Рубиновое сердце (СИ) - Бердичева Екатерина Павловна. Страница 17

Иржи, мило улыбаясь, смотрел поверх ее головы в зал. К сожалению, певица тоже ничем не могла помочь. Может быть, когда она спит, ее чуткая творческая натура улавливает мысли иногда приходящей к ней призрачной красавицы?

Квартет, тем временем, доиграл последний блюз и, открыв ди-джейский пульт, молодой, но уже известный клубный ведущий зарядил веселую и зажигательную музыку. На танцпол потянулись молодые парочки.

Граф бросил взгляд на подпрыгивающего на стуле Игнаца.

— Иди, танцуй. — Разрешил он парню.

— А Вы?

— Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой? — вопросительно изогнул бровь Измирский. — Ну, дорогой, если ты этого так желаешь…

Граф прикрыл ресницы и, немного задержав дыхание, покрылся прелестным румянцем.

Ковач побледнел, потом покраснел:

— С Вашего позволения! — Он резко вскочил и стал пробираться между столами.

— Ты особо не увлекайся. Я ревную! — Вдогонку крикнул граф.

Эстер рассмеялась серебристым смехом.

— Зачем Вы так издеваетесь над бедным ребенком? Он совсем мальчик и неискушен в нашем светском словотворчестве… Он всего лишь хотел потанцевать.

— Что Вы, госпожа Эстер, как можно! Могу ли я предложить вам тоже самое?

— Потанцевать или посмеяться надо мной? — женщина внимательно взглянула в его темные глаза.

Но граф варился в высшем обществе с пеленок, поэтому, немного наклонившись к ней, прошептал:

— Может, немного поревновать? — он протянул пальцы и накрыл ими ладонь певицы. А потом поднял к губам ее руку и поцеловал. — Мне нравится восхищаться Вами, я очарован блеском Ваших бархатных глаз, что словно звезды, светят мне сегодня в ночи. В Вашем голосе я слышу радость жизни и предчувствие любви, нежность доброго утра и накал ночных страстей. И мне бесконечно хочется любоваться этим прекрасным лицом, принесшим в мою серую жизнь несбыточные мечты…

Не отпуская ее руки, он положил ее ладонь к себе на грудь.

— Чувствуете, как бьется мое сердце? Оно так одиноко… Понимаете, моя мать слишком рано ушла из жизни, и я воспитывался старшим братом… мне так не хватает ласки и тепла…

У женщины на глазах заблестели слезы.

— Перестаньте… перестань, мой хороший мальчик. Ну, разве тебя никто не любит?

— Конечно, любят. За мои деньги. За мой талант. — Иржи покрыл поцелуями ее ладонь. — Но это не любовь. Люди тянутся к славе, богатству. К сильному покровительству. Когда они получают искомое, то иногда даже перестают здороваться. Это — сделка. Причем, чаще всего моя доля оказывается мизерной.

Художник вздохнул, и одинокая слезинка медленно покатилась по его бледному лицу.

— Перестань. — Женщина наклонилась к нему и хотела поцеловать в щеку. Но он развернулся и губами нашел ее губы. Не вставая со стула, пересадил к себе на колени. Рука под столом заскользила между ног, когда как другая с силой прижимала ее голову к его шее. Она, пискнув, обняла его за талию.

— Идем — выдохнул он ей в губы. Пробираясь к выходу, ему вдруг на миг показалось, что красные насмешливые глаза одобрительно смотрят ему вслед, словно говоря: «Ты — мой!»

Выйдя за дверь, он привлек к себе женщину и бережно погладил ее лицо. Пальцы художника дрожали.

— Что с тобой, милый? — удивилась Эстер.

Тогда он взял ее теплую ладошку и провел ей по своему телу под рубахой. Оно отозвалось безумным желанием и горячим огнем, снова хлестнувшим его острым концом скрученной в тугую пружину страсти. Ему опять хотелось причинить женщине боль и упиваться этим состоянием до оргазма.

Тяжело дыша, он погладил ее нежную шею. А она улыбнулась и взглянула ему в глаза.

— Боже! Нет! — она отпрянула от Иржи, вжавшись в стену. — Не надо!

Мутным и тяжелым взглядом, превозмогая себя, он обвел глазами стены пустынного коридора. На них плясало призрачное черно-красное пламя. А где-то далеко, на задворках почти отключенного сознания, раздавался дьявольский женский хохот.

