Плохой Ромео (ЛП) - Рэйвен Лиса. Страница 58

— Назови шесть самых известных древнегреческих драматургов, — говорит он сексуальным голосом, не сводя с меня своих изумительных глаз.

— Э-э… ладно. Древнегреческие драматурги. Хм… дай мне секунду.

Я постукиваю карандашом по тетради, пытаясь вспомнить ответ. Он наблюдает за мной, сидя скрестив ноги и прислонившись спиной к дивану. Его пах находится в зоне прямой видимости.

Нет ни единого шанса сосредоточиться, когда он практически щеголяет передо мной своим пенисом. О чем, черт побери, он думает?

Фыркаю и плотно зажмуриваю глаза.

— Э-э… древнегреческие драматурги… ах…

— Ну же, Тейлор, ты знаешь это.

— Знаю, но… — ты отвлекаешь меня своим предположительно красивым мужским половым органом, — мой мозг выдохся. Мы занимаемся уже два часа.

Открываю глаза. Он смотрит на меня, и знакомое тепло исходит от него.

— Когда мы закончим с древними греками, сделаем перерыв. Хорошо?

На его губах небольшой блеск влаги. Я не могу отвести взгляд.

— Во время перерыва, ты позволишь мне поцеловать тебя?

Он в нерешительности медлит и пытается не улыбнуться.

— Может быть.

— Пощупать тебя?

— Возможно.

— Посмотреть на твой пенис?

Его глаза выкатываются из орбит, и он давится собственной слюной.

— Какого черта, Кэсси?!

Ладно. Соблазнение не удалось. Переходим к плану Б.

— Пожалуйста? — Я упоминала, что план Б – это неприкрытое попрошайничество?

Он смеется и запускает руку в свои волосы.

— Скажу тебе одно, Тейлор: я никогда не знаю, что в следующую секунду может вылететь из твоего рта.

Меня так и подмывает отпустить шутку насчет того, что я хотела бы взять в свой рот, но решаю, что уже и так достаточно его спугнула.

— Ладно, тогда может сыграем? — Я сажусь, упираясь коленями в пол. Он недоуменно смотрит на меня. — За каждый правильный ответ о древних, я снимаю с тебя один предмет одежды.

Он снова смеется, но в этот раз смех звучит с легкой толикой истерии.

— А если ты ответишь на вопросы неправильно?

— Тогда ты снимешь с меня одежду.

Он косится на меня и опускает взгляд на пол.

— Я думал, мы договорились не спешить.

— Договорились, и не спешим, — говорю я, беря его за руку. — Холт, единственное, что движется медленнее нас двоих – это ледник в Новой Зеландии, и откровенно говоря, он догоняет. — Я смотрю на его пальцы и глажу их. — Я просто… хочу коснуться тебя. Что в этом плохого?

Он сжимает мои пальцы в своей руке.

— Ты ведь понимаешь, что обычно это парень давит на девушку, чтобы заставить ее раздеться? В смысле, ты сейчас посягаешь на мои мужские обязанности.

Мое сердцебиение учащается, когда я замечаю, как сильно расширились его зрачки.

— Тогда надави на меня.

Он смотрит на меня с выражением неверия.

— Ничто из этого не пугает тебя, да? — тихо спрашивает он.

Я с трудом сдерживаю смех.

— Конечно, пугает. Это вселяет в меня ужас. Ты вселяешь в меня ужас. Но не настолько, чтобы я подумала, что ты не стоишь того.

Его взгляд прожигает.

— Ты думаешь, я стою того?

Я киваю.

— У меня нет сомнений.

Он сглатывает.

— Это самое сексуальное, что мне приходилось слышать.

В следующую же секунду, я оказываюсь на своей спине. Он настойчиво целует меня, придавливая всем своим весом, и я раздвигаю для него ноги. Стоит нам соприкоснуться, как он зарывается руками в мои волосы и издает мой любимый гортанный звук.

— Если мы завтра завалим этот тест, — говорит он, задыхаясь между поцелуями в шею, — виновата будешь ты. Ты же знаешь это?

Я с жадностью целую его в ответ, потом отстраняю от себя, чтобы перевернуть его на спину. Сажусь на его бедра и хватаюсь за воротник рубашки.

— Да брось. Мы можем делать и то, и другое. Хм... шесть самых известных древнегреческих драматургов. — Я расстегиваю пуговицу на его рубашке. — Феспид.

— Эсхил. — Вторая пуговица.

