Любить, чтобы ненавидеть - Осипова Нелли. Страница 32

Капитан порылся в ящике своего стола, нашел карточку, извлек, положил около телефона, задумчиво посмотрел на нее и набрал номер телефона…

На следующий день в газете, на полосе, где обычно размещались всякие сплетни — проверенные и непроверенные — появилась заметка под названием: «Любовник из Средневолжска», в которой рассказывалось о том, как некая девица отвергла своего прежнего воздыхателя, известного поэта-песенника Степана Власенко, именуемого фанатами рок-группы Степом, во имя нового любовника, приехавшего лишь на один день в столицу по служебным делам и тем не менее успевшего покорить сердце неразборчивой девицы. В результате поэт был выставлен темной ночью на улицу, где его и убили. Личность убийцы устанавливается. Подозрение с иногороднего любовника пока не снято.

Имен Кати и Андрея в заметке не было, видно, капитан воздержался перегибать палку — уж больно уверенно держался этот тип из Средневолжска да и папочка-артист может в силу своей популярности как-нибудь подгадить. Однако название улицы, где произошло убийство, журналюга не преминул упомянуть.

Газету, в которой напечатали заметку об убийстве, большинство московской интеллигенции презирало, и за дело: корявый стиль статей, множество недостоверной информации, поданной без проверки фактов, по принципу — если мы не правы — подавайте в суд. Кстати сказать, судебные разбирательства в связи с искажением фактов, зачастую и клеветническими измышлениями, стали для этой газеты, как говорится, образом жизни. Каждый процесс тянулся так долго, что истец, махнув рукой, прекращал бессмысленную тяжбу. Если газета и проигрывала, то опровержение либо вовсе не появлялось на ее страницах, либо публиковалось с таким опозданием, что и читатели, и сам истец уже и не помнили первопричины спора. И еще одна характерная черта этой газеты вызывала неизменное раздражение у читателей: типографская печать была из рук вон плохой: стоило минут пять подержать газету в руках, как ладони чернели, словно у трубочиста. Так и хотелось позвонить главному редактору и сказать: «Ваша печать пачкает руки!»

И тем не менее народ газету читал, в метро по утрам всегда была возможность, повернув голову вправо или влево, прочитать у соседа пару столбцов.

Аркадий Семенович сам газет не выписывал, но фирма всегда получала с пяток разнообразной прессы. Секретарша неизменно являлась на работу за полчаса до прихода шефа, просматривала по диагонали главные полосы газет. Отбирала по своему усмотрению парочку-другую статей и оставляла на столе руководителя.

В злополучный день она выделила из вороха газет три материала и собиралась уже отложить оставшиеся, как неожиданно уперлась взглядом в знакомое слово — Средневолжск. Недолго думая и не вникая в суть публикации, она переложила газету в стопку отобранных и отнесла в кабинет шефа.

Дальше все покатилось, как в эстафете с передачей палочки из рук в руки. Аркадий Семенович, человек острого, аналитического ума, взглянув на злополучную информацию, тоже засек название знакомого города и, хотя город был с миллионным населением и с широкой сетью промышленных и прочих предприятий и фирм, подумал, что если это и совпадение, то двойное: во-первых, Средневолжск, а во-вторых, приезжий любовник был всего лишь в однодневной командировке в Москве. Два совпадения — почти закономерность, не так ли? И наконец, третье: Аркадий Семенович хорошо знал этот адрес, потому что бывал приглашен туда на дни рождения своих сотрудников, Кости и Кати.

Он отложил газету в сторону и запретил себе думать о ней — нет никаких оснований для беспокойства. Мало ли что может писать желтая пресса… Однако в конце рабочего дня понял, что все это время в подсознании крутилась мысль об этой проклятой заметке, и решил: если это наваждение, то следует избавиться от него. Чем раньше, тем лучше.

Аркадий Семенович вызвал секретаршу и попросил ее соединиться с гостиницей «Минск» — он знал, что Андрей всегда останавливается только там.

Через минуту секретарша объявила:

— Аркадий Семенович, «Минск». Говорите, пожалуйста.

