Alleine zu Zweit (СИ) - Макмерфи Вильгельмина. Страница 91

— Что, вообще? — блондин искренне удивился.

— Да, — просто кивнул Дима.

— Почему так?

— Не вижу смысла, — пожал плечами парень.

— Не обращай внимания, он часто говорит странные вещи, — шепнул Леша Кириллу, за что был награжден убийственным взглядом. — Ну, а что?! Какой нормальный человек добровольно откажется отмечать день Рождения? Тем более, когда есть шанс закатить такую вечеринку…

— Ты можешь устроить «вечеринку», если хочешь найти лишний повод напиться. Но я не приду, — фыркнул именинник.

— Да ну тебя, — раздосадовано махнул рукой Леша, закусив губу. — Ты не знаешь, что теряешь.

— Зато знаю, что приобретаю. Серьезно, хочешь вечеринку — пожалуйста. Только я в этом не участвую. Закончим с этой темой, — отрезал Дима, перекидывая через плечо полотенце и одежду и направляясь в ванную, не дожидаясь реакции брата. Все равно Леша сделает так, как хочется ему, и уж точно наплюет на его предупреждения.

***

Благоразумно решив пропустить завтрак, Дима спустился в библиотеку. Огромное эссе по истории само собой не напишется, а сегодня еще надо было идти на тренировку. Впереди маячила серьезная игра между школами, и Степанов гонял своих подопечных только так. Не отличаясь приятным нравом и в обычные дни, в периоды подготовки к первенствам физрук становился просто невыносим. На него не действовали аргументы болезни, плохой погоды, выходных, других уроков, в конце концов, — со своей команды он сдирал по три шкуры как на внеклассных тренировках, так и во время уроков. В этом плане повезло девочкам — на них он практически не обращал внимания, а просто выносил из подсобки весь доступный инвентарь и просил позаниматься чем-нибудь и не отвлекать его, и девушки этим пользовались, безнаказанно прогуливая физкультуру в местах более для них интересных. Еще Степанов часто снимал ребят с других уроков, например, с истории, что было только в радость Леше и добавляло головной боли Диме. Естественно, Кац это очень не устраивало, но вместо того, чтобы намекнуть преподавателю, что для его уроков существуют специально отведенные часы в расписании и мягко указать ему на его место, она выбрала другую альтернативу. Теперь все, кто прогуливал больше одного урока не по уважительной причине (а подготовка к игре таковой не являлась в ее глазах), должны были написать эссе на пять страниц по определенной теме. Леше это опять же не составляло труда, ведь за него все писала Света. Диму это удивляло — обычно девушка посылала парня куда подальше с просьбами помочь в учебе, а тут сама предложила взять на себя часть его обязанностей. Складывалось впечатление, что она всем этим занимается, чтобы загладить вину, хотя в их недавней ссоре был целиком и полностью виноват Леша. Может, было и еще что-то, о чем Дима не знал, но ему это не было интересно. Отношения брата его интересовали куда меньше, чем должны были. Особенно если учитывать, какой бардак творился в его собственных.

Последние дни они с Аней не то что не разговаривали, но даже толком не виделись. Но даже в те редкие минуты, когда им удавалось оказываться в одном помещении, она на него не смотрела. Совсем. Будто его и не было. И Дима мог бы относиться к этому спокойно, если бы не понимал, что с ней что-то происходит. С каждым днем Аня будто все больше замыкалась в себе, ни с кем не разговаривала, ничего не ела — парень не мог и вспомнить, когда она последний раз появлялась в столовой. На уроках она садилась с Софи, что было совсем из ряда вон выходящим — Дима знал, что она терпеть не может первые парты, а тут даже на математике сидела впереди. У него закрадывались подозрения, что Аня делала это, чтобы не ловить на себе его взгляды и не дай Бог не ответить на один из них. А он смотрел на нее. Постоянно. Каждый день, на каждом уроке он безрезультатно прожигал ее спину взглядом, а она даже не оборачивалась. Дима не понимал, зачем это делает; не понимал, зачем она ему нужна. Иной раз ему хотелось послать ее ко всем чертям, ведь его так раздражало все, что она делала.! А потом приходило осознание того, что без Ани ему тут делать нечего.

