Принцесса для императора (СИ) - Замосковная Анна. Страница 6

***

Усталость подкашивает ноги, превращает руки в безвольные плети и убивает разум. Только осознание, что после ночной беготни телу требуется пища, заставляет впихивать в себя сладковатую кашу. Хочется положить голову на стол и уснуть. Может даже навсегда. Гул разговоров и звон посуды не утихает ни на секунду, мне он кажется жужжанием пчёл. Пчёлы летают над ароматными цветами хмеля, жужжат, жужжат, вечно залетают в дом, пугают Фриду… Я иду по дорожке, и пчёлы жужжат, Фрида выскакивает на крыльцо и распахивает объятия: — Мун, ты приехала! — Я бы ни за что не пропустила твою свадьбу! — бегу к ней, её руки тянутся обнять… — Мун! — чужой голос. Меня встряхивают, открывая от стола. — Мун, просыпайся. Моргая, оглядываюсь: завтрак закончился, кухарка потягивается рядом. Её помощницы складывают посуду в деревянные кадушки. Еле поднимаюсь и волоку отяжелевшие ноги к ним. — Эй, — окликает кухарка. — Тебе же сегодня во дворец. — Уже? — столбенею я. — А то!.. Ты, часом, не приболела? — Да. Совсем плохо, — я оседаю на скамью и роняю голову на стол. — Кажется, я что-то подцепила. — Или всю ночь не спала, — буркает сзади старушка, желавшая меня сосватать. Она бы со вчерашним «бандитом» нашла общий язык. — Я заболела, — с самым несчастным и убитым видом я покидаю кухню и плетусь в поисках Октазии: грохнусь перед ней в обморок, пусть видит, что до дворца я не доберусь. Слуги снуют туда-сюда, мне их движения кажутся немыслимо стремительными. Все готовят хозяек к балу, к возможности породниться с императорским родом. И хотя настроена я решительно, мне страшно. Не уверена, что Октазия не устроит что-нибудь такое, что заставит меня стрелой мчаться во дворец. Например, припишет к долгу потери от неполученной за мою работу оплаты. Так что надо очень убедительно изобразить болезнь… За лекаря и лекарства она тоже долг припишет… Может, поработать во дворце — неплохая идея? Застываю посередине коридора, пытаясь затуманенным разумом просчитать последствия отказа от работы во дворце. Даже если бы я слегла с болотной лихорадкой, Октазия меня бы со свету сжила за упущенный доход. И не исключено, что столько слуг она отдаёт во дворец, желая сделать нас своими соглядатаями и союзниками. Мимо проносятся девушки с бальными нарядами. Ноги подкашиваются, прислоняюсь к холодной стене. Дышать тяжело. Слишком устала, слишком испугана. Так хочется к маме. Наворачиваются слёзы: хочу домой, подальше от этого проклятого города, от Октазии. — Мун, ты в порядке? — Новенькая служанка касается моего плеча. — Там внизу уже собрались. Минут через пять выходим. — Куда? — Во дворец. Там пропуск… Ты ведь тоже должна идти… Или ты заболела? — Я… — Работа на балу сократит время долгового рабства на неделю. Здесь меня ждут упрёки Октазии. Где-то рядом караулит Вездерук. Сглотнув, шепчу: — Уже иду. Просто не выспалась. Нас будет несколько сотен слуг, я постараюсь взять работу на кухне и не высовываться из служебных помещений. А ещё оденусь, как старушка, и буду неопрятна — вероятность, что я кому-нибудь приглянусь, ничтожно мала.

ГЛАВА 5. В императорском дворце Когда меня только привезли в Викар, первый месяц Октазия не отпускала меня в город. Вышла я только через два месяца — столько времени потребовалось, чтобы смириться с новым положением и тоской по дому. Новый Викар был прекрасен, хотя и не трогал душу. Дворец я видела лишь издалека, самое близкое — подходила к началу широкой мощёной дороги в гору, на которой он блистал. И вот теперь я поднялась по мраморному пути с остальными слугами и увидела белый дворец во всей красе мощных стен и вязи куполов, резных арок, колонн, статуй и прекрасного сада. А затем вошла в сумрачные глубины служебных помещений: распорядитель, оглядывая свежеприбывших, сортировал нас по внешности, отправляя более симпатичных во дворец. Мне не повезло, хотя я надеялась попасть в число тех, кого оставили в городе для мероприятий на открытом воздухе: приглашённых было столько, что даже императорский дворец их не вмещал. Интересно, как принц собирался выбрать девушку в такой толпе? Итак, я благополучно оказалась во дворце, упросила приписать меня к кухне, юркнула на склад, из которого выносили мешки с мукой и, спрятавшись за ящиками, наконец-то задремала.

