Любить, чтобы ненавидеть - Осипова Нелли. Страница 49

— Вовсе нет. Я заскочил в «Макдоналдс», который открыли в зоопарке.

— Зачем было идти в зоопарк, разве нельзя перекусить в гостинице?

— Потому что среди зверей порой бывает уютнее, нежели среди людей. Ты исчерпала свой вопросник?

Дануся молча вышла…

Утром совершенно неожиданно позвонил брокер и сказал, что надо переговорить. У Андрея заколотилось сердце. Он помчался на место их обычных свиданий, терзаемый нехорошими предчувствиями, но одного взгляда на сияющее лицо брокера было достаточно: он понял, что операция завершилась самым благоприятным образом и даже с некоторым опережением предполагаемых сроков. Они обговорили все организационные вопросы, и только после этого Андрей отправился в фирму. Вызвал к себе своего заместителя и объявил о своем предстоящем уходе. Бедный Павел Степанович, человек предельно исполнительный и толковый, от удивления и растерянности несколько минут не мог осознать, что на самом деле происходит. Почему? Как? Что он станет делать без Бурлакова?

Андрей попросил пока никого о его решении не информировать и пообещал, что будущему президенту, а это, скорее всего, будет Дануся, порекомендует не только оставить Павла Степановича, в фирме, но и дать ему более широкие полномочия.

— Разумеется, за Аркадия Семеновича я не могу ручаться, но состояние его потребует долгого лечения, и не думаю, что сейчас он станет что-либо кардинально менять в фирме.

— А чем вы собираетесь заняться, Андрей Витальевич, если не секрет?

— Не секрет. Пока не решил. Одно только знаю точно: хочу на волю, в пампасы, — и Андрей так радостно улыбнулся, что бывалый Павел Степанович сразу понял — допекли человека. Он сбрасывает с себя вериги, потому и счастлив.

Всю вторую половину дня Андрей провел в беседе со своим юристом. Сначала он хотел поручить заняться своим разводом юристу фирмы, которому доверял и даже собирался со временем, когда начнет новое дело, переманить его к себе, вернее, не переманить, а пригласить, потому что из-под руки Аркадия Семеновича люди уходили охотно, если, конечно, находилась полноценная замена в смысле оплаты. Но потом решил обратиться к старинному приятелю, бывшему однокласснику Петьке, который хоть и стал теперь Петром Фомичем, но остался таким же смешливым, непоседливым курносым мальчишкой. Те, кто плохо его знал, даже и представить себе не могли, насколько это серьезный, опытный, высокопрофессиональный специалист.

Выслушав своего будущего клиента, Петя сказал:

— Старик, ты или свихнулся, или нашел клад. Кто же так бросает наработанное за десять лет! Дело твое беспроигрышное — ты берешь себе лишь то, что тебе по праву принадлежит. Ни один адвокат, ни один суд не сможет оспорить справедливое решение, даже если за это возьмется сотня аркадиев Семеновичей. Зачем этот широкий театральный жест?

— Петька, твое первое предположение самое верное: я нашел клад и потому свихнулся. А что касается театральщины, это, ты знаешь, не мое, зря на меня не наговаривай. Так ты берешься?

— Спрашиваешь!

Вечером Андрей объявил Данусе, что уходит от нее, а с ней свяжется его адвокат.

— Как тебя прикажешь понимать?

— Дануся, ну зачем ты задаешь бессмысленный вопрос? Наши отношения давно превратились в принудительное совместное проживание. Я не раз тебе говорил и вновь повторяю: нам нужно расстаться. Не можешь же ты отрицать, что супружеских отношений между нами давно нет. Зачем тянуть эту тягомотину дальше?

В глазах Дануси мелькнул страх: с трудом отвоеванное с помощью дяди неустойчивое перемирие успокоило, породило у нее иллюзию возвращения к прежней безоблачной жизни. Настоящую реальность она подсознательно отвергала, полагая, что если еще немного потерпеть, проявить внимание, ласку, то все постепенно вернется на круги своя. Даже то обстоятельство, что муж категорически отвергал все ее поползновения на сексуальные отношения, казалось ей преодолимым. Поэтому она восприняла его сообщение о разводе как тактический маневр и с улыбкой ответила:

— А я не дам тебе развода.

— Об этом ты поговоришь с моим адвокатом, — отрезал Андрей.

— Теперь я поняла, — заявила она с сарказмом, — дядя лежит в больнице, и ты осмелел.