Как он умудрился докатиться до такого? Он ведь любил Катю и думал, что любит до сих пор. Те отношения были правильными, практически идеальными, и Катя была именно той, кого он искал. Но стоило появиться Ане с этими ее острыми шутками, низким гортанным смехом, тонкими длинными пальцами, хрупкими плечами и темными, влажными, притягательными глазами, как его мир разрушился до основания и продолжал разрушаться день ото дня, а она с высокомерной насмешкой ходила по этим руинам, вновь и вновь прищуривая глаза и как бы говоря: «Я здесь хозяйка».

Аня все время жалуется, будто Дима вмешивается в ее жизнь. А сама будто не замечает, что не просто вмешивается в его, но и заставляет измениться, послать к черту все принципы, которыми он руководствовался до этого. Дима уже не помнил Катиного лица; не помнил, что было между ними, хотя девушка сделала для него столько, сколько не делал никто. А сейчас он даже не мог вспомнить цвет ее глаз, потому что воображение предательски подсовывало ее лицо, ее глаза, ее тонкую шею и точеные скулы.

После смерти Кати Дима пообещал себе, что никого не будет любить так, как ее. И в принципе он сдержал слово — порой по отношению к Ане он испытывал такую ярость, которой можно было бы напитать несколько городов, если бы она была источником энергии. Но можно ли любить человека, которого не помнишь? Да еще если перед тобой каждый день в качестве напоминания маячит та, о которой не можешь перестать думать. Аня захватила его мысли, и с этим ничего уже нельзя было поделать. Дима помнил каждую мельчайшую деталь, каждую секунду, каждый жест, взгляд, слово — все, что так или иначе связывало их. Ночи, проведенные с Аней, он помнил до единого вздоха, сбивчивого шепота, прикосновения и поцелуя, и, как бы ни старался, не мог забыть. Она просто не выходила у него из головы.

Дима раздраженно стукнул кулаком по столу. Черт, ей удалось вывести его из себя, даже не находясь рядом! И как только это у нее выходит? Годы тренировок, не иначе. Дима взял парочку книг с ближайшей полки и углубился в чтение, параллельно делая заметки в тетради. Эссе надо было закончить до обеда — вряд ли тренер оценит стремление к учебе, особенно если учитывать, что пара человек из их команды и так свалились с гриппом, а искать замену было уже поздно, да и не из кого. Был вариант позвать Кирилла, но парень отказался, ссылаясь на более важные дела. Интересно, о каких делах идет речь, когда Морозов только и занимался тем, что ничего не делал? И ему все сходило с рук. Учителя его обожали, а для девочек начиная класса с пятого Кирилл являлся чуть ли не идолом. И у них что-то было с Аней. Определенно. Та ненависть, с которой она постоянно смотрела на него, не могла возникнуть на пустом месте. Кирилл старался постоянно задеть ее, чуть ли не в открытую насмехался, а Аня отвечала ему тем же. Дима поклялся, что не будет в этот раз лезть в ее дела. Она считает, что сама может решить все свои проблемы — пожалуйста. Предлагать свою помощь, а в ответ получать возмущение по поводу вторжения в личную жизнь не хотелось. Но, черт, что же все-таки между ними происходило.?

Исписав несколько тетрадных листов, Дима облегченно выдохнул и хрустнул пальцами. Большая часть эссе была готова, и парень даже успевал на тренировку. Он удовлетворенно откинулся на спинку стула, оглянувшись по сторонам. И увидел ее. Аня сидела за столом впереди спиной к нему, поджав под себя одну ногу, и что-то увлеченно читала, не поднимая головы. Темные волосы были собраны в высокий пучок, из которого небрежно вываливалось несколько прядей. На ней была простая серая футболка на три размера больше, открывавшая верхнюю часть спины так, что был виден фрагмент татуировки — волк, воющий на луну. На ее хрупкой фигуре это выглядело более чем странно, но в то же время гармонично, будто она такой и родилась. Дима вспомнил, как впервые увидел ее обнаженную спину на балу осенью. Ровная осанка, полоска позвонков и оливковая кожа, оттенок которой прекрасно подчеркивался черным шелком ее платья. И рука Сивоволова на талии.