Свободное радио Альбемута - Дик Филип Киндред. Страница 49
— Стало быть, все притчи Христа следует расшифровать? — спросил я.
— Да, — ответил проповедник Леон. — Сам Учитель сказал, что говорит притчами, чтобы не поняли его те, кому не дано узнать тайны. Евангелие от Матфея, тринадцать, двенадцать.
— А ты знаешь, что сказанное им — истина.
— Знаю.
Я был поражен, я не понимал. И снова обратился к Леону:
— И все же ты…
— И все же я говорю, — прервал меня Леон, — что мало ненавидеть этот мир, мало забыть о нем. Действовать нужно здесь, сейчас. Позволь спросить тебя, — он пристально взглянул на меня, — где Учитель проповедовал свое учение? Где он совершал свой труд?
— Здесь, в нашем мире?
— Вот видишь, — сказал Леон и вновь взялся за бутерброд. — Бутерброды с каждым днем становятся черствее, и колбаса несвежая, — проворчал он. — Надо жаловаться, а то они совсем обленились.
Закончив еду, я вытащил свою единственную сигарету и закурил.
— Не дашь половину? — попросил Леон.
Я разломал сигарету и протянул половину своему другу. Единственному оставшемуся у меня другу — ведь два других покинули меня. Старому бывшему проповеднику, который смог так ясно показать мне, что все совершенное нами — Николасом, мной и Садассой — было бесполезно. Человеку, который открыл мне истину.
— Что ты писал? — спросил он меня.
— Я как будто продолжаю писать, — ответил я, усмехнувшись. Состряпанные правительством подделки уже стали выходить из печати. Они не забывали — возможно, стараниями Вивиан — присылать мне экземпляр каждой вновь вышедшей книги.
Леон придвинулся и слегка толкнул меня локтем.
— Посмотри-ка, — сказал он, — за нами наблюдают дети.
И правда, по ту сторону ржавой ограды, окружавшей место нашей работы, стояла группа школьников. Они смотрели на нас испуганно и одновременно восхищенно.
— Эй, ребята! — крикнул им Леон. — Никогда не попадайте в тюрьму. Делайте все, что вам велят, слышите?
Дети продолжали стоять, не сводя с нас глаз.
Один из школьников, мальчик постарше, держал в руке транзисторный приемник. Мы с Леоном слышали хриплые звуки рока, доносившиеся из крохотного динамика. Потом какой-то лос-анджелесский ди-джей возбужденно заговорил о следующей композиции, только-только записанной, которая уже стала хитом. Это была рок-группа Александра Гамильтона из Сан-Франциско, номер один в рейтинге последней недели.
— Итак, слушайте, — вещал ди-джей, меж тем как дети таращились на нас, а мы робко смотрели на них. — Александр Гамильтон и Грейс Дэндридж с песней «Феликс»!
Грянула музыка, и я услышал слова:
Леон повернулся ко мне. На его лице я читал отвращение.
— Это оно! — воскликнул я.
— Что оно? — спросил Леон.
— Он… они нашли другую компанию и выпустили диск, — сказал я. — Запись вышла, она в эфире и уже стала хитом. — Я прикинул сроки, необходимые для такой работы, и понял: пока «Новая музыка» работала над записью, другая студия, другая рок-группа, другие члены Арампрова, руководимые спутником, изготовили другой диск.
Работа Николаса послужила отвлекающим маневром, входящим в общий план, никому из нас не известный. И пока Ника и Садассу убивали, а меня сажали в тюрьму, самая популярная в стране рок-группа Александра Гамильтона записывала тот же материал на студии «Аркейн рекордз». В «Новой музыке» не было ни одного певца, который мог бы сравниться с Гамильтоном.
Внезапно музыка прекратилась. Наступила полная тишина. Потом снова зазвучала мелодия, но другая и без слов. По-видимому, включили первую попавшуюся на студии запись.
Произошла ошибка, понял я. Ди-джею нельзя было выпускать в эфир «Феликса». Он, видимо, забыл полученные от начальства инструкции. Но пластинки существуют! Они разошлись по стране и время от времени где-то звучат. Правительство опоздало с рейдом в «Аркейн рекордз».
— Ты слышал? — спросил я Леона.
— Эту дрянь? Никогда не слушаю подобную музыку. Дети — они это любят.
А дети продолжали смотреть на нас. На двух политических заключенных, в их глазах — уже стариков, измученных, грязных, подавленных.
Транзистор играл. Музыка теперь звучала даже громче, чем прежде. И в шуме ветра мне слышались другие звуки. Они доносились отовсюду. И дети прислушивались к ним. Дети.