Принцесса для императора (СИ) - Замосковная Анна. Страница 32

***

Чувствую себя пьяной, хотя не пила ни капли вина. Хмель странного восторга гуляет в крови, и я почти бегу по коридорам. Хочется кружиться, и я кружусь, тяжёлый подол взвивается, локоны выпадают из причёски, щекочут лицо. Я отдохнула от любимых поэм Сигвальда, и рассказ Императора о взятии Вегарда в сотни раз интереснее песни об этом. Медово-ореховый вкус сладостей ещё живёт на языке, внутри всё трепещет, а в голове плещутся невероятные истории Императора. У него была просто волшебная жизнь, а Фероуз… даже не думала, что старый маг такой весельчак и язва, и ни за что бы не поверила, что однажды он, изображая безумца, вошёл в город голым, облепленным дёгтем и перьями — только чтобы обмануть бдительность врагов и потом снести ворота. Слушала бы и слушала об их приключениях, но Императора с обеда в саду увёл казначей, а я… я… Чем ближе к своим комнатам, тем меньше становится в груди лёгкого счастья: в покоях красиво, я рада обществу Фриды, слуги готовы исполнить любой мой каприз, но… мысли о Сигвальде вызывают тошноту. Останавливаюсь перед дверями и приглаживаю волосы, одёргиваю подол, поправляю сбившийся поясок под грудью. Караульные бесшумно открывают передо мной створки, я вхожу в богато украшенную комнату, ступаю по мягким коврам. В спальне раздаются тихие голоса. Похоже, Фрида ещё не ушла. И хорошо — может, Сигвальд не заметил моего долгого отсутствия. Подхожу совсем близко. — Вот видишь, я же говорил, что ничего страшного в этом нет, — говорит Сигвальд. В первое мгновение я не вполне понимаю, что вижу, потом осознаю: он лежит на Фриде, между её обнажённых ног. Сам обнажённый.

ГЛАВА 24. Наложницы Свободное лёгкое платье Фриды белым пятном лежит на полу, серебряный узор на нём кажется тёмным. Сигвальд приподнимается на руках и, глядя ей в лицо, спрашивает: — Ну что, продолжим? Он делает осторожное движение бёдрами, и я гляжу на его неудобно вытянутую ногу в лубках и фиксаторах. «Хромать ведь будет…» — Да, — выдыхает Фрида и тянется к его лицу дрожащими пальцами. Осознание происходящего наконец охватывает меня изумлением: как легко моя боящаяся близости сестра легла под мужчину. Ошарашенная, стою, а они продолжают. Сигвальду очень неудобно с его ногой, он смешно краснеет, пыхтит, и мне приходится закусить губу, чтобы не рассмеяться. -К-н-и-г-о-л-ю-б-.-н-е-т- Зажав рот ладонью, отступаю в сторону, тихонько возвращаюсь в комнату для приёма гостей. Здесь удобные кресла, софа, мягкие подушки. В блюде виноград, персики, абрикосы и яблоки. После обеда я сыта, поэтому равнодушно прохожу мимо угощений, которые раньше заставили бы исходить слюной, и сажусь в кресло. Из спальни то и дело доносятся сопения, стоны, охи. — Проклятая нога, — сердито бормочет Сигвальд, и я едва сдерживаю смешок. Родители меня убьют за то, что не уследила за Фридой… Это ведь я виновата: распаляла мужа, но не давала ему удовлетвориться, и теперь моя сестра обесчещена. Наверное, надо вмешаться, но что толку, если дело уже сделано? Вздыхаю. Жду. Жаль, здесь нет бумаги и пера с чернилами, я бы потренировалась писать. Правда, руку и так ломит от усталости, но надо же скоротать время. Сигвальд начинает очень шумно охать и сопеть. К щекам приливает кровь, мне жарко, неуютно. Вдруг понимаю, насколько неправильно подслушивать их сейчас. Удовлетворённый вскрик Сигвальда — и тишина. И снова: — Проклятая нога. — Не болит? — едва слышен голос Фриды. — Болит, — рычит Сигвальд. Щёлкает деревяшка. Наверное, он укладывает ногу в специальную подставку. Кажется, мне можно заходить. Или нет? Как говорить с Фридой? Как её судить, если я ничего в этом не понимаю? Вдруг становится страшно, я боюсь её слёз, не хочу объяснений. И повинуясь слабости, бросаюсь к дверям. Они тихо пропускают меня в коридор. Я смущена и растеряна. Не знаю, как к происходящему относиться, как спасти Фриду от позора и стоит ли вмешиваться? Заламывая руки, направляюсь к Императору. Он взрослый, опытный мужчина. И он единственный, с кем могу случившееся обсудить, ведь родители… ох, я не могу выдать им Фриду: её положение и так шаткое, ещё и они накинутся с упрёками. Я слишком встревожена, я всё острее понимаю, что это попустительство страсти может разрушить жизнь Фриды. А если у неё будет ребёнок? Ох, ох и ох. Казначей не знает, где Император. Нет Императора и в библиотеке. С каждой секундой держать всё в себе становится труднее: мне нужно-нужно поговорить, понять, что делать с Фридой. Сгорая от волнения, иду к покоям Императора. — Император здесь? — резко спрашиваю караульного у дверей, меня начинает лихорадить, срочно надо поговорить, облегчить душу. — Да, но… принцесса, — окликает караульный. Толкаю створки и решительно пересекаю гостиную. Я столько раз здесь была, что без малейших сомнений направляюсь в спальню. На огромной кровати — тела. Император лежит сразу с тремя полуголыми девушками. Они целуют его, гладят его обнажённую грудь, касаются разметавшихся на подушках кудрей. Меня будто ударяет в живот. Пошатнувшись, отступаю, и всё заволакивает пеленой слёз. В груди горит. Не могу вдохнуть. Император поворачивает голову, приподнимается на локте. — П-простите, что помешала, — выдавливаю я и, развернувшись, бросаюсь прочь, нелепо надеясь, что он оставит своих женщин и догонит меня, что начатое в его спальне не продолжится. Но я бегу, а Император за мной не следует, и от этого в груди жжёт сильней.

