Все рассказы и повести Роберта Шекли в одной книге - Шекли Роберт. Страница 88

Пепе поежился. Он сам был толстенький, маленький, вечно казался заспанным — и гордился тем, что похож на Панчо Вилью.

— И что ты видел? — спросил Пепе.

— Все, — сказал Хуан. — Видел, как гринго бросили якорь в бухте. До берега они доплыли на шлюпке. Их всего двое — мужчина и женщина.

— Женщина — блондинка? — поинтересовался Пепе.

— Да.

— Класс!

— Ну и вот. Они пошли в полицейский участок, показали сержанту визы. Я сидел на солнышке и слушал. Сидел со слепым нищим и сам просил милостыню.

— Вообще класс! — засмеялся Пепе.

— Заткнись! — сказал Хуан. — Сержант спросил американцев, есть ли у них что-то такое, за что надо платить пошлину. Они говорят «нет». Он спросил, есть ли у них оружие. Они говорят «нет».

Эмилио кивнул и отбросил окурок.

— Сержант спросил, куда они плывут. В Акапулько, мол, отходят утром. Замечательно, сказал сержант и проштамповал визы.

— И куда они двинули потом? — спросил Эмилио.

— На площадь. Выпили по стаканчику, потом пошли на рынок. Купили овощи, соломенные шляпы и серапе [4].

— Платили песо или долларами? — спросил Пепе.

— Песо. У мужчины много песо — сотен, должно быть, пять. Они сложили вещи в шлюпку и погребли к своей яхте, ну а я пошел сюда.

Некоторое время трое мужчин молчали, глядя на американскую яхту. Солнце опускалось в океан. В сгущающейся темноте залива чистенький белый кораблик казался одиноким и беззащитным, прямо как овечка, которая отбилась от стада и не понимает, что ее жизнь в опасности.

— Яхта наша, только руку протяни, — сказал Хуан.

— Не нравится мне все это, — заявил Эмилио.

— Это еще почему?

— Сам знаешь, Хуан. Мы ограбили лавки в Веракрусе и Галеане, убили человека в Халапе. Нас таких — десять тысяч между Чиуауа и Юкатаном. Полиция нас вроде бы ищет, да только не слишком старается. А вот ограбить и убить американцев — это, Хуан, совсем другое дело.

— Он прав, — кивнул Пепе.

— Полиция присматривает за туристас, — продолжал Эмилио. — На этом настаивает американское правительство. Помнишь, что стало с парнями из Коауилы, которые прикончили американского нефтяника?

— Они промышляли у самой границы, — сказал Хуан.

— Ладно, тогда вспомни Луиса и его людей — они-то промышляли здесь, в Герреро. Их годами не могли изловить в этих горах. Но потом они убили американца. Тогда власти прислали военных на лошадях, с пулеметами и аэропланами. Они искали восемь месяцев, нашли Луиса с его бандой и всех до одного перевешали.

— Ты закончил? — спросил Хуан.

— Да, закончил. И мне это все не по душе.

— Мне тоже, — поддакнул Пепе.

— А теперь, придурки, послушайте меня, — сказал Хуан. — В городе вас не видели. Видели только меня, нищего хромоножку. Мы грабим яхту и убиваем американцев, чтобы те не проболтались. И на кого все свалят?

— На кого? — разинул рот Пепе.

— На местных, конечно! — воскликнул Хуан. — Сержант скажет, что чужаков тут не было, кроме хромого нищего… А нищих в этой стране что блох на шелудивом псе. Они будут искать убийц в Тетуилане среди рыбаков. Ну а мы смоемся в Мехико.

— Ты очень умный. — Пепе заморгал сонными глазками. — А женщина, кстати, блондинка.

— Забудь о ней, — сказал Эмилио. Его худое лицо окаменело. — Мне это не нравится. Давайте заниматься тем, что мы знаем. Вот мы с Пепе знаем горы. А в яхтах и американцах не разбираемся.

— Зато я разбираюсь, — сообщил Хуан. — Что до американцев, то все они слабаки и трусы, если только не пьяные. А нас, между прочим, трое!

— Да я не сомневаюсь, что мы справимся, — сказал Эмилио. — Но к чему суетиться и строить планы, если мы выгадаем несколько сотен песо? Раздобыть такие деньги можно где угодно, раз плюнуть.

— Он прав, — кивнул Пепе.

