Кто в чемодане живет? - Донцова Дарья. Страница 9

Василий хлопнул ладонью по коленке.

– Ну, вот так! По плану мамаши я дело завалю, и меня выгонят. Куда деваться? Ползти к бормашине.

– Зачем вы приехали? – не выдержал я. – Хотите услышать мой наиподробнейший рассказ о том, что я знаю?

– Хочу вас нанять, – выпалил гость.

Я подумал, что ослышался.

– Кто-то из ваших знакомых нуждается в моих услугах?

– Ага, я, – уточнил Василий, – лично.

Похоже, мне не удалось справиться с удивлением, которое явно отразилось на моем лице.

– Не волнуйтесь, – затараторил Бурмакин, – я в средствах не стеснен, могу заплатить сколько потребуется. Наликом. Аванс я принес!

На мой стол шлепнулась пачка купюр.

– Хватит? – поинтересовался посетитель.

– Прежде чем дойдем до денег, необходимо составить договор, – пояснил я, – я выставлю счет, вы перечислите сумму в банк. Наличку я не принимаю. Но, простите, Василий Федорович, вы сами служите следователем. Зачем вам понадобился частный детектив?

– Вот те на, – удивился Бурмакин, – я уже объяснял: дело глухарь, его раскрыть надо.

Я уставился на посетителя, в такую ситуацию я попал впервые. В мой кабинет приходят разные люди со всякими, подчас странными, проблемами. Один раз мне пришлось искать болонку с ошейником, украшенным крупным бриллиантом. Но следователь, который хочет, чтобы я вместо него кинулся по следу убийцы?! С таким я еще не сталкивался.

– Я полазил в интернете, почитал про детектива Подушкина, вы профи, – с легкой завистью в голосе заметил посетитель, – а я с глухарем не справлюсь. Помогите. А? Будем вместе пахать, только главный вы! Очень прошу, никак мне нельзя облажаться. Если накосячу, Федор Петрович кому надо доложит, представит меня балластом и отправит малолетними преступниками заниматься. Такой у них план, у матери и у моего начальника. Вчера я ее телефонный разговор подслушал. Она прямо говорила: «Федюня, постарайся». И о чем мамахен ныла? Явно обо мне. Не оставьте меня в беде. Заплачу вам.

Я посмотрел на румяные пухлые щеки посетителя.

– Простите, сколько вам лет?

– Двадцать пять, – отрапортовал Бурмакин, – школу окончил, мамахен в медвуз запихнула, год отучился, сбежал на юрфак, получил диплом, попал в отделение. Знаете, как меня мать поедом жрала, пока я на юридическом учился?! У вас же в молодости, наверное, тоже мечта была. Сейчас, в старости, вам уже ничего не надо, а вы вспомните свою юность и поймете меня.

Дверь тихо скрипнула, появилась Демьянка, в зубах она несла красный лифчик с устрашающе торчащим в разные стороны черным кружевом.

– Вау, – хихикнул Василий, – вы, несмотря на возраст, зажигаете!

– Борис, – крикнул я.

Секретарь незамедлительно возник в комнате.

– Слушаю вас!

Я показал глазами на собаку.

– Что это?

– Демьянка, – ответил помощник.

– Не кто, а что, – вздохнул я, – у нее из пасти свисает.

– Матерь Божья! – подпрыгнул Борис. – Фу! Где ты это взяла?

– Сейчас она ответит, – захохотал Василий, – я вам вместо пса доложу: стянула у бабы, которая тут живет.

– Иван Павлович не женат, – быстро заметил секретарь.

– Чтобы спать с кем-то, штамп не требуется, – возразил Бурмакин.

Из коридора послышался грохот, потом раздался голос Генри.

– Господа, я временно покидаю ваш гостеприимный дом.

Я встал.

– Борис, развлеките пока Василия Федоровича, я провожу господина Дюпре.

Глава 8

Я вышел в прихожую и опешил. На Генри красовалась белая косоворотка с вышитыми повсюду красными петухами. Брюками служили темно-синие шаровары с оранжевым кушаком. На голове гостя сидел картуз, слева в него был воткнут искусственный цветок мака. Сбоку на длинном шнуре висела балалайка. Сын Анны натягивал черные сапоги.

– Уезжаете? – только и смог сказать я.

– Ухожу, – уточнил «малыш».

– С кофром? – продолжил я, разглядывая чемодан, который стоял у вешалки. – Можете смело оставить его в комнате, никто его не возьмет.