***

— Такое чувство, что дворец штурмуют, — говорю я, услышав тихие шаги Фероуза. В окно, на подоконник которого я опираюсь, видно растекающихся по саду девушек. Я сочувствую Сигвальду, вынужденному изображать, будто ищет возлюбленную среди гостей. Фероуз выглядывает и кивает: — Даа. Настоящий штурм. Мун здесь. Мне становится немного тепло от этого известия, я оправляю тяжёлый алый плащ со львиной головой на левом плече. Угораздило же меня придумать такое геральдическое украшение, совсем был больной на голову, не думал, как неудобно таскать это на себе, и это сейчас, когда я в расцвете сил, а если состарюсь? Если доживу до старости — мысль обжигает, хочется вина. — Значит, согласилась, — самодовольно ухмыляюсь я. — Мм… — теребя бороду, Фероуз искоса смотрит на меня. — Нет. Вчера я предлагал и она отказалась. А сегодня, когда отправился к Октазии сделать предложение в своём высоком статусе, девушка уже отбыла во дворец в числе прочих слуг. Она отметилась у дежурного, но… пропала. — Так найди её! — Я оставил описание стражам, как только её найдут — проводят ко мне. Потираю переносицу — Прости, не стоило повышать голос. Понимаю, ты сделал всё возможное. Эти балы меня убивают. — Не они, проклятие. — Да. Проклятие. — Запрокидываю голову, провожу пальцами по диадеме с крупными рубинами. — Императорская корона тяжела… Разбойником быть веселее. Фероуз смеётся: — Я говорил, что ностальгия замучает. Но ты не умеешь останавливаться. — Не умею. И другие не умеют ни останавливаться, ни доверять. Я мог бы быть верным полководцем, но когда всякий хозяин и сосед, убоявшись твоей славы, пытается убить, нет иного выбора, кроме как самому стать хозяином и избавиться от зубастых соседей, — вновь смотрю в окно: нарядные девушки, щебеча и осматриваясь, рекой текут в просторные залы. — Сколько же в империи девушек на выданье? — Да, по результатам переписи всё выглядит не так… масштабно. — Кажется, я старею. — Неужели? — Иначе с чего бы столько прекрасных дев вызывают у меня ужас, а не радость и предвкушение? — Я снова поправляю тяжёлый плащ, золотой обруч с алыми камнями, широкий пояс шаровар и кинжалы. — И да начнётся бой. — Удачной охоты. Первым выхожу из покоев, спиной ощущая присутствие и поддержку соратника и друга.