Разговор занял еще пару минут. Из него следовало, что Андрей Витальевич Бурлаков не останавливался в гостинице ни пару дней назад, ни в прошлом месяце, ни…

Хотел он того или нет, но эстафетную палочку Аркадий Семенович понес дальше: велел забронировать билеты на ближайший рейс в Средневолжск и вылетел последним рейсом туда, явившись прямо из аэропорта в дом любимой племянницы.

Разговор с Андреем происходил в кабинете, Данусю дядя решил пощадить.

Он выложил на стол газету с заметкой, ткнул в нее пальцем, спросил:

— Твои подвиги?

Андрей ничего не отрицал, более того, признался, что это не какая-то интрижка, а серьезное чувство, и он не станет прекращать отношения с Катей.

— Ты что же думаешь, я безгрешен? Мало ли что у нас, мужиков, случается в жизни. Ну гульнул разок-другой налево и баста. Только не в моем огороде! Это понятно, надеюсь? Впрочем, завтра же я уволю Елагину, так что считай, с этим покончено.

Андрей попытался что-то сказать, но дядюшка жестом остановил его и продолжал выговаривать, но уже как-то по-родственному, по-отечески, чем привел Андрея просто в бешенство. Он вскочил, вышел из кабинета, чуть не столкнулся с подслушивающей у двери Данусей, взял ее за руку и почти втащил за собой в кабинет, говоря при этом:

— Я вышел специально, чтобы позвать тебя, потому что разговор касается нас обоих, но никак не предполагал, что ты можешь подслушивать у замочной скважины. Где ты этому научилась — в МГУ или в Париже?

— Оставь меня, мне больно! — Дануся выдернула руку и картинно стала растирать ее, словно боль была невыносимой.

— Садись, и давай поговорим. Только, Бога ради, без аффектаций, — попросил Андрей.

— Зачем ты привел девочку? — возмутился Аркадий Семенович. — Это наш, мужской разговор, ей незачем все это выслушивать.

— Вы хотите, чтобы девочка, — Андрей произнес это слово с подчеркнутой иронией, — узнала обо всем от других? Зачем? Рано или поздно все всплывет. Лучше уж сейчас. — Он обратился к жене: — Я полюбил другую женщину…

— Кто она? — вскричала Дануся.

— Успокойся, детка, мы сейчас все распишем и решим, — дядя погладил ее ласково по голове. — Она не стоит того, чтобы говорить о ней.

— Я хочу знать! Кто она?

— Зачем тебе это? — пожал плечами Андрей. — В любом случае нам следует с тобой расстаться.

— Никогда, слышишь, никогда! Я не отпущу тебя! Ты не имеешь права поступать со мной так! — Дануся все больше и больше растравляла себя, накручивала, пока не впала в истерику.

Аркадий Семенович в ярости стукнул кулаком по столу.

— Все! — рявкнул он. — Поговорили, покричали, теперь слушайте меня. Никаких разводов, уходов и прочих глупостей не будет, пока еще я хозяин фирмы и всего, что в вашем городишке крутится. Поэтому будем искать конструктивное решение вопроса. Надеюсь, Андрей, ты не забыл, что 51 % акций местного предприятия принадлежит Данусе. А ты, девочка, завтра же с утречка передашь их мне в доверительное пользование. Мы все нотариально оформим. С этого дня без моего ведома, без моего согласия, ты, Андрей, не будешь ничего предпринимать, ничего самостоятельно решать. А если попробуешь хотя бы заикнуться о разводе, останешься с тем, с чем пришел в семью.

— В семью? — горько усмехнулся Андрей. — Кто бы говорил! Вы называете семьей этот дом, где не слышно детских голосов?

— У меня всегда было слишком много обязанностей, чтобы еще о детях думать, — огрызнулась Дануся, как-то мгновенно успокоившись.

— Не стоит сейчас выяснять отношения. И не нужно ссылаться на занятость — ты утратила свою профессию, так толком и не овладев ею, ничего нового для себя не нашла, от всех моих предложений отказывалась, даже машину водить не научилась, а теперь вы с дядей решили посадить меня на цепь, чтобы тебе во что бы то ни стало оставаться в статусе замужней дамы, законодательницы моды и вкусов, — с горечью выложил все, накопившееся за все годы, Андрей.