— Слушайте, — гнул свое Хуан. — Вы хорошо знаете горы. А я прислуживал офицерам на американском корабле в Сан-Диего и знаю, что можно взять на яхте. Рассказать вам?

— Расскажи.

— Песо, которые есть у мужчины. Три или четыре сотни. Американские доллары, может быть, много. Наручные часы, за каждые Герман из Мехико даст полсотни песо. Столовое серебро — еще сотня песо. Бинокли, две штуки, по двести песо. Прибор, который называется секстант, — двести песо. Драгоценности женщины, может быть, три сотни песо. Все это — легкие вещи, мы их унесем в мешке. Продолжать?

— Валяй, — сказал Эмилио.

— Компас — сто песо. Приборы для навигации, скажем, пятьдесят песо. Корабельные часы — триста песо. И наверняка еще много чего. Все вместе — может быть, тысяч пять. Ну как, стоит оно того? Или вы лучше нападете на пьяницу ради пяти песо и уарачес? [5]

— Две тысячи песо, — протянул Эмилио раздумчиво.

— Наверняка больше, — сказал Хуан. — А свалят все на местных рыбаков. Теперь дальше. Американцы бросили якорь далеко от берега, так что никто не видит, а главное, не слышит, что там у них происходит. Мы спустимся в город поздно ночью, возьмем какую-нибудь лодку, подгребем к яхте. Прикончим их и возьмем все, что можно. Доплывем до берега, бросим лодку и смоемся в Мехико. Утром американская яхта будет на месте — ну и отлично. Вряд ли кто что-то заподозрит: американцы ведь психи, приплывают и уплывают когда бог на душу положит. Через два или даже три дня сержант забеспокоится. Подплывет к яхте на катере и найдет трупы. А мы уже давно будем в Мехико и все продадим. И кто нас потом найдет?

— Он прав, — кивнул Пепе.

Эмилио на мгновение задумался.

— Две тысячи песо? — спросил он.

— Минимум, — сказал Хуан. — А так, наверняка тысяч пять или шесть. И у них нет оружия.

— Может, они наврали сержанту.

— И что с того? Один мужчина и одна женщина! А нас трое. И у нас с Пепе револьверы. А у тебя, Эмилио, бритва и нож с пружиной, который ты очень метко бросаешь. Что, испугался американца и его блондинки?

— Богом клянусь, нет! — взбесился Эмилио. — Когда выходим?

— Позже, — сказал Хуан. — Совсем поздно, когда все заснут. А сейчас пора перекусить. Я принес бобы и тортильи.

Он протянул Пепе еду, завернутую в промасленную газету, и тот начал собирать ветки для костра. Эмилио и Хуан смотрели на яхту. Даже после заката она слабо светилась над темной гладью воды, как белое призрачное пятно.

На носу иола горел керосиновый фонарь. Яхта нервно покачивалась на черных волнах, беспокойно оплывала якорь полукругом, замирала и возвращалась, слегка кренясь, когда ветер дул ей в борт. Из каюты саманные постройки Тетуилана слабо мерцали на фоне туманных вершин Герреро, сливавшихся с затянутым облаками небом. Пристань опустела и погрузилась во мрак, если не считать одинокой лампы над ледником. Пенистые волны с тихим шорохом разбивались о скалы Ладронес.

Джейн Томпсон сказала:

— Билл, мне тут не нравится.

Они лежали в каюте каждый на своей койке. При свете керосинки Билл Томпсон читал «Путеводитель по Тихоокеанскому побережью».

— В чем дело? — Он поднял глаза.

— Просто мне тут не нравится, — сказала Джейн. Это была стройная, бесспорно красивая женщина с покрытой редкими веснушками кожей. Прямые, выгоревшие на солнце волосы она стянула в тугой хвост.

Билл Томпсон закрыл «Путеводитель». Его крепкое, сбитое тело, как будто выточенное из тикового дерева, под солнцем обрело цвет сыромятной кожи. Светло-голубые глаза на загорелом лице казались почти прозрачными, как бриллианты. Неровные очертания заживающего ожога на руке — как-то во время качки Билл обварился кипящим рисом — доказывали, что даже тик и сыромять при всей своей прочности могут быть уязвимыми.

— Согласен, это не лучшая стоянка в мире, — сказал Билл.

— Я о другом. Мне не нравится этот городишко.

— Еще одна мексиканская рыбацкая деревня, не больше того.

— Да. Но что-то здесь не так. И еще тот попрошайка. Он шел за нами весь день.