***

— Уже моя, — громила крепко держит меня в руке, взмахом другой руки отшвыривает Вездерука во тьму. Запах корицы. Сила, исходящая от мужчины. Он возвышается надо мной, но я не вижу его лица. — Моя. Меня обдаёт жаром. Просыпаюсь в кромешной тьме. Холодно, душно. Сердце переходит на бешеный стук, пока не соображаю: я в кладовке. Сама же сюда влезла. Окон нет, тихо. Не представляю, сколько проспала. Сажусь. Спать на полу на старых мешках — не самая удачная идея. Зато наконец чувствую себя почти бодрой. Только вот… я должна помогать готовиться к балу. Ох и влетит мне! Судя по тому, как хорошо выспалась, отсутствую я долго. Впрочем, нас много, есть шанс, что удастся отговориться работой на другом участке. Или сослаться на то, что меня заперли в кладовой? В темноте приглаживаю волосы, расправляю скромное платье. Только бы всё обошлось. Натыкаясь на ящики и мешки, пробираюсь к двери. С замиранием сердца тяну скобу ручки — приоткрывается. В свете редких светильников узкий коридор выглядит удручающе мрачно. Прислушиваясь и приглядываясь, понимаю, что практически не помню, как забрела сюда, кому меня поручили. То есть я торчу в каких-то дворцовых подземельях и не понимаю, куда идти. Просто прекрасно. Коридор и влево, и вправо выглядит одинаково. Кажется, пришла я с правой стороны. Двигаю в ту сторону. Шагов через сто замечаю в стене проём на лестницу. Она уходит вверх. Оглядываюсь: никого. Тихо. Неужели бал уже начался? Пытаюсь вспомнить, говорили ли мне что-нибудь о месте работы — без толку. Ладно. Начинаю подниматься. У первого встречного спрошу, где искать распорядителя. Дворец новый, но ступени потёртые, есть надежда, что я попаду в важное служебное место. Зябко ёжусь. Первая встреченная мною дверь заперта. Под ложечкой сосёт, но возвращаться вниз не хочется, и я вновь двигаюсь вверх. Возле третей запертой двери мне становится совсем не по себе, но в то же время тянет подняться выше — вроде инстинкта, как влезть на дерево, когда за тобой кто-то гонится. «Ладно, поднимусь ещё на этаж, и если там закрыто — вниз», — я вновь поднимаюсь выше. Толкаю следующую дверь. В первый миг она стоит на месте, но едва отпускаю ручку, в створке что-то щёлкает. Толкаю вновь — и она открывается. Весело играет музыка. Коридор ярко освещён и богато обставлен. Великолепная резьба оторочила широкое окно в конце коридора. В него видно чернильное небо с диском луны. Ничего себе я спать!.. Свадьба Фриды наверное уже началась. Музыка несётся из окна. Наверное, оно выходит на внутренний двор, где сейчас веселятся гости. Сердце сжимается от странного, неясного чувства. Невыносимо хочется взглянуть хоть одним глазком на императорский бал, на избранных гостей и их наряды. Выступаю из своего убежища, иду к окну. Пламя открытых светильников подрагивает на ветру. Щёлк! — дверь за мной закрылась. Ладно, гляну в окно и назад. Сотни гостей заполняют огромный внутренний двор. Разноцветное пламя в переносных очагах раскрашивает стены и игривые фонтаны в голубой, алый, пурпурный, зелёный. Белый дворец пылает красками. А знатные девушки и их семьи сверкают нарядами и драгоценными камнями. На возвышениях музыканты наигрывают весёлые звонкие песни. Невероятно. Плотное скопление девушек выдаёт положение принца: светлые кудри стягивает простой золотой обруч. Принц производит впечатление гибкости, о таких говорят — как виноградная лоза. Белая рубашка, голубой широкий пояс и шаровары с золотой вышивкой выгодно подчёркивают мышцы и пропорциональность фигуры. В шаге от него Фероуз флиртует с девушками, но стоит принцу сдвинуться — тоже перемещается. В открытые ворота втекают люди, и на площади перед дворцом горят жаровни, столы ломятся от фруктов и сладостей. С подносами снуют слуги. Стража прогуливается, не снимая рук с изогнутых мечей. Везде с удивительной размеренностью встречаются маги в чёрных с белыми звёздами балахонах. Шаги я различаю, когда они звучат совсем близко. Вздрагиваю. — Эту? Поворачиваюсь. Сердце бешено стучит. Один из двух стражников рычит: — Хватай её! Бросаются ко мне, я — к двери на лестницу. Один спотыкается на повороте и с матами падает. Долетаю до дверцы, толкаю — заперто. Лечу дальше. Пламя светильников дрожит. — Стоять! — Топает стражник, бренчит меч. — А то хуже будет! Впереди поворот, ныряю вправо и врезаюсь в чью-то широкую крепкую грудь, в запах корицы. Стражник вылетает следом за мной — и тишина. Сильная рука обхватывает меня за плечи, не давая поднять взгляд. — Можете идти, — сильный, рокочущий голос с тягучими южными переливами. У меня ослабевают колени, мурашки разбегаются по коже. Нечем дышать. — Старший маг… — неуверенно произносит стражник. — Это был мой приказ, — спокойная, порабощающая уверенность. Тихо скрипит доспех. Стражники уходят чеканным шагом. Рука на моих плечах даёт мне немного свободы. Сосредоточившись, вижу чёрный шёлк рубашки. — Мун, спасение тебя от преследователей становится традицией, — он запускает