Казаки. Между Гитлером и Сталиным
(Крестовый поход против большевизма ) - Крикунов Петр. Страница 25

В среде казачества (после того как стало окончательно ясно, что немцы в нем не очень-то заинтересованы) наступил своеобразный паралич самосознания — стали проявляться полнейшая апатия к происходящему и нежелание продолжать какую-либо борьбу. Так, в марте 1943 года атаман Берлинской станицы Общеказачьего объединения в Германской империи сообщал Е.И. Балабину, что в январе — феврале этого года докладов, лекций и театральных представлений не было из-за существующих запретов. Примечательны и характерны следующие фразы из письма: «жизнь станицы замерла», «ждем возвращения на Родину», «все наши пожелания, самые скромные, неосуществимы, потому что мы гости» [152].

Благодаря вынужденному бездействию многие простые казаки погрязли во взаимной вражде, мелочных спорах, обидах, пьянстве и даже воровстве. «Офицеры и казаки абсолютно ничем не интересуются, — писал 16 марта 1943 года руководитель одной из станиц Общеказачьего объединения в Германской империи, — кроме своих частных дел, и заставить их принять какое-либо участие в делах невозможно. Такое безразличие объясняется, главным образом, полной неопределенностью положения. Информация станичников совершенно не интересует» [153]. Вот еще два свидетельства, наглядно показывающие сложившиеся в казачьей среде бытовые взаимоотношения. «У нас никаких изменений в смысле организационном нет, — пишет о казаках Венгрии в самом конце 1942 года один из активистов КНОД, — все пахнет мертвечиной, каждый живет сам для себя и занят больше материализмом, чем понятием о Родине…» [154] «Среди казаков, — пишет 29 января 1944 года руководитель станицы КНОД в Августове, — развиваются дрязги и взаимная мелочная вражда. От умственного и идейного бездействия в организованном кружке негде приложить свои силы и способности» [155].

Казачьи лидеры и атаманы, видя, что простые казаки больше думают о бытовых проблемах и «несколько распустились», попытались было напомнить им, что они находятся в «ожидании скорого возвращения домой», а следовательно, должны не пить и сквернословить, а готовиться к «налаживанию мирной жизни на Дону, Кубани и Тереке». В этой связи чрезвычайно интересны приказы Кубанского Войскового атамана генерал-майора В.Г. Науменко о вреде «пьянства», «сквернословия» и «болтливости». «В нашей казачьей жизни, — говорилось в приказе от 28 апреля 1943 года, — имеют место 2 явления, наличие которых не только вызывает ряд нехороших последствий, но и роняет достоинство человека. Я имею в виду пьянство и сквернословие /матерщину/… Надлежит более внимательно следить за теми, кто не знает меры в питие, и стараться не допускать склонных к этому до состояния, когда он вследствие опьянения теряет здравый смысл и облик человеческий… Наши, оставшиеся дома и страдавшие под игом большевизма, ждут нас, ждут с нетерпением, ждут нашей помощи, и стыдно нам будет, если мы привезем туда пьяниц, безбожных ругателей и сквернословов. К возвращению нашему домой мы должны готовиться, как к Святому Причастию, и отрешиться от недостойных человека пороков» [156] декабря того же года атаман попытался более наглядно показать всем казакам-кубанцам весь ужас пьянства и особенно казачьего пьянства, описав в своем очередном распоряжении встречу прибывшего с Восточного фронта казака. «Старые казаки-эмигранты, — отмечал в очередном приказе В.Г. Науменко, — обрадовавшиеся встречей с молодым, чествовали его и напоили до беспамятства. Выпить в меру грех небольшой, но спаивать человека до потери им сознания — это со стороны старых казаков в отношении молодого нехорошо. Еще хуже, что, напоив его, эти казаки, несмотря на то что дом одного из них находился в нескольких шагах, не уложили его у себя спать, а дали ему возможность влезть в чужую квартиру и затем своим криком на улице привлечь внимание патруля. А уже то, что эти казаки бросили своего пьяного товарища на улице и сами разбежались, трудно назвать настоящим именем. Так казак делать не должен… Гостеприимство и радость встречи не должны выливаться в такую форму, а уж коли грех случился, то не надо выставлять его на посмешище толпы, когда прохожие указывали пальцем и называли имя казака» [157].

