Эксгумация - Литт Тоби. Страница 58

В примерочной, заклеенной логотипами велофирм, я все это примерил. Посмотрев на себя в зеркало, я впервые за много месяцев оказался доволен увиденным. Больше всего мне нравилось то, что я чувствовал себя в таком наряде современным и энергичным. Лайкра. Нейлон. Вискоза. До начала двадцатого века ни один из этих материалов не существовал. Бог мой, тогда даже велосипед едва успели изобрести.

Я не смог удержаться от сравнения своих ног доходяги с мощными ножищами велосипедиста-киллера. Но это не имело значения. Одевшись в этот костюм, я хоть немного приблизился к человеку, который сделал меня таким. В своем замысле он почти преуспел, но он действовал не в одиночку. По сути, это было коллективное усилие: своей жизнью и смертью сюда внесла вклад и Лили — Лили и ее нерожденный, мертворожденный ребенок.

Оглядывая себя, я чувствовал мощь, которую, наверное, ощущал и киллер, когда распалялся желанием убить.

Теперь я уже не удивлялся его наряду в день убийства. В таком виде он без труда сливался с десятками курьеров-велосипедистов, которые сновали между расположенными в Сохо офисами кинокомпаний. Он двигался в толпе, превращался в киллера, убивал кого-нибудь, еще кого-нибудь, снова превращался в велосипедиста, снова сливался с толпой.

Таков был его неудавшийся план.

Переодевшись в повседневную одежду, я подошел к кассе и расплатился кредиткой. Счет за следующий месяц должен был выглядеть забавно. Но это была уже не моя проблема — к тому времени обо мне побеспокоится государство: тюремная еда и заработок. Или это, или смерть.

— А велозамок не хотите? — спросил перепачканный смазкой продавец.

— Не, мне не нужен, — ответил я.

Я оставил велосипед в магазине с намерением забрать его в пятницу — в день, на который я запланировал свою месть. Продавец обещал подготовить его для езды.

Из уличного автомата я позвонил в редакцию «Миррор» и спросил Шилу Барроуз. Поскольку Азиф, Роберт и Джозефин отпадали, обращение к прессе было моим последним шансом узнать о беременности Лили. Когда меня соединили, Шила была более чем удивлена, услышав мой голос.

— В чем дело? Вы решили заговорить?

— Возможно, — сказал я.

— О чем?

— Кое о чем.

— Интересно, — отреагировала она. — Мне интересно все, о чем бы вы ни говорили.

Мы договорились встретиться через час.

Затем я доехал на такси до «Ле Корбюзье» и лично заказал столик на вечер пятницы. Ни одна ключевая деталь интерьера не была изменена, и ничто не нарушало симметрию моей мести. Расстановка столов была та же. Метрдотеля не было, зато был мой любимый официант.

— Помните, я обещал заказать столик? — спросил я.

— Конечно, — сказал Майкл. — Как вы себя чувствуете?

— Мне гораздо лучше, спасибо.

— На какой день вас записать?

— Пятница, вечер. Восемь часов. И мне бы хотелось… мой обычный столик.

— Заказ записать на…

— Не на мое имя. Пейл, Дороти Пейл.

Я решил не рисковать именем Алана, к тому же я хотел, чтобы полицейские как можно скорее опознали Дороти. Ее имя должно было попасть в утренние газеты и вечерние новости.

— На двоих?

— На двоих.

— Она актриса, да? — спросил Майкл.

— Да, — сказал я. — Моя хорошая знакомая.

Пока он записывал имена в книгу заказов, я обратил внимания, что ему небезразлично мое присутствие. Мне пришло в голову, что он может оказаться полезен. Я решил попробовать.

— Следующие дня два я буду занят, но потом мы могли бы сходить куда-нибудь — вместе выпить?

Он взглянул на меня: наши отношения менялись в ту сторону, которая его весьма устраивала. Он заморгал, а голос его зазвучал на ноту-две выше.

— С удовольствием.

— Я вам позвоню.

— Хорошо.

Он вынул из заднего кармана визитку и протянул мне. Под именем стояло одно-единственное слово: актер.

— До скорого.