***

Первый порыв — отшвырнуть наложниц и броситься за Мун, но меня останавливает нелепость ситуации: мне не в чем себя упрекнуть, не за что оправдываться, и нет смысла объяснять смущённой молодой женщине, зачем мне сразу три не смущённые. Но и желания предаваться любовным утехам больше нет. Мун была так взволнована… — Уходите, — приказываю сердито. Три пары рук последний раз скользят ко мне. Девушки послушно отступают, накидывают лёгкие покрывала и уходят через запасные двери в дальнюю часть дворца. Не в добрый час я решил расслабиться. И зачем всё это затеял, ведь не больно то и хотелось? Всё это так пресно… Поднимаюсь с кровати и набрасываю рубашку. Наложницы оставили после себя запахи цветов, и сейчас это раздражает. Может, всё же найти Мун? Но что ей скажу? Она должна понимать, что для физического удовлетворения у меня есть женщины, это естественно. Меня охватывает раздражение, причины которого я не вполне понимаю. Наверное, виной всему затянувшееся воздержание, но, вспоминая наложниц, понимаю, что ни одну из них не хочу. Заправив рубашку за пояс, отправляюсь к Фероузу, надо попросить его подобрать мне новых искусниц. Стараюсь не думать о Мун. Не нравится мне, что она видела меня с женщинами, аж мороз по коже, как это не по душе. И её слёзы, её внезапное появление. Не случилось ли чего? Провожу по растрепавшимся волосам, вздыхаю и иду искать Мун. Останавливаюсь, зову: — Сефид, где Мун? Дух в виде белой барханной кошки на миг появляется из пола и ныряет в стену.

***

Ноги отказывают в саду. Опускаюсь на ажурную скамейку. Солнце печёт, но мне всё равно. Пение птиц, удивительный покой сада не пересиливают охватившей меня тоски. Не знаю, что делать. Запуталась. Мне больно. Страшно. Из кустов выглядывает давешняя белая кошка с непривычно вытянутой в ширину мордой и снова исчезает в кустах. Закрываю лицо руками и облокачиваюсь на колени. Слёзы сочатся сквозь пальцы, щекотно ползут по тыльным сторонам ладоней. На самом деле мне не о чем плакать, я принцесса, я нужна для подтверждения права на престол, и потому могу рассчитывать на сытую жизнь и преклонение некоторых подданных, а мои дети будут обеспечены. Но почему мне так плохо? Какая разница, с кем спит Император? Разве жалко мне Сигвальда для Фриды, вроде так даже лучше — не буду чувствовать себя виноватой за постоянные отказы. — Что случилось? Я едва узнаю голос Императора — столько в нём тревоги. Сильная рука охватывает мои плечи, ладонь прижимает мою голову к груди Императора. — Мун, что произошло? Всхлипнув, обхватываю его под мышками. Дрожу в его руках. Бормочу: — Нога… Нога… — Что? У тебя болит нога? Я отнесу тебя к Эги… Рыдания душат меня, оглушают. Я не понимаю, что несу, зачем говорю это, но вдруг меня до истерики огорчает, что Сигвальд, этот почти мальчишка, может остаться хромым из-за своей невоздержанности. И что как женщина я теперь не нужна даже ему. — Сиг-Сигвальдь, — рыдаю я. — Что с ним?! — резко выпрямляется Император, но не выпускает меня из своих рук, жар его тела чувствуется через тёмный шёлк. — Он ногу, ногу не бережёт, — всхлипываю я. — Сейчас по ушам ему дам, будет беречь, — грозно обещает Император. Крепче стискиваю его и шепчу: — Стой… Не надо… не сейчас… Пытаюсь услышать стук его сердца и наконец улавливаю. От этого становится легче дышать. Император гладит меня по волосам. По коже разбегаются мурашки, и я безмерно рада, что он сейчас здесь, со мной, а не с теми женщинами.