Еще одной страшной бедой всего казачества Кубанский Войсковой атаман считал болтливость, о чем и оповестил казаков-кубанцев в приказе от 10 июля 1943 года:«Болтливость, независимо от того, несет ли она под собою почву или нет, кроме вреда, принести ничего не может… В настоящее ответственное время я призываю всех Кубанцев, от рядового казака до старшего Генерала, быть особенно осторожными в своих разговорах и пресекать лишние разговоры тех, кто любит говорить больше, чем надо» [158].

Лидеры казаков-националистов, с одержимостью сумасшедших продолжавшие верить в скорое возвращение на родину и летом 1943 года даже утвердившие при КНОД отделы Донской, Кубанский, Терский (с подотделом для остальных европейских казаков) и Запорожский [159], которые должны были готовить казаков к отъезду домой, были вынуждены проводить среди своих соратников постоянную воспитательную работу, направленную на повышение порядка и внутренней дисциплины. Так, например, 3 июня 1943 года в распорядке дня казачьего собрания в Августове в числе первых обсуждались следующие вопросы: «повышение внутренней дисциплины и жертвенности на благо Казачества, а также готовность принять участие в активной борьбе против большевизма» [160]. Через три недели на очередном заседании станичников было принято официальное постановление, согласно которому каждый казак должен был: «1. Охранять честь названия казака, оставаться во всех своих помыслах и начинаниях благородным и честным народом. 2. Укреплять свою мысль в духе возрождения казачьего государства, которое должно войти в семью Народов Европы и стать равноправным членом» [161]. Но все эти воспитательные меры помогали мало, и вот уже руководитель КНОД в Болгарии Евсиков с тревогой писал Василию Глазкову: «Иван Павлович Козмин, живущий в Бургасе, исключен из рядов нашего движения по причине, что он находится под судом и следствием за спекуляцию» [162].

Однако, несмотря на все эти малоприятные для казаков-эмигрантов симптомы, налаженная за долгие годы казачья жизнь в эмиграции продолжалась. Казаки служили молебны, организовывали детские новогодние елки и всевозможные праздники и застолья по случаю самых разных событий. Вот один из характерных примеров того, как казаки (в данном случае казаки-националисты в Берлине) отмечали праздник Покрова. «В час дня, — написал 13 октября атаман Берлинской станицы В. Бабич руководителю КНОД В. Глазкову, — было отслужено молебствие в церкви. Присутствовало до 40 человек казаков приблизительно. Торжественно было отслужено молебствие с полным церковным хором. Затем все свободные зашли в немецкий ресторан выпить по стакану пива, скромно по военному времени, и поделиться мыслями между казаками… Доктор П.К. Харламов сделал доклад о положении Казачьего Национального Движения с самого его основания и до последнего дня. В 4 часа стали расходиться по домам, обедать. В ресторане было 23 казака и 4 дамы. В общем, отметили праздники и этим подчеркнули и напомнили о нашем существовании» [163].

После оглашения «Декларации германского правительства к казакам» генералу П.Н. Краснову было сделано предложение возглавить Временное казачье правительство в Германии. Более того, немецкие власти даже начали проводить соответствующую подготовительную работу. С подачи Гимпеля 1 января 1944 года журнал «На казачьем посту», с явным намеком на генерала П.Н. Краснова, опубликовал призыв воздержаться от любой критики в адрес будущего «Верховного Атамана Казачества, кто бы ни был утвержден немецкими властями» [164]. Однако сам атаман категорически отказался становиться «верховным возглавителем казачества», сославшись на то, что все войсковые атаманы, и тем более Верховный атаман всех казачьих войск, должны выбираться, и притом непременно, на территории казачьих земель Войсковыми кругами и Войсковой радой. Во избежание очередного всплеска противоречий в среде противоборствующих между собой казачьих организаций функции временного правительства решено, было передать Главному управлению казачьих войск (ГУКВ), сформированному в феврале-марте 1944 года и официально утвержденному 31 марта, после согласия генерала добровольческих частей вермахта Кестринга и командования вооруженных сил. В состав ГУКВ вошли: начальник — генерал от кавалерии П.Н. Краснов; члены — Походный атаман Войска Донского полковник С.В. Павлов, Кубанский войсковой атаман за границей генерал-майор В.Г. Науменко, Походный атаман Терского Войска полковник Н.Л. Кулаков. Рабочим органом этого учреждения стал штаб, который возглавил племянник П.Н. Краснова — полковник, а впоследствии генерал-майор С.Н. Краснов.