Красноармеец Краснофлотец № 21-22
((ноябрь 1937)) - авторов Коллектив. Страница 20

Комдив Лавров забарабанил пальцами по перилам.

— А на месте этой гостиницы был просто пустырь…

— Я тоже был здесь в семнадцатом году, — отозвался Илья Николаевич, — и очень хорошо помню эту улицу… и пустырь…

Они помолчали, как бы не желая мешать воспоминаниям. Внизу, по освещенной, залитой асфальтом улице шелестели автомобили. С песней прошла группа молодежи. «Должно быть, с комсомольского собрания или из театра» — подумал Илья Николаевич.

— На месте гостиницы был пустырь, вернее — развалины сгоревшего дома, окруженные пустырем, — сказал комдив. — А вон там, напротив — женская гимназия.

— Да. И в гимназии помещались казаки.

— Значит, вы знаете историю с казаками?

— Конечно.

— Занятная история. — Комдив закурил. — Не курите?

— Нет. Курил, да пришлось бросать. Доктора совсем терроризуют меня… В женской гимназии стоял отряд уральских казаков, которых вызвал сюда комиссар Временного правительства для подавления рабочих.

— Кажется, их было много? — спросил комдив.

— Потом оказалось, что их было всего сотня, но шума они наделали на весь город… Ревком решил во что бы то ни стало вывести их из города без столкновения. И выполнить эту неприятную работу поручили мне.

— Вам одному?

— Понимаете, мы не могли пойти на вооруженное столкновение, это могло быть опасным. В городе пряталось много офицерской сволочи. Ревком откомандировал меня и еще двух товарищей солдат. Втроем мы пообедали в столовке и пошли в гимназию, но часовой нас не пропустил.

— Любопытно.

— Помню, мы устроили совещание на этом самом пустыре, где теперь выстроена гостиница и где мы с вами стоим сейчас на балконе. Я совсем не знал товарищей, которых ревком дал мне в помощь. Дело было вечером… Мы посовещались и решили, что должны в тот же день проникнуть в гимназию, потому что со дня на день ожидалось выступление офицерья.

— Да, офицеров тут было до черта, монархистов всяких…

— Но как проникнуть?

Мы были твердо уверены, что если только проберемся в дом, если только прорвемся к казакам, то дело в шляпе. У нас были сведения, что среди казаков много недовольных, многие домой хотели поскорей… да и агитация большевистская к ним проникла…

— Что с вами, Илья Николаевич? — заботливо спросил комдив, заметив вдруг, как побледнел профессор. — Плохо себя чувствуете?

— Сердце пошаливает, вы не беспокойтесь, — виновато улыбнулся Илья Николаевич. — Ничего, сейчас пройдет… И вот, стоим мы на пустыре, кругом никого, сумерки уже, сырость осенняя… Стоим, и всякие мысли лезут в голову. Стыдно в ревком идти, а что поделаешь. И вдруг придумали.

— Кто?

— Третий мой товарищ, худенький такой, щуплый, из местных рабочих… Кажется, слесарь… не помню уже… Звали его, кажется, Ваня, а, впрочем, не помню… Так вот, он и предлагает: идти напролом, на часового, значит…

— Ах, вот как.

— Ну, да… Были мы юнцы, горячие головы. Конечно, часовой будет стрелять. Ну, одного уложит, остальные прорвутся. Даже если двух ранит, третий пройдет… И решили мы пойти без оружия, потому что, если при нас найдут оружие, то все дело пропадет. Вы понимаете? На психологию били.

— Понимаю. И что же, пошли?

— Спрятали мы на пустыре оружие и пошли — через улицу, напрямик. Часовой кричит: «Назад!» А мы идем. Ну, словом, он винтовку наперевес, а мы идем. Выстрелил, а мы идем. Шум поднялся, казаки из окон смотрят, а мы идем… Весь палисадник пройти надо было, шагов сорок — пятьдесят… Вдруг чувствую — ожгло меня что-то, будто кто-то толкнул в грудь.

— Ранило?

— Ранило, в грудь навылет. Упал я, и что дальше было, не помню. Очнулся в госпитале. Потом уж я узнал, что Ваню часовой штыком пырнул в ногу, а третий наш товарищ все-таки прошел. Что он там говорил, — не знаю, но казаки устроили митинг и проголосовали за большевиков… Это я потом узнал… когда вышел из госпиталя… И больше я никогда не встречал ни Ваню, ни другого… и даже не знаю, кто такие…

— Вам надо присесть, товарищ профессор, — тревожно сказал комдив, поддерживая своего собеседника. — На вас лица нет.

— Да, пожалуйста, — Илья Николаевич почувствовал, что падает. — Сердце… пошаливает… Помогите мне дойти, пожалуйста…

Он пришел в себя в номере гостиницы, на диване.

Илья Николаевич открыл глаза. Перед ним стоял маленький лысый человек и, щурясь, вытирал руки полотенцем.

— Спасибо, доктор, — сказал ему Илья Николаевич.

— Лежите спокойно, ничего особенного. Лучше всего, — усните. А мы с товарищем комдивом уйдем, время позднее. Завтра навещу вас. На всякий случай — вот мой телефон.

Илья Николаевич слыхал, как они делали что-то у стола, как ушли, Илья Николаевич чувствовал, что засыпает, а перед глазами плыла сумеречная улица, длинный палисадник, крыльцо женской гимназии…

Проснулся он рано.

На столе лежало адресованное ему письмо. «Когда прибыло?» — подумал он и машинально разорвал конверт. Оттуда выпал небольшой листок.

«Дорогой Илья Николаевич, — прочитал он, — двадцать лет тому назад мы тоже были вместе. Мы стояли на пустыре и обдумывали, как проникнуть в здание женской гимназии. За эти двадцать лет мы многое обдумали и проникли гораздо дальше. Завтра увидимся, поговорим. Берегите свое сердце.

Комдив Сергей Лавров.

Доктор Иван Сергиевский.

Р. S. Я сразу узнал вас, но все ждал, что и вы меня также узнаете. С. Л.»

Илья Николаевич сложил листок, потом снова развернул его. Да, теперь и ему ясно, что комдив очень похож на того солдата… Но доктор Сергиевский — Ваня? Он не успел даже разглядеть его хорошенько.

Илья Николаевич сел за стол и быстро написал коротенькое письмо. Он просил доктора Сергиевского обязательно приехать к обеду..

— И непременно, — писал он, — прихватите товарища Лаврова. Мы пообедаем втроем, как двадцать лет тому назад.

С. Левман

Красная Армия готовится к выборам в Верховный Совет СССР. Занятие кружка по изучению Избирательного закона.

КРАСНОАРМЕЙСКОЕ ТВОРЧЕСТВО