– Там шубы мамы, – сообщил Дюпре, – она просила их ей доставить. Срочно.

Я кивнул. Меховые манто – это именно то, без чего в раскаленной Москве в августе точно не обойтись.

– Когда вы отходите ко сну? – уточнил гость, поправляя съехавший картуз. – Не хочется разбудить вас и прислугу.

– До полуночи в доме никто не укладывается, – объяснил я и снял с крючка связку. – Возьмите ключи и приходите когда удобно.

– Прекрасно, – обрадовался «балалаечник», – крайне любезно с вашей стороны.

Гость схватил чемодан за торчащую вверх ручку…

– Подождите, – остановил я его. – Генри, вы часто посещаете Москву?

– Впервые прибыл, – улыбнулся он, – мама не ездила и мне не разрешала. В СССР опасно, на улицах стреляют, повсюду бандиты и голодные жители, которые хлеб из рук прохожих вырывают, много воровства, грабежей. Не испытывал особого желания посетить родину предков, но мамуля вбила себе в голову, что мне нужно посмотреть на страну ее детства и познакомиться с дворянским кругом.

– Вы прекрасно говорите на русском языке, – похвалил я Дюпре, – ни малейшего акцента.

Генри усмехнулся.

– С Анной не поспоришь, она наняла для меня няню из обедневшего рода Неустроевых. А та заставила меня с матерью только с помощью ее родной речи общаться. Я и кухню вашу знаю. Щи, борщ, ячневая каша с ливером, квас с изюмом, блины с икрой, сбитень, кисели.

– Генри, почему вы так оделись? – задал я наиболее интересный вопрос.

– Ошибка в выборе образа? – смутился гость. – Это исконно русский наряд. Специально приобрел его в магазине, где торгуют советскими швейными изделиями. Я уважаю родину мамы, однако я лишь наполовину советский и не ощущаю глубокую эмоциональную связь со страной предков. Но мне не хочется оскорблять взгляды прохожих, как говорят в Стране Советов, капиталистическими джинсами, поэтому…

Я кашлянул.

– СССР давно нет.

– Как? – изумился гость.

– В девяносто первом году Союз развалился, – уточнил я, – теперь мы живем в России.

Генри помолчал, потом протянул:

– Газет я не читаю, телевизор не люблю, интернетом не пользуюсь, а в книгах, которые есть в домашней библиотеке, речь только об СССР идет. Извините, если я совершил бестактность.

– Что вы, – улыбнулся я, – просто я решил на всякий случай вас предупредить. Генри, вы так оделись…

– Вам не нравится мой костюм, – опечалился Дюпре. – Скажите откровенно: что вам не по душе? Коренное население страны, в которую я приехал гостем, нужно уважать. Когда мы с мамой посещаем Шотландию, я всегда надеваю килт. В Париже хожу в красном берете и шарфе. В Америке – в джинсах, кожаном жилете с бахромой, сапогах до бедер из того же материала. Мама моя желание проявлять дружеские чувства к разным народам поддерживает.

– И что она сказала по поводу косоворотки, картуза с цветком и прочего? – поинтересовался я.

– Ничего, – ответил Генри, – это для нее сюрприз. Во всех странах прохожие на улицах меня приветствуют, делают фотографии.

– В Москве душно, – заметил я, – советую использовать легкие льняные брюки, футболку и сандалии. В сапогах вы далеко не прошагаете.

– Сандалии? – повторил Генри. – Это не моя обувь. И в СССР, ох, простите, в России их не носят. У вас лапти. Но я их не смог достать, поэтому пришлось натянуть эту обувь. Я строго соблюл соответствующий внешний вид. Дома внимательно изучил по картинам художников прошлых лет, как выглядел народ. Не хочу подчеркивать свою аристократичность. Мечтаю окунуться в массы. Получить бесценный опыт общения с простолюдинами, честными, прекрасными, наивными российскими крестьянами. Сожалею, что лапти не нашел. Отсутствие обуви из лыка – боль моего сердца. Представляю, как мамочка обрадуется, увидев меня одетым как мужчины ее детства.

– Ну да, Анна забьется в восторге, – пробормотал я. – Господин Дюпре…

– Простите, мне пора, – заторопился ряженый.

– Лучше переоденьтесь, – попытался я остановить Генри, – современные москвичи мало чем отличаются от жителей Нью-Йорка или Парижа.