Чудом контролируя себя, граф упал перед испуганной женщиной на колени.

— Прости, милая Эстер. Сегодня не наш день. А это место, оно действительно, проклято.

Он поднялся и, не оглядываясь, быстрым шагом направился к себе.

Холодный душ в номере постепенно прояснил его рассудок.

— Если я отсюда не сбегу, то быстро сойду с ума. Или убью кого-нибудь. — Сказал он сам себе, всматриваясь в красные отблески ушедшего пожара в своих черных глазах. Он надел халат и вышел в спальню. Включив свет, расставил у стены написанные за два дня этюды. А потом взял лист бумаги, акварель и, закрепив бумагу на доске, начал по памяти рисовать девушку с белыми светящимися волосами. Как стоит она на скале, машет тонкой рукой, а ветер развевает ее косы и платье.

Эстер сидела в забронированной за ней комнате персонала отеля и плакала. Ей казалось, что своими руками она не дала свершиться главному чуду в ее общем-то обычной жизни. Сама оттолкнула человека, который всегда безумно нравился. Ведь там, в городской квартире, в маленькой комнатке, куда посторонние не допускались, висела его картина, купленная на деньги с многих концертов. На ней была изображена суровая гористая местность. Низкие серые тучи. Камень и небо. А на переднем плане, вполоборота к зрителю, сидел молодой воин. Сильный ветер трепал на непокрытой голове черные длинные волосы. Тонкий нос с раздутыми крыльями, складка между бровей выдавали в нем решительную и чувственную натуру. Черные глаза смотрели вдаль. А рука рыцаря опиралась на рукоять меча.

Когда-то художник рисовал натурщика. Но сейчас, спустя годы, он сам стал похож на упорного и смелого воина, зорко стоящего на страже порядка и справедливости. А она — испугалась. Что ей привиделось в его глазах, столь страстно смотрящих на нее?

Она зарыдала сильней. Все. Приблизившаяся к ней вплотную сказка неожиданно окончилась, так и не начавшись.

Глава шестая. Иржи в поисках истины

Когда охранник Ковач в поисках ушедшего из ресторана хозяина подошел к номеру, то был неприятно поражен открытой входной дверью. Кто мог подумать, что, оставив художника, буквально, на пять минут, тот убежит вместе с этой певичкой! Ковач возмущался, обещая самому себе все-таки написать докладную на неугомонного молодого человека. Причем, отдавая в этом себе отчет, Игнац возмущался не возможным его досугом вместе с девушкой после ужина, а тем, что Игнаца, не предупредив, оставили одного в ресторане, забыв взять с собой. «Я — его охранник. Ну как он мог уйти без меня!» — шептал по дороге Ковач, словно обиженный старшим братом мальчишка, бросившим ребенка в песочнице у дома, и убежавший по своим более взрослым делам.

В гостиной было темно, но в спальне господина Измирского было тихо и, судя по щели между полом и дверью, горел верхний свет. Ковач осторожно постучал в дверь.

— Входи, Игнац! — раздался негромкий голос графа.

И когда Ковач, переминаясь с ноги на ногу, остановился у двери, тот спокойно спросил:

— Ты почему так рано ушел? Пользуйся моментом, развлекайся. Боюсь, скоро такой возможности у тебя уже не будет.

— Почему? — тупо спросил охранник.

— Хорошее имеет свойство заканчиваться, подчас в самый неподходящий момент. Возвращайся. Ночь длинная. Отоспаться еще успеешь.

Иржи внимательно и дружелюбно смотрел на Игнаца. В руках он держал карандаш и дощечку с закрепленной бумагой, на которую был нанесен рисунок. Ковачу вдруг стало стыдно за свои недавние мысли. «Какой он все-таки добрый и заботливый» — пронеслось у него в голове.

— Спасибо, господин Измирский. Но мне не хочется. Я лучше посижу в гостиной, посмотрю телевизор.

— Лучше ложись спать. Ты завтра работаешь с братом?

— Да, господин.

— Тем более, надо отдохнуть. Кто знает, куда тебе с ним придется ехать.

— Господин…

— Да, Игнац?

— А могу я работать только с Вами?

Иржи рассмеялся.