Теряя себя (СИ) - "Eve Aurton". Страница 20

— Я испугал тебя?

— Д-да, немного, — неловко переминаюсь с ноги на ногу, сцепляя пальцы и не зная куда деться от Рэми, продолжающего смотреть на меня странно пристальным взглядом.

— Мне был интересен твой выбор. Так почему именно “Комедия”? — он говорит это, ставя стакан на стол и медленно поднимаясь на ноги. И с каждым его шагом мое сердце все быстрее бьется о ребра, потому что даже спустя столько времени я не могу забыть его истинного лица.

— Н-не знаю. Если честно, я не читала ее, — пожимаю плечами, наконец нагибаясь и поднимая уроненную книгу. Не знаю, что делать дальше, поэтому тупо стою на месте, пока Рэми подходит совсем близко и, будто случайно касаясь моих пальцев, забирает ее. И в момент, когда он опускает глаза, чтобы посмотреть на обложку, я могу тайком рассмотреть его и заметить некие перемены. Быть может, это связано с отросшей щетиной на обычно гладко выбритом подбородке, быть может, в непонятной усталости, заметной во всем его облике.

Боюсь, в этом мы похожи.

Я наблюдаю за тем, как как трепещут его ресницы, отбрасывая тени на скулы, и не успеваю отвести взгляд, когда он поднимает глаза и сталкивается с моим любопытством, смешанным с настороженностью.

— Довольно интересное видение загробного мира, построенное на аллегории. Не был знаком с ним лично, но, судя по написанному, у Данте была неплохая фантазия. Разложить Ад и Рай по полочкам, вернее по кругам. Например, Ад — от первого до девятого, в зависимости от тяжести греха. И если все же ты захочешь прочесть ее, то обрати внимание на девятый круг Ада.

— И что там? — я представляю себе безжалостных убийц и насильников, истребляющих целые народы. Они терпят невыносимые муки и молят о прощении, пытаясь стереть со своих рук кровь, но Рэми с легкостью разбивает мои представления, поясняя:

— Обманувшие доверившихся — самые страшные грешники, Джил. Предатели, лицемеры… — он снижает голос до шепота, будто пытаясь донести до меня скрытый смысл, и незаметно делает шаг ближе, отдавая книгу и склоняя голову чуть вбок. И в то время как я разворачиваюсь, желая поставить книгу на место, а на самом деле просто прячась от него в иллюзии занятости, он продолжает: — Таким образом, Джиллиан, чем материальнее грех, тем он простительнее, потому что причиняющий боль не скрывает своих тайных умыслов — он реализует их в насилии, не пряча свои мотивы за маской добродетели.

Я поднимаю руки, чтобы втолкнуть книгу в ряд, и испуганно затихаю, чувствуя дыхание Господина, коснувшееся моих волос. Он подходит так близко, что мне приходится вжаться в шкаф, дабы избежать близости. Напрасно, его рука ложится поверх моей, и Рэми слегка нажимает на нее, помогая вернуть все на место.

Делаю судорожный вдох, когда его ладонь ласкающе двигается вниз, по запястью, затем предплечью.

Мурашки по коже.

— Если бы я попал в его Ад, то девятый круг стал бы моим пристанищем, ma petite, — он выдыхает эти слова мне на ухо, и я закрываю глаза, силясь не застонать, когда его язык очерчивает ушную раковину, и прохладные губы обхватывают мочку уха. Одной рукой он обнимает меня за талию и прижимает к себе, заставляя пошатнуться, но тут же найти опору в его сильном теле.

— Почему?.. — с трудом произношу это, постепенно теряясь в его ласках и тут же презирая себя за это, ведь он сделал мне больно, очень больно, и эта боль до сих пор отдается в плече, которое сейчас он осыпает поцелуями.

— Потому что я предал доверившегося мне, не защитил, не уберег. Я виноват.

Его признание так неожиданно, что я резко напрягаюсь, проводя параллель с его словами об Адель и о том, что она последняя, кто видел ту девушку. Но его пальцы, Боже, его пальцы с такой легкостью отвлекают меня от серьезного разговора, что я не могу здраво мыслить и уж тем более собрать детали пазла. Они скользят по внешней стороне бедра, постепенно задирая платье и поднимаясь к тазовой косточке, прикрытой полоской трусиков. Рэми цепляет ткань указательным пальцем и пробирается ниже, по пути лаская низ живота и не торопясь прикоснуться ко мне там.