Я ненавидел себя за жестокость. Для меня это был просто эксперимент. После всего, что должно было произойти, он, наверное, меня поймет.

Ах, его взволнованное личико!

Мне казалось, что я какая-то мелкомасштабная знаменитость, пытающаяся подцепить фанатку, — предсказуемо, но иногда забавно. И бог мой, парень видел, как меня расстреляли. Он видел кровь. И, кстати сказать, спас мне жизнь. Как минимум, я был должен ему выпивку.

Я потратил несколько минут на осмотр служебного входа в «Ле Корбюзье». Ничего особенного. Вполне подходящий вход.

72

Я встретился с Шилой Барроуз в кондитерской «Валери» в Сохо, как и было условлено. Мне пришлось протискиваться между стеклянными витринами с пирожными и посетителями, желавшими расплатиться. Шила пришла раньше меня и успела занять один из редких здесь столиков на двоих. Она сразу меня узнала и замахала рукой. Шила предложила угостить меня кофе, тортом, чем угодно — я ограничился каппучино. Я уже и так чувствовал себя как после двух чашек пятикратного эспрессо.

Шила была неряшливой блондинкой с темным налетом на зубах. По ее облику можно было предположить, что ей удавалось если не доминировать, то, по крайней мере, существовать на равных с мужчинами. Она так долго проработала в табачном дыму маскулинности, что ее руки и ноги стали не по-женски крупными, голос огрубел, манеры изменились, ценности упростились. Серьги выглядели на ней нелепо, как на женщине, занимающейся бодибилдингом. Пальцы были унизаны золотыми кольцами — признак сентиментальности, полезного свойства, когда берешь интервью у тех, кто понес утрату. Но даже в «Миррор», которая считалась газетой «левого толка», эти талисманы рабочего класса (наподобие талисмана-браслетика на обтянутом белой атласной перчаткой запястье королевы) скорее всего мешали ее карьере: для максимальной реализации потенциала ей нужно было свести до минимума привычки, которые определяют стиль жизни. Консультант по карьере должен был все это ей рассказать. (Этот консультант, наверное, предупреждал ее и о том, чтобы она держалась подальше от журналистики.)

Шила выглядела измотанной, но старалась скрыть любые признаки нетерпения. Она явно злилась на меня за то, что я не поговорил с ней раньше, когда эта история была на первых полосах. Теперь, когда я передумал, ей льстило, что я выбрал ее. (Хотя в одной из статей «Миррор» уже предлагала мне изложить мою версию событий, намекая, что я получу карт-бланш.) Впрочем, как мне показалось, она злилась и на себя — за то, что чувствовала себя польщенной. Ей хотелось оставаться сдержанно-нейтральной, но у нее не получалось: это была ее история — она первая прибыла к моему порогу и последняя покинула его. Она заслуживала награду по праву; она страстно (хотя и не слишком сильно) хотела получить ее.

Официантка принесла наш заказ. Шила капитулировала перед кофе по-ирландски и сладким пирогом.

На столике между нами лежал диктофон, наполовину скрытый газетой «Сан».

— На какую сумму вы рассчитываете?

О деньгах я вообще не думал. Впрочем, мелькнула мысль сделать какой-нибудь широкий жест, например, вообще ничего не взять или отдать все на благотворительность.

— Это не интервью за деньги, — сказал я. — Можете на меня ссылаться, но только в понедельник. Если не согласитесь, то нам больше не о чем говорить.

— Сначала мне нужно знать, о чем идет речь. — Она предложила мне сигарету, закурила сама, пепел полетел над ее пирогом; она с досады выругалась.

— Есть сюжет, новый сюжет. Или новый поворот старого сюжета.

— Слушаю, — произнесла она.

И я сказал ей прямо и просто:

— Когда Лили застрелили, она была на шестой или седьмой неделе беременности.

— О Боже. — Шила закусила ноготь на большом пальце.

— Я узнал об этом от Азифа. Вам он об этом не рассказал, что удивительно: наверное, думал, что у него еще есть шанс остаться на работе.

— Он ее потерял, знаете? Насколько я понимаю, он очень зол на вас.

— Интересно, а патологоанатомы должны соблюдать конфиденциальность — скрывать то, что произошло между врачом и трупом?