Любить, чтобы ненавидеть - Осипова Нелли. Страница 2

О смерти мужа она узнала, лишь когда ее перевели после операции из реанимационного отделения в палату. Порой в глубине сознания вопреки здравому смыслу вспыхивала надежда, что происшедшее — чудовищная ошибка, и когда она вернется домой, на пороге ее встретит Костя…

«Почему я не погибла вместе с ним», — сказала она матери…

Началась другая жизнь.

Спасала только работа. Катя словно заперла свою боль и горе на замок, вновь, как и прежде, стала улыбаться, отметая любые проявления сочувствия даже со стороны близких людей.

Через год в ее жизни появился Степ…

Покурив и немного успокоившись, Катя вернулась в отдел, молча подхватила сумку, так и валяющуюся у двери, и пошла к своему столу.

Минут через двадцать зазвенел внутренний телефон. Жанна Ивановна сняла трубку:

— Отдел переводов. Да… Хорошо. — Она положила трубку и сказала громко, ни к кому не обращаясь: — Елагину к Аркадию Семеновичу.

Катя глянула мельком в круглое зеркальце, лежащее рядом с компьютером, и пошла к двери.

Шеф сидел за огромным столом, уткнувшись в бумаги.

Еще не старый, но уже обрюзгший, вечно раздраженный, он происходил из генерации комсомольских работников, ворвавшихся в бизнес при Горбачеве в годы перестройки. Путь его был обычным: сначала райком, потом МЖК, затем кооперативы, а уж при Ельцине через приватизацию он прибрал к рукам контрольный пакет созданной на паях фирмы. Даже название ей дал из первых букв своего имени и отчества — «АРКС». Обращался он по старой райкомовской привычке ко всем на «ты», но к нему мог так обращаться лишь первый зам. Работал по шестнадцать часов в сутки, глотал горстями таблетки от сердца и давления, но беспрерывно расширял свое дело, создавая многопрофильные дочерние фирмы. Он часто бывал груб, нетерпим, легко увольнял неугодных сотрудников. Понятно, что многие его побаивались.

— Елагина, Аркадий Семенович, — доложила секретарша и бесшумно исчезла.

Шеф поднял глаза от бумаг.

— Что за вид, Елагина?

— Простите, Аркадий Семенович, я опаздывала…

— Лучше опоздать, чем явиться на работу в таком виде, будто здесь эта… как ее… дискотека, — начиная раздражаться, бросил шеф.

— Учту, Аркадий Семенович, — Катя улыбнулась шефу.

— Чтобы я больше на тебе эти ковбойские штаны не видел!

— Это не ковбойские, Аркадий Семенович, это байкерские.

— Час от часу не легче! — Шеф даже бумаги отложил, собираясь, судя по всему, основательно отчитать подчиненную. Но, поглядев внимательно на нее, передумал. — Послушай, Катерина, может, хватит играть со смертью, ведь разобьешься ты на этом чертовом мотоцикле! Мало тебе выпало страданий?

Катя хотела по укоренившейся привычке отшутиться, но неподдельная теплота, прозвучавшая в голосе обычно сурового шефа, вдруг затронула что-то в ее сердце.

— Может, я как раз и хочу разбиться… — тихо проговорила она, и слезы непроизвольно покатились из ее глаз.

Шеф растерялся. Он никогда не видел, чтобы Елагина плакала, даже думал про себя, когда полтора года назад погиб ее муж, сотрудник фирмы: «Вот же сильная девка, окаменела, что ли, ни слезинки не пролила».

— Вот что, — сказал он, — я думаю, тебе стоит немного отдохнуть. Съезди на недельку куда-нибудь, я все устрою.

— Спасибо, Аркадий Семенович, мне лучше в Москве. Простите, я не хотела… — Она вытерла слезы.

Вошла секретарша, доложила:

— Пришли представители фирм. Впустить?

— Бог мой, что ты несешь? Как это — впустить? Пригласи немедленно!

Пока секретарша, виновато извиняясь, ушла выполнять указание шефа, он быстро сказал Кате:

— Сейчас придут наши компаньоны из немецкой, итальянской, французской и чешской фирм. Чех знает немецкий. Хорошо бы, чтобы ты переводила и на французский, и на немецкий — пусть знают наших. Ты как, сможешь поработать?

— Конечно, Аркадий Семенович, — улыбнулась как ни в чем не бывало Катя.