пальцы в волосы у меня на затылке и заставляет посмотреть на себя. Взгляд ярко-зелёных глаз меня парализует. — Не то что бы я был против, когда ты ко мне прижимаешься… Я должна что-то сказать, поприветствовать, поклониться, но я просто смотрю в лицо Императора: смуглая кожа, волевой подбородок, почти тонкие, но чувственные губы и зубы белоснежные, точно лучший жемчуг. На высокой острой скуле едва заметный короткий шрам. Густые длинные ресницы очерчивают глаза точно подводкой, ровные густые брови. Густые чёрные кудри рассыпаны по широким плечам. Вблизи он кажется ещё сильнее, чем издалека на своём массивном троне. — А… — стою с приоткрытым ртом, снова и снова разглядывая Императора и понимая, почему ему не отказывают. Даже не потому, что он Император: он просто невероятно красив вызывающей, яркой, подавляющей красотой. Вот уж кого точно Шенай в колыбели поцеловала. И похоже, не один раз. — А… разве мы… встречались?.. Откуда… имя… Он улыбается, и в травянистой зелени глаз сверкаю весёлые искры: — Я выглядел иначе: Фероузом, потом громилой с бандитской внешностью. Хочу, но не могу глубоко вдохнуть. Пальцы Императора мягко массируют затылок, от них растекается огонь, спускается по позвоночнику. Ничего не понимаю. Тело непривычно тяжелеет. Что со мной? Снова пытаюсь говорить: — А… Он наклоняется. Горячее дыхание касается моих губ, чужой язык скользит по ним, между ними. Мелкая дрожь зарождается в теле, невыносимо жарко. Губы соприкасаются, мои сминаются, подчиняются его губам, и вот я уже целую в ответ. Император пятится, увлекая за собой, сместив ладонь с затылка на талию. Я не иду — он буквально несёт меня, одной рукой прижимая к горячему телу и ещё более горячему паху. В руке, которой он толкает одну из дверей, что-то блестит, но я не могу сосредоточиться — чужой язык орудует в моём рту. Мы ныряем в сумрак комнаты. Сквозь ажурную решётку проникает разноцветный свет. Император отбрасывает изящную диадему в драгоценных цветках на столик и обнимает меня обеими руками. Чувствую себя маленькой в его объятиях. И горячей. Не знаю, что происходит, но кожа горит, каждое прикосновение сводит с ума, хочется целоваться, и я неловко пытаюсь подстроиться. А Император всё пятится. Не успеваю опомниться, как оказываюсь на софе возле столика с большой вазой, полной лилий. Шёлк обивки и подушек холодит, Император нависает надо мной, прижимает к софе, ловко помещаясь между ног. Жаркие губы скользят по моей шее, через ошейник, к невероятно чувствительной груди, горящей под ласкающими её пальцами. Внизу живота настоящий огонь, а когда между ног ложится рука, с губ срывается невольный стон, я выгибаюсь. — Ну вот, а ты не хотела, — насмешливо-сипло шепчет Император в ключицу. — Сладкая… Его пальцы скользят и надавливают, всё настойчивее проникая внутрь, и на смену огню приходит холод ужаса перед тем, что последует. Предложения оплаты вспыхивают в памяти с тошнотворной ясностью. Я — лишь одна из многих, кого Император хочет купить для сиюминутного удовлетворения. От этих мыслей тело цепенеет. В этом состоянии одуряющей опустошённости я смотрю, как Император рывком освобождает мою грудь из плена платья. Истёртая ткань расходится, трескуче разрывается до подола, ещё рывок — и подол тоже разделён надвое. Император окидывает меня жадным взглядом и оттягивает из-под широкого алого пояса кромку шаровар. Высвобождённая плоть направлена на меня. Он… он слишком большой, я задыхаюсь, глядя на него и пытаясь представить, как это всё может уместиться внутри меня. Стискиваю колени, но Император уже между них. Наклоняется к груди, обхватывает торчащий сосок губами и втягивает. Обжигающее прикосновение его плоти к бедру заставляет вздрогнуть. Всё заволакивает туман, я вся сжалась в ожидании. Вновь рука опускается между ног, гладит, раздвигает… сейчас… Одурев от ужаса, хватаю тяжеленную вазу и врезаю по голове Императора. Вода, цветы и осколки летят на меня, падают вместе с неимоверно тяжёлым телом. Сердце бешено стучит, я задыхаюсь, кричу, вырываюсь. Ору до хрипа уже от ужаса перед содеянным: я треснула Императора по голове. Он меня убьёт! Он скатывается на пол. Глухой удар. Из звуков — только бешеный стук сердца и музыка. Вся содрогаясь, приподнимаюсь на мокром шёлке: Император лежит неподвижно, лицо в крови. Я… я убила Императора? Зажимаю рот ладонью, чтобы не орать. Сердцебиение оглушает. Бежать! Пытаюсь встать, ноги не держат, изодранное платье путается, липнет. Через изголовье сваливаюсь с софы, несколько метров ползу на четвереньках. Второй столик. Опираюсь на него, пальцы почти касаются диадемы с драгоценными цветами. Хочется её взять. Дорогая вещь, за такую меня могут вывезти из страны. Хватаю холодный металл. Тёмный камень в сердце цветочных переплетений вспыхивает серебристым светом, озаряет всю комнату. Отдёрнув руку, я поднимаюсь и мчусь к двери, толкаю. Коридор пуст и дрожит от застлавших глаза слёз. Просто бегу. Бегу, бегу…