Отодвигаю ткань в сторону, чтобы поцеловать его в грудь. Он хватает меня за бедра и сжимая их толкается в меня своей промежностью.

— Продолжай, — шепчет он, и мне непонятно, говорит ли он о моих губах или же о греках.

— Номер три это… Софокл. — Расстегиваю еще одну пуговицу и продолжаю целовать; его кожа безумно теплая и мягкая под моими губами. — Четыре это… хмм… Еврипид. — Расстегиваю последнюю пуговицу и распахиваю рубашку, потом спускаюсь поцелуями ниже к его животу. Он отпускает мои бедра и впивается пальцами в ковер. — И пять это… — Мышцы его живота напрягаются, когда я целую их. — Э-э… пять это… — Провожу языком по его прессу.

— Боже… Кэсси.

— Не-а. Не «Боже» и не «Кэсси». Кажется, начинается на «А».

Поцелуями я поднимаюсь обратно к его соскам. Понятия не имею, так же ли чувствительны мужские соски, как женские, но все же целую их. Он выгибает спину и чертыхается так громко, что соседи наверняка слышат его.

Хорошо. Заметка на будущее: ему нравится, когда целуют его соски.

— Пять это… Аристофан. — Перехожу на другую сторону. Я изумлена тем, какой он на вкус. Солоноватый и совершенный.

— Номер шесть это… ох… боже… — Он двигает бедрами так, что я больше не могу думать. Не могу перестать наслаждаться его вкусом, лаская руками его тело и боготворя бешеное биение сердца, вызванное моими действиями.

— Шесть… это… О, черт, понятия не имею.

Он приподнимается и целует меня, его язык такой сладкий и теплый, пока я высвобождаю его из рубашки.

— Менандр. — говорит он напряженным голосом. — Похоже, теперь ты должна снять что-то. Позволь мне помочь тебе.

Он отстраняется назад и сдергивает с меня футболку, тихо приговаривая: «Боже, благослови Менандра за то, что он так хреново запоминается». Потом берет мои груди в ладони и нежно сжимает их поверх лифчика.

О, боже. Руки Холта. На моих сиськах. Я сейчас потеряю сознание.

Он сдвигает мои груди вместе и прокладывает по ним дорожку поцелуев. Легкая небритость на его подбородке царапает меня наиприятнейшим образом.

— Я фантазировал о них неделями. Они такие идеальные. Мягкие. Теплые. Красивые.

Я прижимаю его лицо плотнее к себе и тихо постанываю, пока он продолжает ласкать и целовать. Моя кожа полыхает. Каждый участок кожи вспыхивает под его прикосновениями. Мне едва ли хватает воздуха, но я не хочу, чтобы он останавливался.

Я немного приподнимаюсь, чтобы прижаться к нему теснее, и стоит мне сделать это, как я ахаю. Твердость, что я чувствую, заставляет желать большего.

Он снова ложится на пол, и я сажусь на него, спускаясь поцелуями к его животу. Уже через несколько секунд мое лицо нависает прямо над поясом его джинсов. Я поглаживаю редкую дорожку волос чуть ниже его пупка, пока он наблюдает за мной взглядом налитым тяжестью.

— Я хочу увидеть тебя, — шепчу я.

Он выдыхает.

— Тейлор, ты самая развязная девственница, которую я когда-либо встречал. Большинство боятся того, что скрывается внутри мужских брюк.

— Ты встречал много девственниц? — спрашиваю я.

— До фига. Никто из них никогда не просил меня показать им мой член. Более того, они всегда просили держать его как можно дальше. И заметь, нам всем было по четырнадцать тогда.

Я улыбаюсь.

— Глупые девочки.

Целую участок кожи чуть выше его пояса и когда поднимаю на него взгляд, вижу, как он наблюдает за мной, опираясь на свои локти.

— Ты читал мой дневник, — говорю я, не нарушая зрительского контакта и целуя его в бедро. — Ты знаешь, как я увлечена тем, что скрывается внутри.

— Да, черт побери. — Он плотно сжимает веки и стонет. — Пожалуйста, не напоминай мне о том, что написано в твоем дневнике. После того, как я прочел эту чертову хрень, у меня была эрекция больше недели. Это было пыткой.

— Так, ты помнишь, что я написала? — спрашиваю я, проводя руками по его бедрам.

— Тейлор, — говорит он низким и глубоким голосом. — Мне чертовски стыдно признаться, но я помню каждое слово. Твой дневник – все равно что Виагра.