Мучает, зная, что я томлюсь от нарастающего возбуждения.

— Повернись ко мне, Джиллиан, — он шепчет это в мой затылок и ненавязчиво разворачивает, вдруг становясь серьезным и слишком пристально рассматривая меня. Его взгляд останавливается на моих приоткрытых от тяжелого дыхания губах, и Господин подозрительно прищуривает глаза. — Что это? — наверняка имея в виду губную помаду, спрашивает он.

— Помада.

— Я вижу. Чтобы больше я ее не видел, если тебе нужна косметика, скажи, — он произносит это твердым поучающим голосом, захватывая край своей рубашки и обхватывая мой подбородок ладонью. Его прикосновения лишены нежности, когда он тщательно стирает помаду и водит тканью туда-сюда до тех пор, пока мои губы не начинает жечь от такой откровенной грубости. Лишь когда он прекращает свои манипуляции я позволяю себе поднять до этого опущенный взгляд и облизнуть истерзанные его недовольством губы.

— Она убила ее? Адель? — сумасшедшая! Зачем я спрашиваю это? Ведь, вполне возможно, мое любопытство может его разозлить. Но на удивление Хозяин не проявляет раздражения, скорее становится задумчивым и отрешенным, словно возвращаясь в прошлое и переживая неприятные ему моменты вновь. Впервые вижу его таким и, если честно, привычное равнодушие идет ему куда больше.

— Моя маленькая девочка, ты такая доверчивая, что тебе трудно поверить в это, не так ли? — он резко скидывает с себя меланхолию и подается вперед, почти впечатывая меня в стеллаж за спиной. Прижимается своим лбом к моему, и я отчетливо чувствую запах алкоголя, смешавшегося с ароматом горького парфюма. — Но если я попаду в девятый круг Ада, то поверь, Адель ждет то же самое.

Он не дает мне задать наводящий вопрос, с тихим рычанием целуя меня. Так неистово напористо, что я не успеваю ответить, как его язык проникает внутрь, и сам Рэми еще сильнее сжимает меня, по неосторожности вдавливая в полки и вызывая у меня внезапный приступ боли, когда раненое плечо впечатывается в деревянную грань

Не могу скрыть напряжение и, упираясь в его грудь ладонями, рефлекторно сопротивляюсь, желая избавить себя от этой агонии.

Видимо, он понимает свою ошибку, потому что тут же отстраняется и, тяжело дыша, смотрит в мое побледневшее лицо. Его грудь ходит ходуном, глаза чернеют еще больше, пока он смотрит на меня, вызывая двоякие чувства, потому что я не знаю, признак ли это наступающей ярости или же свидетельство сильного возбуждения.

— Плечо, — я словно оправдываюсь, поводя больным плечом и с замирающим сердцем наблюдая за Рэми, который понимающе кивает и, проводя ладонью по лицу, громко выдыхает.

— Дай мне руку, Джил, — он протягивает мне ладонь и, как только я доверчиво вкладываю в нее пальцы, крепко обхватывает их, пятясь назад и постепенно подводя меня к столу. Не понимаю ход его мыслей, когда он одним движением смахивает со стола лежащие на нем бумаги и выпрямляется, разворачивая меня к себе спиной. — Нагнись, — он касается моей спины, мягко надавливая и заставляя лечь корпусом на стол. Ощущаю предательское возбуждение от новизны позы и места, ведь мой первый раз был в постели, в классической позе. Сейчас же, только представив, что он будет входить меня сзади, я начинаю учащенно дышать и сама чуть развожу ноги, когда он поднимает подол платья и, пристраиваясь сзади, гладит мои ягодицы.

Мне приятно ощущать его возбуждение и знать, что его причиной стала я. Не Адель, не та девушка, не кто-то другой, а именно я — безумная в каком-то смысле, потому что Хозяин прав, стоит проявить ко мне хоть каплю участия и одарить лаской, как я тут же теряю голову.

Но сейчас я не хочу об этом думать, чувствовать стыд за свое поведение, сейчас я хочу использовать этот момент по полной и насладиться тем, что дает мне Рэми.

Цепляюсь за край стола, сжимая его сильно-сильно, и прогибаюсь в пояснице, когда он запускает ладонь под трусики и прикасается к моей влажной плоти, поглаживая ее и лаская. Обводит вход во влагалище и соскальзывает на клитор.