«И все же она железная», — подумал шеф и сообщил:

— Потом они поедут в Средневолжск, в наш филиал. — В кабинет уже входили четверо молодых мужчин. — Поговорим после совещания, — добавил он и вышел из-за своего огромного письменного стола, сердечно приветствуя иностранных компаньонов.

Кате пришлось переводить его любезные слова, и не просто на общепонятный английский, а, как требовал Аркадий Семенович, индивидуально — каждому на его родной язык. Только переводя что-то с чешского, она узнала в высоком, безукоризненно одетом мужчине с серыми, глубоко посаженными глазами и коротким, чуть вздернутым носом своего давнего знакомого по студенческим годам.

— Неужели Ладислав? — удивилась она.

— Катя! А я стоял и задумывался, будешь ты меня узнавать или нет? — радостно произнес Ладислав и, не обращая внимания на шефа, обнял ее, прижался щекой к щеке.

Аркадий Семенович переждал, пока они обнимались, затем сделал приглашающий жест рукой:

— Господа, прошу! — Он перешел к длинному столу для заседаний и тяжело сел.

Вновь появилась секретарша, внесла поднос с бутылкой коньяка и пузатыми гладкостенными рюмками.

Шеф заговорил, и началась работа.

При всем своем настороженном отношении к Аркадию Семеновичу Катя не могла не признать, что работать он умеет. Свои мысли формулировал четко, никогда не пытался, задавая вопрос, подсказать тот ответ, который ему хотелось бы услышать, умел выслушать оппонента не перебивая, что стало в наше время величайшей редкостью. Работал как вол, ясной головы не терял. Вскипал мгновенно, в выражениях не стеснялся, однако на следующий день отходил и даже иногда просил прощения. Дела фирмы шли хорошо в основном благодаря его кипучей энергии и умению подбирать помощников. Совместные проекты с европейскими фирмами были его давней идеей. Как правило, они развивались успешно, находились под его непрестанным и пристальным наблюдением.

Завершилось совещание быстро, по-деловому. Договорились, что фирмачи улетают в Средневолжск завтра же.

После ухода гостей шеф задержал Катю.

— Значит так, Катерина. Завтра ты поедешь с ними.

— В Средневолжск? — удивилась она.

— Здрасьте! Ну куда еще?

— Но там же есть переводчик.

— Если я посылаю тебя, значит, работать будешь ты, — отрезал шеф.

— Неловко как-то, Аркадий Семенович.

— Кому? — строго спросил он.

— Мне, конечно.

— Это мои проблемы, твое дело не возражать начальству, — и неожиданно помягчевшим тоном добавил: — Заодно и отдохнешь, на Волгу полюбуешься. Раньше была в Средневолжске?

— Нет, никогда.

— Вот и прекрасно! Новые впечатления, новые люди. Да и фирмачи иностранные вполне ничего — молодые, симпатичные, впрочем, одного ты, кажется, знаешь.

— Да, он учился на специальных курсах в нашем институте.

Катя смотрела на шефа широко раскрытыми от удивления глазами — никогда не видела его таким. «Капитализм с человеческим лицом», — подумала она и улыбнулась.

— Ну раз улыбаешься, значит, все хорошо, — заключил он. — Но не думай, что я такой уж бескорыстный. У меня к тебе есть просьба: ты, конечно, слышала, что жена директора тамошнего филиала — моя племянница, Дануся, — лицо шефа озарилось улыбкой. — Она мне как дочь. На днях у нее день рождения, я приготовил ей подарок. Передашь?

— Конечно, Аркадий Семенович.

— Спасибо. Утром за тобой приедет машина. Пакет будет у шофера. А теперь иди, работай.

В конце рабочего дня, успешно разделавшись с переводом статьи из немецкого журнала, чем-то заинтересовавшей Аркадия Семеновича, Катя пошла в курилку, чтобы позвонить Степу.

— Степ, это я, — сказала она, поглядывая в коридор, не появится ли Жанна Ивановна.

— Сейчас, только к обочине прижмусь.

Она знала эту его особенность — на скорости он старался не говорить по сотовому. Такую привычку Степ завел после того, как один его приятель на полном ходу потерял на мгновение контроль, разговаривая по телефону, и врезался в хвост трейлера.

— Да, говори, — раздался его голос.

— Я не смогу сегодня встретиться с тобой, завтра чуть свет улетаю в командировку в Средневолжск.