Валис - Дик Филип Киндред. Страница 8

– Ну, теперь у Кевина есть ее труп, – заметил Дэвид. – Есть за что цепляться. В этом вся суть кошкиного существования. Она появилась на свет, чтобы стать трупом, при помощи которого Кевин смог бы отрицать милость Божию.

– Кевин, а кто создал твою кошку? – спросил Лошадник.

– Бог создал, – ответил Кевин.

– По твоей логике выходит, что Бог создал отрицание своих собственных добрых качеств, – отметила Шерри.

– Бог туп, – сказал Кевин, – и божественность его тупа. Я всегда это говорил.

Шерри спросила:

– А много нужно умения, чтобы создать кошку?

– Нужны всего лишь две другие кошки. Самец и самка, – сказал Кевин. Однако он уже начал понимать, куда его заманили. – Нужно… – Он ухмыльнулся. – Ладно, нужно умение, если говорить о целях бытия.

– Ты не видишь целей? – удивилась Шерри.

Поразмыслив, Кевин согласился:

– У живых существ есть цели.

– А кто вложил в них эти цели? – не унималась Шерри.

– Они… – Кевин помедлил. – Они сами и есть эти цели. Живых существ нельзя отделить от их целей.

– Выходит, животное – это выражение цели, – сказала Шерри. – Значит, у бытия есть цель.

– Только местами.

– Отсутствие цели порождает цель.

Кевин окинул ее взглядом.

– Чтоб ты провалилась! – сказал он.

Я полагаю, что циничный подход Кевина сделал гораздо больше для подтверждения Лошадникова безумия, чем любой другой единичный фактор – ну, не считая, конечно, самой причины этого сумасшествия, какой бы она ни была. Кевин непреднамеренно стал инструментом в руках неведомых сил, и Жирный это понимал.

Кевин не мог предложить достойной альтернативы заболеванию Жирного. Его циничная ухмылка была в некотором роде оскалом самой Смерти – этакий ухмыляющийся череп. Кевин жил, чтобы доказать никчемность жизни. Меня всегда поражало, что Жирный при всем при этом продолжает общаться с Кевином, но позже я понял – почему. Всякий раз, как Кевин обрушивался на заблуждения Жирного – высмеивал и пародировал их, – Лошадник становился сильнее.

Насмешки являлись единственным противоядием для безумия Жирного, и он под их градом чувствовал себя только лучше. Жирный понимал это, как бы далеко ни унесло его крышу. Да что там – это прекрасно понимал и Кевин, однако контур обратной связи в голове вынуждал его продолжать нападки снова и снова.

Так что нападки усиливались, а Жирный становился все сильнее. Очень похоже на греческий миф.

В своей экзегезе Жирный вновь и вновь возвращался к этой теме. Он верил, что прожилки иррационального пронизывают всю вселенную, вплоть до Бога или Высшего Разума, стоящего за ней.

Жирный писал:

Очевидно, что Жирный экстраполировал свое личное горе – потерю Глории – до космических масштабов.

В параграфе 32 об этом еще больше:

Если после прочтения вы не поймете, что Жирный пишет о себе – вы ничего не поняли.

С другой стороны, я не отрицаю того факта, что Жирный окончательно и бесповоротно свихнулся. Это началось после звонка Глории, и с тех пор он и остался сумасшедшим. Совсем не похоже на Шерри с ее раком. У Жирного не было ремиссии. Обретение Бога нельзя назвать ремиссией. Впрочем, возможно, и ухудшения не наступало, что бы там ни говорил циничный Кевин. Нельзя сказать, что общение с Богом для психического заболевания то же самое, что смерть для рака – логические последствия разрушительной болезни прогрессируют. Технический термин для этого – теологический технический термин, не психиатрический – теофания.

Теофания состоит в самораскрытии божественного. Не в чем-то, что делает перципиент; она состоит в том, что творит божественное – Бог или боги, или высшая сила. Моисей не сотворял пылающий куст, Элия на горе Хорив не производил гром и ураган.

Как, с точки зрения перципиента, отличить теофанию от обычной галлюцинации? Если голос говорит ему что-то, чего он не знает и не может знать, разве это не влияние извне? Жирный никогда не знал койне, это доказывает что-нибудь? Он ничего не знал о врожденном заболевании сына – по крайней мере сознательно. Возможно, подсознательно он знал о существовании паховой грыжи и просто не хотел смотреть правде в глаза. Существует, собственно, и механизм, посредством которого Жирный мог знать койне – филогенетическая память; Юнг называет это коллективным или расовым бессознательным. Онтогения, то есть индивидуальное, суммирует в себе филогению, коллективное, и тогда можно обосновать знание Жирным языка, на котором говорили две тысячи лет назад. Если в глубинах мозга индивидуума существует филогенетическая память, все обстоит именно так. Однако концепция Юнга – всего лишь догадка, никто не доказал ее.

Допуская существование божественного, нельзя отрицать силу самораскрытия; очевидно, что любое существование, достойное называться божественным, должно обладать этой способностью. Настоящий вопрос (в моем понимании) не «почему теофания?», а «почему она случается так редко?». Единственная концепция, объясняющая это, – идея deus absconditus, тайного, скрытого или неизвестного Бога. Юнг почему-то рассматривает теофанию как общеизвестное, чтобы не сказать, обычное, дело. Но если Бог существует, он должен быть deus absconditus – за исключением редких теофаний. В противном случае он не существует вовсе. В последней точке зрения больше смысла, если не учитывать теофании, поскольку они редки.

Для опровержения требуется лишь одна-единственная абсолютно доказанная теофания.

Впечатление, произведенное теофанией на перципиента, нельзя считать доказательством ее реальности. То же касается и группового восприятия (по словам Спинозы, вся вселенная может быть одной теофанией, но тогда вселенная может и вовсе не существовать, о чем говорят буддийские идеалисты). Любая описанная теофания может оказаться фальшивкой, поскольку все может оказаться фальшивкой, будь то почтовые марки или ископаемые черепа, или черные дыры в космосе.

То, что вселенная, как мы ее воспринимаем, может оказаться иллюзией, лучше прочих выразил Гераклит. Если вы опираетесь на его утверждение или просто сомневаетесь в глубине души, вы готовы столкнуться с вопросом о существовании Бога.