого телефонного звонка подскочила на метр.
Звонил папа.
– Как ты там? – голос у него был усталый.
– Нормально. Утром приходил Санджай, возил на завтрак в индийское кафе. Пап, а ты скоро вернешься?
– Дней через десять. Что-то случилось? Мне стоит начать волноваться?
– Нет, пап. Я взрослая девочка. Люблю тебя.
– И я. Целую.
– Пока.
Я положила трубку, но через минуту телефон опять зазвонил, заставив вздрогнуть.
– Ильсия, у тебя точно все хорошо? – Это опять был папа.
– Точно. Я устала что-то. Не тревожься. Пойду, посплю, и все пройдет.
– Ты не заболела?
– Нет. Я вчера в кино снималась на набережной Индраяни.
– Ильсия. Что там у вас происходит?
– Все хорошо, папа.
Я положила трубку и, не раздеваясь, залезла в постель. Накрылась с головой и закрыла глаза. До слез хотелось домой, к маме.
«Акклиматизация что ли?» – мелькнуло в голове, прежде чем я погрузилась в тяжелый сон.
– Сия! Сия!
Нет, мне точно не дадут умереть.
Сдернула с головы простыню. И опять натянула по глаза. У кровати стоял Санджай.
– Что ты здесь делаешь?
– Почему у тебя дверь открыта?
– Забыла закрыть. Я ходила к бабушке Анилы. Ты не ответил, что ты здесь делаешь?
– Маста Ирек позвонил и попросил проведать тебя.
– Папа напрасно тебя потревожил. – В полумраке комнаты (на улице опять начался дождь) я разглядела, что Санджай переоделся. В джинсах он выглядел не менее мужественно. – Извини. У тебя, наверное, свои дела были.
– Я обещал маста Иреку присмотреть за тобой. Сейчас нет ничего важнее тебя.
У меня загорелись щеки.
Я как-то странно чувствовала себя. Поднеся руку ко лбу, поняла, что у меня жар.
Санджай заметил этот жест. Подойдя ближе, он наклонился и поцеловал меня в лоб.
– Что ты делаешь? – не сразу спросила я, пораженная его поступком.
– Ты горячая, – ответил он. – Я сейчас вернусь. И не смотри на меня так, словно я предложил тебе руку и сердце. Еще в Питере меня научили таким способом мерить температуру.
– Как ее звали? – Я заставила его обернуться.
– Кого?
– Учительницу. Только женщина могла научить целовать лоб, чтобы понять, есть температура или нет.
Он не ответил. Его быстрые шаги сотрясали ажурную лестницу. Через некоторое время взревел двигатель «Махиндры».
– Доктор, ее точно не нужно положить в госпиталь?
– Нет. День-два – и все пройдет. Больше питья.
Опять шум двигателя, а я погрузилась в тревожный сон. Мне снился Санджай, тянущий ко мне руки. Сначала думала, что хочет обнять, и с радостью кинулась к нему навстречу, а он сомкнул пальцы на шее и принялся душить.
– Пей.
Что-то горькое заставило поморщиться.
– Что со мной?
– Вирус. Ты зря ходила на набережную Аланди Гат. Там водятся комары, а они переносчики болезней.
– Папа знает?
– Да. Но приехать пока не может. Я успокоил его, что ты в надежных руках. А потом, уже поздно что-либо менять.
– Почему поздно? – испугалась я, плохо соображая.
– Твоей репутации конец. Я ночевал у тебя.
– Когда это ты успел? – Я разглядела щетину на его щеках.
– Прошедшей ночью. Ты горела, и я остался, никому не доверяя тебя.
Я повернула голову, потянувшись за стаканом с водой, но Санджай опередил меня. Рядом с кроватью стоял штатив с капельницей.
– Ничего себе!
– Я не позволил им увезти тебя в инфекционную больницу. Хотел положить в военный госпиталь, но меня успокоили.
– Значит, репутации конец? – повторила то, что волновало больше всего.
– Не смейся. У нас, стоит парню подержать девушку за руку, как их тут же объявят женихом и невестой, а тут мужчина второй день живет в доме незамужней женщины. Анила приходила. Спрашивала, выходишь ли ты замуж.
– Что ты ответил?
– Сказал, если выживешь. А она убежала вся в слезах.
– Шайтан…
– Прости. Я потом попытаюсь объяснить, но, боюсь, меня не поймут. Здесь не Европа. Надеюсь, мы справимся. Ты уедешь домой, а я в крайнем случае переведусь в другую часть.
– Я не об этом переживаю. И знаю, почему заплакала Анила. Она думает, что я скоро погибну.
– Сия, доктор заверил меня…
– Нет, Санджай, по ее разумению, я не от болезни должна умереть, а от проклятия виллы Сунила Кханны.
Санджай встал и опять поцеловал мой лоб.
– Вроде не горячая.
– И не сумасшедшая. Я сейчас расскажу тебе все с самого начала, а ты сам решай – смеяться или плакать.
Я рассказала и о трех желаниях, и о трех невестах, и о разговоре с бабушкой Анилы. Единственное, что утаила – содержание последнего предложения, на котором ручка отказалась писать.
Я ожидала, что Санджай скептически улыбнется и посмотрит на меня, как на глупую гусыню, поддавшуюся панике. Но он был внимателен и серьезен.
– Где этот дневник?
– Внизу, на диване. Только, пожалуйста, не читай его.
Через некоторое время мужчина вернулся, держа в руке злополучный дневник. Взяв стул, сел у кровати.
– С виду обычная вещь. Не современная, да. Но по выделке кожи, тиснению букв, позолоченным срезам страниц можно сказать, что не из дешевых. Явно не индийского происхождения. Сколько лет бабушке Анилы?
– В этом году будет восемьдесят.
– Значит, о дневнике она впервые услышала семьдесят лет назад. Сорок седьмой год. Похоже, что дневник действительно из того времени.
– Но в нем не было ни одной записи!
– Ты уверена? Может, ты их пропустила, страницы склеились или чернила выцвели. Раньше писали чернилами, и они имели способность выгорать.
– Вот смотри! – Я взяла из рук Санджая дневник, развязала ленточки и, начиная с последней страницы, веером пролистала их. – Видишь? Ни намека, что до них кто-то дотрагивался. А вот здесь пошли мои записи.
Пытаясь скрыть фразу «Я, кажется, влюбилась. Его зовут Санджай Датарайя», я показала ему только первые записи, но мои неловкость и волнение сыграли со мной злую шутку – дневник упал на пол и раскрылся именно на странице с признанием. И, конечно, Санджай наклонился, чтобы поднять его.