— Это не имеет никакого отношения к Аркадию Семеновичу, потому что я ухожу не только от тебя, но и из фирмы.

Дануся криво усмехнулась:

— Ты забыл, что без меня не можешь ничего предпринять, дорогой?

На этот раз рассмеялся Андрей:

— Во-первых, ты сама забыла, что я давно тебе не дорогой, а во-вторых, есть кое-что, чего мне никто не может запретить: я ухожу совсем из вашего бизнеса, совсем, понимаешь? И к твоим пятидесяти одному проценту добавляю свои сорок девять — бери и владей! Мне ничего твоего не нужно, спасибо, сыт по горло.

Она ничего подобного не ждала и растерянно проговорила:

— Я должна посоветоваться с дядей…

— Самое время — он лежит в реанимации, к нему никого не пускают. А тебе не будет стыдно перед родней — когда случилась беда, ты и пальцем не шевельнула, а теперь собираешься с тяжелым больным говорить о своих делах?

— Ты сам меня ставишь в такие условия… я не могу управлять фирмой, разве ты не понимаешь?

— Давай не будем начинать все сначала, — спокойно предложил Андрей. — Если хочешь, выслушай меня, я дам тебе два совета.

Растерянность на лице Дануси быстро сменилась раздражением, и она со злостью в голосе бросила мужу:

— Засунь свои советы знаешь куда!

— Браво, Казимировна, браво, пани! Какая выдержка! Более десяти лет ты играла роль светской дамы и только сейчас сбросила маску. Наконец я могу воочию лицезреть то, что таилось под ней. И все-таки я дам тебе совет. Первое: держись Павла Степановича, моего заместителя, крепко держись, он профессионал, знает дела фирмы до последнего винтика и к тому же в высшей степени честный, порядочный человек. Будь с ним неизменно вежлива и корректна, он хамства не простит — тут же уволится и через пять минут его возьмет любой бизнесмен. С ним ты сможешь продержаться хотя бы до выздоровления Аркадия Семеновича. Думаю, что и дядюшка твой знает ему цену.

— Кто же будет президентом филиала? — взяв себя в руки, поинтересовалась Дануся.

— Разумеется, ты.

— Я? Ты смеешься! Что я умею?

— Учись. Сядь рядом с Павлом Степановичем и сиди с ним хоть двадцать четыре часа в сутки, спрашивай, записывай, учись работать. Другого выхода у тебя нет. И второй совет: ты всю жизнь играла разные роли — сначала манекенщицы, потом играла любовь, позже — жену и светскую даму в одном флаконе. Постарайся сейчас сыграть роль президента. Держись стойко, ничего не бойся. У тебя есть все: состояние, бизнес, квартира, красота. Я оставляю тебя со спокойным сердцем.

— Ты не можешь так просто уйти! — сорвалась Дануся. — Мне нужно время, чтобы осознать свое положение… Я люблю тебя… я просто погибну одна!

— Успокойся, займись чем-нибудь, отвлекись. Сейчас я соберу мои вещи, и мы спокойно расстанемся. Завтра я жду тебя в девять тридцать в офисе, чтобы передать все документы. Они будут готовы к девяти, а в девять тридцать ты примешь их. Не опаздывай. Все произойдет в присутствии юриста фирмы, нотариуса и моего заместителя. Единственное, что я возьму из дома, кроме личных вещей, это этюд Коровина. За книгами пришлю позже.

Дануся притихла. Ей казалось, что слова Андрея окутывают ее, обволакивают, словно густой туман, и нет выхода из этой завесы, невозможно вырваться, сдвинуться с места.

В течение всего разговора она то вспыхивала, готовая сорваться в очередную истерику, то, подавленная, умолкала.

Андрей ушел в другую комнату и начал собирать чемодан.

Когда он сказал о коровинском этюде, Дануся каким-то седьмым чувством вдруг поняла, кто та женщина, ради которой он уходит от нее. Перед ее глазами с удивительной отчетливостью возникла картина: Андрей и эта переводчица стоят перед этюдом, и в том, как они рассматривают его, есть что-то неуловимое, что объединяет их. Еще тогда она почувствовала легкий дискомфорт, но он, кольнув ее самолюбие, мгновенно исчез, растворившись в ее самодовольстве. А сейчас всем своим существом она испытала доселе незнакомое ей чувство ревности. Дануся вбежала в комнату, где Андрей укладывал чемодан, и в ярости крикнула: